«Штаб главнокомандующего расположен в столице Федерации — Марогеносе».

«Изобретено, по слухам, средство воспламенить атмосферу Земли. Необходимо принять соответствующие меры. Подробности выясняю».

В виду важности сообщений, Гени зафиксировал их в мозгу, с помощью специального приспособления, построенного на способности некоторых лучей бирадия^[16] раздражающе действовать на мозговые извилины и тем самым закреплять в памяти известные впечатления и мысли. Прием — известный очень немногим.

Хронофор показывал 14 час. 50 минут.

Аэро несся над владениями древнего Вавилона.

* * *

Заседание командующих воздушными флотилиями было назначено глубоко в недрах земли. Соблюдалась самая строгая конспирация. Чтобы попасть в зал заседаний, Гени должен был, предварительно проделав в окрестностях ряд сложных эволюций на своем аэро, оставить его в 50 километрах от места собрания, в одном из надежно защищенных от глаз посторонних ангаре, затем, пересевши в вагон подземной пневматической дороги, перекинуться по назначению.

Во избежание проникновения на совещание шпионов Марса, мысли каждого прибывшего фотографировались при входе, — метод, изобретенный тем же гениальным Роне Оро-Бером и построенный на принципе спектрального анализа. Спектр человеческих мыслей, подобно солнечному спектру, фиксировался на чрезвычайно чувствительной жемчужной пластинке. Самые мысли, разумеется, оставались достоянием владельца, но враждебность их общего направления отмечалась на линии спектра темными полосками.

Начальник 135 отдельной флотилии был обличен во враждебных намерениях, сознался в своем преступлении и немедленно был изъят из обращения, подвергнувшись моментальному действию испепеляющих лучей.

На совещании была разработана краткая диспозиция, в общих чертах. В отдельности начальникам флотилий предоставлялась неограниченная инициатива действий, не выходя из общего плана. В целях защиты Земли и Луны, в 500.000 километров от центра системы, устанавливалась заградительная линия — колоссальной мощности. Боевые суда, на равном друг от друга расстоянии, должны были непрерывной цепью передвигаться в сторону вращательного движения земли со скоростью, равной ее собственному движению. Это давало возможность аэрокораблям сохранять неподвижность относительно того пункта планеты, охранять который они были предназначены.

Благодаря этому, заградительная цепь составляла одно целое с лунно-земной системой и спутник Земли, отстоящий от нее в 360.000 километрах, таким образом, находился внутри охраняемого круга.

Целый ряд мощных эскадрилий из аэроистребителей новейшей конструкции получил боевое задание безостановочно аттаковать спутников Марса — Деймоса и Фобоса.

50 миллионов быстроходных судов должны были, перерезав орбиту Марса, ринуться к потоку планетоид, частью для охраны и защиты своих 150 колоний, главным же образом для истребления наиболее важных неприятельских баз.

Точка нахождения Марса в пространстве почти совпадала с прямой линией Земля-Луна-Марс, и неприятельская метрополия в данный момент находилась в наибольшем приближении к Земле. Стратегическое положение последней представлялось в высшей степени благоприятным.

На заседании подтвердилось полученное начальником флота сообщение с Марса о неполной готовности неприятеля.

Решено было воспользоваться этим обстоятельством и назначить общее наступление через 12 часов, т. е. в 4 часа следующих звездных суток.

Согласно общему постановлению, флагманское судно начальника междупланетного флота, а равно и его местонахождение во время борьбы являлись неизвестными для всех без исключения, что и составляло строгую военную тайну. Приказы начальствующим должны были рассылаться по люксографу — в зоне солнечных лучей, и по хаосографу — в тени, отбрасываемой планетами. Последний способ, повидимому, был еще неизвестен марсианам.

Боевая задача в целом сводилась к возможно быстрому истреблению средств нападения и защиты противника, а также к уничтожению двух страшных баз марсиан, заключающих в себе колоссальные запасы энергии — спутников Марса. Последнее представлялось вполне осуществимым, в виду малых размеров подчиненных Марсу планет^[17] .

Борьбу предполагалось закончить в шесть земных суток. На высказанное одним из начальников частей замечание о слишком коротком сроке, начальник технических сил Роне Оро-Бер не без сарказма заметил:

— Мой юный друг, количество жизненных впечатлений, которое вам надлежит получить в течение этих шести исторических дней, наверное, превзойдет сумму впечатлений целой томительно-долгой, но пассивно прожитой жизни иного старого трутня, вроде меня. Шесть суток — срок почтенный! Если бог древних в шесть дней сотворил все видимое и невидимое, то почему бы нам в такой же срок не уничтожить пару-другую ничтожных, негодных планетишек?

Взрыв восторга был ответом остроумному старику.

Ровно в 16 часов, получив последние инструкции, собрание растаяло в подземных галлереях.

Роне Оро-Бер при выходе слегка взял начальника флота за локоть и тихо спросил:

— Вы не забыли о нашем утреннем условии? Сейчас 16 часов!

— Я в вашем распоряжении, великий учитель! — ответил Гени.

— Вот и прекрасно! Значит, вы составите мне компанию. Отошлите-ка вашу машину к себе на Аляску, и пусть там этот допотопный рыдван отдадут маленьким детям. Для них это будет забавной игрушкой.

Гени с удивлением взглянул на ученого.

— Да, да, мое дитя! Подобный аппарат для начальника междупланетного флота в настоящий момент решительно устарел. У меня для вас имеется кое-что позамысловатее…

Глава шестая.

Марсианка.

Авира Гени-Мар смутно чувствовала, что муж ей не доверяет. Чувство привязанности к любимому человеку и любовь к далекой, прекрасной родине боролись в сердце этой сильной и умной женщины.

На карту ставилось ее личное счастье — с одной стороны, и благо народа, давшего ей жизнь, — с другой.

Здесь и там — вот два встречных течения, которые порождали бурю в ее смятенной душе.

Здесь — все реальное, что составляет жизнь. Там — все идеальное, что наполняет ее трепетным восторгом. Здесь — повседневные переживания супруги и матери, там — дрожат в золотистых лучах^[18] святые мечты юности, грезы о далеком, прекрасном, незабываемые ласки материнской руки. Там — зарождение ее внутреннего мира, сознания, родная стихия лучезарной, немеркнущей жизни. Здесь — неизбежный конец, быть может, недалекий, небытие, урна с пеплом ее некогда прекрасного тела. Что могло бы разбить, сгладить эти страшные противоречия? Любовь супруга? Она условна и непрочна! Ласки детей? Дети ей почти чужды, они — собственность Федерации, им почти незнакомо чувство детской привязанности к виновнице их существования. Они без остатка принадлежат враждебному ей народу.

Под наплывом этих мыслей Авира сжала виски руками и глухо застонала.

— О, будь ты проклята до конца дней, человеческая ненависть! Великий Разум мира! Когда же люди научатся относиться, как к святыне, к жизни себе подобных. Когда настанет золотой век любви и милосердия? Когда?

Но ответа не было. И не будет!.. Ибо некому ответить…

Несчастная женщина, спрятав лицо в колени, долго беззвучно рыдала.

Наконец, пароксизм миновал, а с ним исчезли и последние колебания.

Она гордо выпрямилась и сверкнула глазами по направлению к статуе мужа:

— Жребий брошен! Судьба создала нас врагами, и врагами же мы останемся до конца дней, несмотря… несмотря на мою любовь к тебе!.. Моя больная радость! Мое тревожное, мучительное счастье! Мы, несмотря ни на что, — враги! И наше назначение — бороться. Пусть будет так! Когда нибудь, я это знаю, ты простишь меня!..

Авира приказала позвать управителя дома.

— Ириго, где начальник?