Это была одна из наиболее плодотворных суббот.

В следующую субботу, возвратившись к вопросу об обращении планеты Ким вокруг Солнца, Петр сказал между прочим:

— Ну, вот. Теперь у нас есть свой год и очень длинный, длиннее земного больше, чем в четыре с половиной раза. Но как мы будем его исчеслять, с какой даты? Все дни одинаковы. Если б у нас было какое-нибудь периодическое явление, отличающее какой-либо день в году, мы могли бы с этого дня условно считать начало года.

Прошло всего несколько дней. И, как бы в ответ на пожелание Петра, членам коммуны, действительно, пришлось впервые наблюдать космическое явление, которое, как они убедились впоследствии, было строго-периодическим. Но какой страшной датой (делалось оно для всех наблюдавших его — для всех, кроме маленького Кима, который еще ничего не понимал, да самого Петра, так как ему не пришлось пережить это событие.

Был день очередной стирки, и внутренность клуба сильно напоминала небольшую прачечную на Земле, главным образом, благодаря густым клубам пара, которые подымались от большого бака с водой, стоявшего на электрической печи. После того, как вода закипела, в ней растворили мыльный порошок и соду, наложили в бак белья и плотно прикрыли крышкой. Вода булькала, бурлила и шипела, нагреваемая электрическим жаром, тоненькие струйки пара пробирались из-под крышки. Все женское население дома было здесь и усердно работало. После того, как белье хорошенько проваривалось, его сушили при помощи электрической сушилки, сконструированной Ямпольским и Тер-Степановым вскоре после окончания постройки дома. На стирку обычно уходило довольно много времени.

Наступила ночь, когда сушка была закончена, и обитательницы планеты Ким принялись гладить. Соня ушла кормить своего сына, все остальные продолжали работу. Тамара вынимала белье из сушилки, разбирала его, раскладывала на широком столе. Нюра водила по разложенным штукам электрическим утюгом, сильно нажимая. Утюг быстро мелькал в ее проворных руках, а Лиза стояла рядом, готовая сменить ее, когда она устанет. Так они чередовались от времени до времени. Надя выхватывала разглаженное, теплое и чуточку сырое белье из-под утюга и аккуратно раскладывала на стоявшем рядом столике. Кучки сложенного и как бы ставшего тоньше белья росли на столике, и по комнате распространялся специфический приятный запах чистого, только что выглаженного белья. В комнату вошел Петр.

— Ты чего, Петька? — спросила Нюра, не отрываясь от утюга.

— Да мне там к телескопу, объектив хочу менять, так надо кой-чего посмотреть…

В ракете имелся запасный объектив, дававший более сильное увеличение, и Петр только сегодня вспомнил об этом.

Однако Нюра притворно-строго крикнула на него:

— А ну, Петька, убирайся! Успеешь. А теперь не мешай нам — и без тебя тесно.

Нельзя было не согласиться с ней. Небольшое помещение клуба, загроможденное машинами, трубками газоулавливателей и воздухопроводов, большой печью, телескопом, книжным и платяным шкафами, сундуками, и так было достаточно тесно. А тут еще стирка.

Петр решил немедленно сходить в ракету за объективом. Он вышел в свою комнату, надел термосный костюм и отправился. Ему опять пришлось пройти через клуб. Он с наслаждением вдохнул запах глаженого белья, дававший иллюзию земной жизни. Иллюзия усиливалась дымкой пара, слегка затуманившей яркую полуваттную лампу. Не глядя на работающих (в термосном костюме невозможно было повернуть шею), Петр вошел в коридор и через герметическую дверь вышел наружу.

Прошло не более пяти минут после его ухода. Вдруг раздался страшный, оглушительный удар по крыше. Это было настолько чудовищно и неожиданно, что все замерли, потрясенные ужасом. В невозмутимое спокойствие их мирной работы этот удар ворвался жутким напоминанием того, что они не на Земле, а на чуждой планете, что их, быть может, ждут непредвиденные и ужасные катастрофы. Нюра стояла бледная, опустив руки, задыхаясь. Мгновенной и ослепительно — яркой ассоциацией в ее воспоминании промелькнула смерть Веткина. Утюг стоял неподвижно, прожигая желтеющую ткань блестяще выглаженной сорочки. Комната наполнилась легким сухим запахом гари. Все бросили работу. Не успели они опомниться, как удар повторился — казалось, еще более сильный. Это походило на разрыв артиллерийского снаряда. Но удары были страшно коротки, ни малейшего гула.

Через несколько секунд все жители дома были в клубе. Соня прибежала, держа в руках маленького Кима, который был так напуган, что даже не кричал. Она инстинктивно наклонялась над ним, как бы стремясь прикрыть его своим телом.

Теперь удары грохотали один за другим, с маленькими промежутками. Казалось, кто-то с невероятной силой швыряет на крышу огромные булыжники, и крыша вот-вот сломается под этими беспощадными ударами, оставив людей беспомощными и обреченными.

— Ну, вот вам и знаменитые метеоры, — сказал Тер-Степанов в один из промежутков тишины.

— Какая страшная сила! — прошептала Тамара, — и впечатление такое, будто все они валятся на нашу крышу. Не слышно, чтобы они падали где-нибудь в других местах.

— Как же ты их услышишь? — возразил Семен. — Они, конечно, падают. Но ведь звука не может быть, раз они ударяются в почву, окруженную безвоздушным пространством. Удары же о крышу передаются воздуху, наполняющему дом…

Его слова прервал ужасный, короткий, но невыносимый звук. Это было похоже на тот звук, когда скребут ножом по тарелке, но было в тысячу раз сильнее. Этот скрежет рванул нервы до физической боли. Повидимому, какой-нибудь метеор, падая вертикально, коснулся стены и скользнул вдоль нее. А затем вновь посыпались удар за ударом. Порой они становились реже, а порой сыпались так часто, что превращались в непрерывный грохот. Все стояли в клубе, инстинктивно втягивая головы в плечи при особенно сильных ударах.

— Какой ужас! — сказала Соня в один из моментов тишины, — какая страшная сила! Ведь если камни пробьют крышу, то нам не сдобровать.

— Да, — ответил Семен, — но, к счастью, алюминий, обработанный составом профессора Сергеева, так прочен, что эта опасность нам, пожалуй, не угрожает.

Соня подошла к окну и глядела в темноту. Камни гремели по крыше, но снаружи было спокойно. Вдруг, при слабом мерцании звезд, какая-то тень, размеров которой она даже приблизительно не могла определить из-за огромной быстроты падения, бесшумно скользнула вниз. В этот же момент Костров быстро подошел к ней и, мягко, но настоящему, обняв ее за плечи, отвел от окна. Маленький Ким, потревоженный, залился жалобным плачем.

Грохот возобновился с новой силой, время от времени прерываясь страшным мгновенным скрежетом скользящих вдоль стен метеоров.

— А Петя?! — с ужасом вскрикнула Нюра.

— Петя, вернее всего, пережидает в ракете, — заметил Семен, — у него достаточный запас воздуха.

— Я пойду к нему! — Нюра бросилась к сундуку, где лежали термосные костюмы.

Но Семен властно взял ее за руку:

— Ни в коем случае ты не выйдешь отсюда! — резко, стараясь подавить свое волнение, сказал он. — Это не имеет никакого смысла! С Петром ничего не могло случиться, камни начали падать, когда он был уже в ракете. Он там ждет. Чем ты можешь, быть ему полезна? Я не допущу без всякой надобности такого страшного риска.

Это было вполне логично, против слов Семена ничего нельзя было возразить.

Нюра подчинилась, но смутная тревога ее не оставляла.

А грохот и скрежет продолжались, ослабевая и усиливаясь, и казалось — если они будут длиться целый год без перерыва, то и тогда нельзя будет привыкнуть к ним, и особенно к быстрому рвущему визгу скользящих вдоль стен камней. Все сбились в кучу и почти не разговаривали. Нервы были истрепаны до крайности, и всеми овладело под конец состояние совершенной разбитости.

Метеоры падали всю ночь. Вскоре после рассвета их падение прекратилось, и настала вновь тишина, которая теперь показалась особенно глубокой. Семен еще около часу уговаривал товарищей не выходить из дому, боясь, что это затишье — временное. Но и он сам начинал уже беспокоиться за Петра. Правда, он убеждал себя и других, что Петр, так же, как и они, пережидает в ракете — возможно, временное — затишье. Воздуху у него должно было оставаться еще часа на два. Однако тревога росла с каждой минутой. Наконец, Семен, надев термосный костюм, направился к выходу. С ним пошли Нюра, Тамара и Костров.