Любили, гордились рязанцы славным градом своим, построенным руками их отцов и дедов. Не хотели иных вод и земель, и неба чужого, но и за свое готовы были драться беззаветно.

И вот к этому городу с берегов Волги, с земли разгромленного уже Булгарского царства двигалось несметное войско. И с вестью об этом спешил Куштум, половецкий хан, который, опередив намного свой век, понял простую истину: чтоб существовать на земле — люди должны научиться уважать друг друга.

Когда конный отряд подошел к городским воротам, навстречу вышли воины под началом княжеского вратаря. Его известили заранее, что близятся половецкие конники. Потому были приняты все необходимые меры предосторожности: ворота закрыли, людей подняли.

Половцы сдержали лошадей, а Иван с товарищами выдвинулся вперед.

— Эгей! — крикнул он. — Половецкий князь Куштум с малою дружиною следует с важным делом к князю Юрию Рязанскому. Я от воеводы Коловрата, состою при хане в проводниках, али не признали меня?

— Признали тебя, сотник, как же, — отозвался вратарь, отступив в сторону и подав знак. — Передайте, люди, на княжий двор: гости будут! Открывайте ворота!

Обернувшись к Куштуму, промолвил:

— Добро пожаловать в славный Рязань-град! Гонца б вам заранее послать: вышли встречать за ворота. Ты, Иван, пошто оплошал?

— Мы и так, словно гонцы, спешили. Недобрые вести князю доставили.

— Что случилось?

— Не поручено говорить повсюду. Про то хан князю скажет, а затем уж и до вас доведут. Ну, тронули, братове, открыла ворота Рязань-матушка…

Неподалеку от княжеского двора путников встретили люди Юрия Ингваревича, почетно проводили в гостевые покои, оставили. Дали коням место и корм, предложили малую еду гостям, потому как настоящее угощение ждало на княжеском столе, когда принимать хана будет сам большой хозяин, князь Рязанский.

…После жаркой бани, когда сидел Иван на крылечке, пожаловал к нему на двор высокий седой старик, почитаемый всеми Верила. Иванову отцу он доводился дядей. Сотника любил, отличал во всей родне. Жил Верила при княжьем дворе, большой учености был человек. В молодые годы попал Верила в полон, чудом избежал смерти, но рабства хлебнул вдоволь. Побывал за тремя морями, бежал единожды, был бит многажды, науку прошел всякую, и уже в зрелом возрасте сподобился увидеть Родину, на что надежду было потерял.

Чтя великую мудрость старика, князь держал его в своих хоромах. Верила записывал в книгах все, что происходило в разные лета на земле Рязанской, а также и окрест. Верила и Ивана обучил грамоте. Книги ему читал не только русского письма, но и греческие, арабские, иудейские, румские — чужой язык был ведом Вериле как родной.

Увидев старика, сотник поднялся и стоял перед ним в длинной холщовой рубахе, красный от банного жара.

— Здоров будь, Иван.

— Пусть оставят тебя болезни, Верила, — ответил ратник.

— В бане паришься, — сказал старик, — а того не ведаешь, сколько хлопот княжьему двору задал: с ног сбились твоих половцев угощаючи. Не велик ли почет?!

— То добрые соседи, — возразил Иван. — Я стольким людям их племени головы посрубал, что могу так говорить об этих, что с собою привел.

— Не спорю с тобою, сотник, — сказал Верила. — Ведомо мне, какие вести привез хан Куштум. Княжий совет собрали, все стало известно, и гонцы в разные уделы княжества поскакали. Князь Юрий братьев созывает. А сейчас уединился с половецким ханом и ведет потайную беседу. Я за тобой послан. Кличет тебя князь, одевайся как воин, зовут на служилое дело.

Оповещенные гонцами бояре собрались, успев нарядиться. В большой горнице, где проходили княжьи советы, они перешептывались по поводу столь спешного сбора, уже ходили слухи, что половцы прибыли с дурными вестями, но каковы грядущие беды никто толком не знал…

Когда собрались бояре, с почетом ввели в горницу хана Куштума и ближних его людей, внесли подарки, привезенные гостями для князя Юрия, скоро вошел и сам князь Рязанский, Юрий Ингваревич.

На груди Юрия Ингваревича лежала лучшая его барма, сработанная в прошлом лете рязанским мастером Владием Краснятой. Слава о Красняте шла далекая. Великокняжескую барму сделал Краснята из золота и жемчуга, драгоценных камней. Изображения святых Бориса и Глеба поместил, Ирины и Варвары тоже. По бокам княжеских ликов сделал Владий крины[6] — символы жизни. Объяснил тогда князю Краснята: тут, мол, на барме, крины означают, что, приняв смерть свою в страшных мучениях, князья Борис и Глеб, причисленные к лику святых, заслужили самой гибелью бессмертие в душах людей, в памяти человеческой, образ их будет пребывать в этом мире всегда живым и юным. Слова мастера пришлись по сердцу князю Юрию, одарил он его по-доброму и еще больше приблизил к столу.

Едва появился князь Юрий, как по знаку Куштума выбежали вперед половцы и стали класть у ног хозяина богатые дары. Улыбнулся князь Юрий, обошел гору подарков, выросшую у его ног, приблизился к хану и протянул руку.

— Добро и мир тебе в нашем доме, хан Куштум, — сказал Юрий Ингваревич.

Хан принял княжью руку, пожал ее, затем руки свои сложил на груди и поклонился.

— Мир и тебе, князь Юрий, да не оставят боги тебя своей милостью. Прими жалкие дары в знак дружбы и покоя между нашими племенами.

После приветствий началось потчеванье гостей, пиршество князь Юрий затеял в честь хана отменное. Гости и бояре бражничали за столами, а хозяин с Куштумом покинули всех и уединились в укромные покои, куда вскорости вызвал Юрий Ингваревич старца Верилу и отправил за сотником Иваном.

Когда старик с внучатным братичем[7] прибыли на княжий двор, им велено было подождать второго зова. Чтоб скоротать время, Верила зазвал Ивана к себе в камору. Здесь старик жил, здесь записывал он в книги все, что свершалось на его глазах и приходило к нему от иных очевидцев.

В каморе хранились многие ученые и святые книги, на которые зарился рязанский владыка[8]. Он хотел держать их в Успенском храме, но князь Юрий согласился с Верилой: старик утверждал, что книги нужны ему для летописного дела.

Сейчас Верила устроил родича поудобнее, сам сел за стол, заваленный книгами в тяжелых переплетах, с медными и серебряными застежками. Из узкого оконца на закатной стороне проникал в камору луч уходящего на покой солнца и падал на седую голову старика.

— Нехорошо на душе у меня, — признался сотник. — Чует сердце большую утрату.

— Сердце — добрый вещун, редко обманывает, — отозвался старик. — Да оно и понятно сейчас. Сам ведь привез злую вестину.

— Боязно мне за Русь, — сказал Иван. — Половцы сказывали, что потребны многие дни, чтоб только объехать войско Бату-хана.

— Что ж, будем биться, — задумчиво произнес Верила. — Ходили к нам хазары, ходили печенеги, бывали и половцы. И всегда стояла Русь. Другое меня тревожит: нет сейчас единства между князьями. Князь Владимирский, Юрий Всеволодович, горд и спесив, метит в великие князья всех русских земель. Он только порадуется разорению Рязани. Князь Мстислав Черниговский — человек добрый, рачитель земли своей и родичем доводится князьям Рязанским, только недомыслив, осторожен. Дойдет до него весть о Бату-хане, станет молить богов, чтоб отвели от него удар, направили орду на Рязань, Владимир, Киев-град, куда угодно, только бы подальше от его земель. Вот что страшно! Русь крепка единством, а сейчас о нем говорить не приходится. Не понимают князья, что перебить их поодиночке куда легче.

— Странно все это, — вздохнул Иван. — Я про хана половецкого подумал. Поклоняется иным богам, а примчался к нам, чтоб сговориться вместе воевать против Бату-хана. Чужих богов и другой веры человек… Странно.

— Бог един по всей земле, — произнес Верила. — Только каждый народ дает ему свое имя и поклоняется в нем тому, что заповедано было отцами. Но приходит время, когда и боги стареют… Тогда богов меняют, как сделал это Владимир Красное Солнышко с Перуном, Волосом, Стрибогом и Ярилой. Великий князь понимал, что по новым временам старые идолы не годятся, выросла Русь из колыбели, не по мерке ей была уже прежняя вера. Но только князь Владимир не слепо принимал других богов…