Именно тогда мне хотелось бы иметь при себе пистолет, хотя я не знаю, каким образом я мог бы его использовать. Разве что пистолет дал бы мне тогда чисто моральное ощущение защищенности. В общем, этот случай можно исключить вообще.

Но вот второй раз — тоже давно — было просто обидно.

Старушка, страдающая бессонницей, увидела из своего окна, как несколько парней лихо расправляются с дверью промтоварного магазина. Мы приехали, когда взломщики еще орудовали внутри, но не успели подойти, как навстречу из темного проема магазинной двери сверкнул узкий язычок огня и ударил выстрел.

Кто-то из инспекторов угрозыска, кажется все тот же Кондаков, мощным движением втолкнул меня в подворотню.

— Оружие есть? — прошипел он.

— Не взял.

— Р-р-растяпа! — Кондаков был взбешен. — Ползи назад. Только обузой будешь! — И, ловко прижимаясь к стене дома, выбрался на улицу. С угла уже доносился рокот еще двух только что прибывших милицейских машин. Вот тогда я почувствовал, что я действительно растяпа, что из-за меня опергруппа уменьшилась на одного человека и… многое другое, что я еще передумал…

С той поры во время дежурств я всегда держу пистолет под рукой и предварительно осведомляюсь, на что именно мы едем. Правда, преследовать и брать преступников мне так больше и не приходилось.

Так что опять Сережа молодец, хотя пистолет, пристегнутый под рукавом, чертовски мешает наклоняться — а в этом движении на девяносто процентов и заключаются наши манипуляции на месте происшествия…

В двери заглядывает румяный с улицы капитан Лель и делает ручкой. Следом за ним просовывается Стас.

— Да вы что? — удивляюсь я. — Новое движение за досрочную явку на службу?

— Стас! — Лель картинно пожимает плечами. — Вот что значит оторваться от коллектива хотя бы на сутки. Он же ничего не знает…

— Форма! — коротко вздыхает Стас.

Все понятно. Опять последовал грозный циркуляр, что на службу надо являться в форме, и хитроумные сотрудники ОТО приезжают на работу за час-полтора до начала, чтобы внизу, в вестибюле, не попасться на глаза начальству. Периодически мы это переживаем. Потом бурный всплеск сменяется штилем, проверяющие исчезают из вестибюля, и мы снова ходим на работу в штатском, что, между прочим, разрешалось нам, экспертам, спокон веку.

Но форма всегда висит у нас в шкафах, и мы умеем, если последует вызов к большому начальству, надевать ее по-солдатски — за полторы минуты, включая подгонку форменного галстука, чистку пуговиц и прочее…

Жалко трепать форму на работе. У нас ведь здесь всякие приборы с острыми углами, железяки разные, с которых капает масло, у меня вот лично — химия, «чистая» наука. А уж на выезде замарать форменное маренго и вообще ничего не стоит. Так что мы, уж простит нас начальство, малость хитрим…

Я придвигаю к себе толстенную книгу дежурств, вынимаю стопку чистых перфокарт и выразительно поглядываю на собравшуюся у меня в лаборатории теплую компанию. До сводки всего полчаса, надо успеть с предварительным оформлением.

Внимания на мои красноречивые взгляды никто не обращает. По всеобщему мнению, у меня в лаборатории самый мягкий диван, самый привлекательный вид из окна, и вообще рабочий день еще не начался, отвяжись, дежурный!

— Геннадий Иванович, — Сережа обращается к Лелю. — Мне послезавтра в суд идти. Вызвали.

— Достукался? — грозно вопрошает капитан Лель. — Теперь ответишь за все!

— По поводу экспертизы, — робко говорит Сережа. — В первый раз я…

— Я уже сообразил, что тебя вызывают не по бракоразводному делу, — ухмыляется Лель. — Ну что же, одень форму…

Стас сует в бок Лелю кулак.

— Ты его, Сережа, не слушай. Экспертиза сложная была?

— По-моему, не очень.

— Кто проверял выводы?

— Смолич, а потом Семен Петрович.

— Тогда порядок. Значит, уверенность полная?

— По-моему, да.

— А вот теперь уже не надо «по-моему»! Это суд. Там нужна уверенность объективная, полная, научная. Ты не себя лично представляешь в суде, весь отдел. Так что неуверенности быть никак не должно. Придешь, поздоровайся…

— Можешь за ручку, — встревает Лель. Стас отмахивается от него, как от мухи.

— Поздоровайся. Держи себя вежливо, с достоинством. Лишнего не говори. Не суетись, адвокаты этого не любят. Вопросы выслушивай до конца, не перебивай. Отвечай четко. Короче, держи марку… Привыкай.

Дверь открывается, и входит наш начальник.

— Как сутки? — спрашивает он у меня.

— Порядок, товарищ подполковник…

— Не очень устали?

— Вроде не очень, — бодро отвечаю я, подозрительно глядя на шефа. — А в чем дело?

— Может быть, вы, Колчин, в другой раз отгул возьмете?

Прощай, вожделенный день отдыха! От души жалко тебя.

— Практиканты сегодня приходят. Надо бы им кое-что растолковать по вашей части. Ну как?

— О чем может быть разговор, товарищ подполковник? Раз надо…

— Приятно слышать, — шеф замечает Леля. — Слушай, ты не знаешь, где можно достать ребятам капроновые халаты для работы? Мне тут предлагают, но все почему-то с завязками сзади. Не знаешь?

— Знаю, — не моргнув глазом, тут же отвечает Лель. — На часовом заводе.

— Так они же не дадут, — сомневается начальник.

— Конечно, не дадут, — с готовностью соглашается Лель. — Просто так не дадут.

— А как не просто так? — усмехается начальник.

— Я тут у методистов листал недавно заявки на встречи с нами, — начинает развивать свой план Лель. — Много заявок, чуть ли не на год. И попалась мне, между прочим, заявка часового завода…

— И что же ты предлагаешь?

— Передвинуть эту заявку пораньше, поехать, познакомиться, поговорить, — Лель в своей стихии. — А после всего этого осторожно намекнуть, мол, так и так, когда будете получать спецодежду, возьмите и на нашу долю. Деньги-то у нас на это есть?

— Да ты что? — возмущается шеф. — Ты где работаешь? Конечно, есть, вот только нужных халатов нигде нет.

— Тогда все, — важно говорит Лель. — Бу-у сделано…

— Через пять минут сводка, — напоминает шеф и выходит.

Я встаю и выгоняю всех. Пять минут — это в самый обрез.

Со стороны может показаться, что я занимаюсь нудной, никому не нужной канцелярщиной. Сначала записываю, правда, очень коротко, все обстоятельства своих выездов в толстую амбарную книгу, потом то же самое переписываю на перфокарты — каждый выезд на отдельную.

Но и это еще не все. Я вооружаюсь специальным компостером и прошиваю перфокарту условными вырезами — район, вид преступления, что сделано, что изъято… Для отчетности блестящая штука! Мы долго подтрунивали над этой бюрократической операцией, пока Стас вместе с кем-то из угрозыска при помощи обыкновенной спицы, продетой в эти самые вырезы, не выудил из толстенной годовой пачки перфокарт восемь штук с совпадающими признаками, и но этим признакам была раскрыта трудноуловимая шайка ловких квартирных воров.

Конечно, ничего принципиально нового в этом нет. Дело известное — искать по подобию. Дело верное, на все сто десять процентов, как утверждает где-то в своих многословных трудах немецкий криминалист Гендель. Почему помню — когда-то с блеском вылез с его цитатой из почти безвыходного положения на экзамене в Высшей школе:

Это все верно. Но чтобы подобрать подобие вот так — не копаясь в ворохе старых дел, не тратя на это недель, а просто так, взяв спицу и сразу подцепив искомое, это впечатляет…

С той поры мы уверовали в перфокарты и старательно пробиваем треугольные прорези в их краях. Скрупулезная бюрократия тоже кое в чем, как выясняется, полезна.

Но, вероятно, не стоит так безжалостно обзывать свои канцелярские занятия. Не бюрократия это, скорее порядок, аккуратность, когда все отмечено и зафиксировано, все разложено по полочкам, а стало быть, легко и быстро с этих полочек и снимается. А временной фактор у нас едва ли не главный, и постоянный лозунг наш — успеть, успеть как можно раньше, прежде чем пройдут первоначальная растерянность и суета.