Отойдя на безопасное расстояние, мы терпеливо ждали поезда. Наконец, со стороны Тжебини подошел поезд, набитый отпускниками с награбленным добром. События развивались в уже знакомой нам последовательности — грохот, сноп искр из паровозной топки, крики и хаотическая стрельба немцев. Не успели остыть от этого впечатления, как снова грохот. На свалившийся поезд налетел шедший с противоположной стороны товарняк со свиньями. Крики офицеров и визг свиней слились в одни согласный хор.

В немецком донесении говорилось о большом материальном ущербе, о потере двух человек убитыми и семерых тяжело раненными.

Уже после освобождения я узнал, что жители восточных окраин Хжановского района воспользовались случаем и переловили разбежавшихся свиней. Таким образом, в праздники на польских столах появилось мясо. Такого результата нашей диверсии мы никак не ожидали!

На следующий день после этой операции я снова был в бункере в Высоки Бжеге. За это время аловцы произвели несколько мелких «снабженческих» вылазок. Мне пришлось заняться срочными и немного запущенными организационными вопросами.

На одном из собраний ППР в Сосновце 15 апреля 1944 года, где я присутствовал вместе с «Болеком», мы обсудили с товарищем «Вихером», секретарем округа № 1, многие вопросы нашей борьбы. После обсуждения плана действий, который был утвержден товарищами, «Вихер» вручил мне чешский пистолет калибра 7,65 и несколько тысяч марок, полученных от продажи захваченных в Жарках продовольственных карточек. Деньги эти предназначались на организационные расходы и помощь семьям товарищей, арестованных или убитых гитлеровцами.

Врученный мне «Вихером» пистолет я вычистил и привел в рабочее состояние, даже не предполагая, как скоро он пригодится мне. Деньги мы спрятали в носки.

С собрания в Сосновце мы вместе с «Болеком» пошли в направлении Моджеюва. И сразу же первое препятствие — железнодорожный шлагбаум на переезде закрыт. Приходится ждать. Тем временем подъехало несколько грузовиков с полицией и эсэсовцами, а также легковой автомобиль, в котором сидело несколько человек в штатском. У одного из них был автомат, так называемый «дырокол». Мы просто загляделись на него.

— Пригодился бы такой, — тихо сказал я «Болеку».

Он только кивнул. Дожидаться открытия переезда в такой компании было неприятно. Но в конце концов шлагбаум поднялся, и машины рванули вперед. Мы заколебались — идти дальше или вернуться. «Но ведь черт их знает, куда они поехали. А снова вертеться по городу, рискуя столкнуться с полицией, как это было две недели назад в Даньдувке, нам не очень улыбалось. Мы решили идти к Моджеюву и далее — к спасительным лесам, где через каждую дюжину километров были у нас лесные укрытия, а в них — наши солдаты. За переездом мы случайно встретили товарища «Казика» с его женой «Зосей», известной активисткой Домбровского бассейна.

Остановились у обочины и проговорили минут десять. Распростившись, тронулись дальше. Не доходя до Моджеюва, заметили, что гитлеровцы шарят по дворам по левую сторону от дороги. Это немцы, которых мы видели раньше у переезда, проводили облаву.

Мы прошли еще с полкилометра, когда разглядели, что какая-то группка из пяти человек двигается нам навстречу. Подойдя ближе, с беспокойством обнаружили, что это группа переодетых в штатское гитлеровцев, в офицерских сапогах и со свастиками в петлицах. У одного из них мы заметили висящий через плечо автомат с торчащим в сторону магазином — «дырокол», который мы недавно разглядывали в окно автомобиля. Нетрудно было догадаться, что это и есть главари тех бандитов. «Что теперь?» — подумал я с тревогой. Я льстил себя надеждой, что, может, они нас не остановят: ведь столько людей ходит по городу и не у всех же проверяют документы! Шепотом советуемся, что делать, сойти ли с дороги вправо или продолжать идти на них. Выбираем второе решение. Пытаясь улыбаться, идем прямо на немцев. Однако улыбки моментально исчезли с наших лиц, когда один из штатских остановил нас жестом руки: «Битте аусвайс». Не дожидаясь, пока мы подадим им документы, тот, кто был вооружен «дыроколом», крикнул: «Хэнде хох!»

Колебались мы недолго. «Болек», у которого не было оружия, медленно поднял руки вверх: он, как потом выяснилось, все еще рассчитывал на то, что нам как-нибудь удастся отвертеться. А у меня положение было безвыходное.

Увидев, что гестаповец снимает «дырокол» и направляет его на нас, я выхватил недавно полученный от «Вихера» пистолет и выстрелил в гестаповца с автоматом. На таком расстоянии промахнуться я не мог. Немец пошатнулся и упал, выронив из рук оружие. При звуке выстрела «Болек» моментально бросился на стоявшего против него гитлеровца, и они вместе свалились. Я еще несколько раз выстрелил и подбежал к немцу, лежащему в кювете. Хотел уже было стрелять, как вдруг услышал, как он произнес умоляюще:

— Не стреляй, я поляк.

Я не выстрелил. Так до сих пор и не знаю, был ли это конвоируемый поляк, или тоже гестаповец, который спасся, заговорив по-польски. Остальные разбежались, даже не пытаясь захватить автомат, который валялся на земле. Тем временем «Болеку» удалось вырваться из рук гестаповца. Теперь я мог свободно действовать и выстрелил в немца, когда тот пытался встать.

«Болек» был здорово помят, кровь сочилась у него из раны на лбу. Я схватил лежащий на дороге автомат, а «Болеку» отдал свой пистолет. Все это произошло в считанные секунды. Мы тут же пустились в почти безнадежное бегство к Мысловице. Выстрелы привлекли внимание немцев, те бросились за нами, стреляя на ходу. Немцы, не обращая внимания на то, что их выстрелы могут ранить прохожих, стреляли в нас автоматными очередями.

Мы бежим зигзагами, часто припадая к земле. Автоматом я воспользоваться не могу, так как ствол его забит песком и грязью. Однако немцы об этом не знают и, когда я направляю на них грозное дуло «дырокола», тут же ложатся или пытаются найти укрытие, позволяя нам выиграть драгоценные секунды. Так выигрываем несколько метров и пару секунд передышки. Теперь мы мчимся вдоль берега Пжемши и добегаем до моста, а здесь десятка полтора немцев. Стволы «дырокола» и пистолета производят должное впечатление, мы пробегаем по мосту, снова попадая под обстрел. У меня такое впечатление, как будто я на бегу цепляюсь одеждой за какие-то невидимые препятствия. Это пули дырявят мне одежду. Положение становится все более угрожающим. «Болек» израсходовал уже все патроны, «дырокол» засорен, мы практически безоружны. По дороге мы пробегаем мимо множества людей, которые приостанавливаются и смотрят на нас. Они догадываются, за кем гонятся гитлеровские наемники. Мы выкрикиваем: «Да здравствует Армия Людова! Да здравствует Польская рабочая партия! Да здравствует Польша! Долой Гитлера! Смерть немецким захватчикам!» Те, что посмелее, приветствуют нас, машут нам руками и тоже что-то кричат.

«Болек» измучен быстрым бегом. Он уже в возрасте, да и тюрьмы не прошли для него бесследно. Но нам нельзя поддаваться усталости, и я подбадриваю его как могу. Мы попадаем на улицу Моджеюва и теперь бежим по окраине города между домами. Прыгаем в какой-то сад, где работает полицейский. Может, это и к лучшему — вдруг у него окажется оружие. Мы запугиваем его, но он, к сожалению, оказывается безоружным. Бежим в сторону Нивки и Ензора. Перед нами Белая Пжемша, через которую нужно переправиться. При переправе теряем сапоги. Вода уже доходит нам до пояса, пули шлепаются рядом. После купания в холодной воде чувствуем себя бодрее и бежим к асфальтовому шоссе. Немцы отстают.

Под непрерывным обстрелом пробегаем Ензор и вбегаем в лесок. Выстрелы затихают. Лесок этот, однако, слишком мал, чтобы в нем можно было скрыться. Но мы об этом не думаем и за первым же кустиком бросаемся друг другу в объятия. Нам кажется, что мы уже спасены. Погони не видно.

Однако когда мы прошли лесок и попытались выйти на шоссе, немцы заметили нас. Обстрел был настолько сильным, что нам не удалось пересечь дорогу и попасть в Хжановские леса. Погоня возобновилась с новой силой.