— Они уже здесь! Боже милосердный! — Впопыхах перекрестившись, она бросилась к кузине. — Лишь бы они не видели тебя за руку с... лишь бы они вообще вас не видели!

— Я не виновата, Пубенса. Ты же говорила, что...

— Забудь, что я вам говорила! Они приехали раньше. Наверное, уже ищут нас...

Ошеломленный Жоан почтительно отступил на шаг, не зная ни куда податься, ни как попрощаться с обеими. Месье Филипп подоспел ему на выручку.

— За работу, мой мальчик. Довольно, нагулялся. А вы, дорогие барышни, поднимайтесь в номер с высоко поднятыми головами и ослепительными улыбками. Сохранность тайны в ваших руках. У вас же все на лице написано! А ну-ка изобразите мне полное довольство и благополучие! Так-так... — Девушки послушно заулыбались, и он придирчиво оглядел результат. — Ну вот, другое дело.

Жоан и Соледад не успели ни проститься, ни даже обменяться взглядами напоследок. Прощальный поцелуй застыл на сомкнутых губах, прощальное объятие жгло опущенные руки. И только когда Соледад и Пубенса ушли, Жоан вспомнил, что три фотографии остались в сумочке его ангела.

Соледад Мальярино стояла у окна и ничего не понимала. Только что она видела свою дочь, переходящую Ла-Круазетт за руку с высоким светловолосым юношей. Супруг ее в тот момент говорил по телефону с портье, который подтвердил, что девушки находятся в отеле, так как ячейка для их ключа пуста. Бенхамин продолжал звонить по всему отелю, надеясь застать их у бассейна или на одной из террас, но всюду получал отрицательный ответ. А Соледад-старшая тем временем пыталась переварить увиденное.

— Куда запропастились эти девчонки, как ты думаешь? — спросил Бенхамин жену, у которой голова шла кругом. — Что с тобой, дорогая? Ты бы себя видела: можно подумать, тебе повстречался призрак!

Пожалуй, так оно и есть, вздохнула про себя Соледад Мальярино. Но, если она хоть слово скажет об этом мужу, семейному миру в одно мгновение наступит конец. Ей ли не знать, как страшен Бенхамин в гневе и как щепетилен в вопросах чести. Что, если он узнает о «непристойных» прогулках дочери в обществе незнакомца? В лучшем случае посадит ее под замок и запретит выходить из комнаты до самого отъезда. Нет уж, лучше Соледад сначала сама поговорит с девочками — быть может, они признаются добровольно. А не пожелают — тогда придется рассказать обо всем Бенхамину, поскольку скрывать от него что-либо бесполезно. Ее опыт подсказывал, что сколько ни притворяйся, как тщательно ни оберегай свой секрет, он все равно его учует и докопается до самой сути. В этом деле ему не было равных: интуиция, которую он предпочитал называть шестым чувством или врожденным нюхом, никогда его не подводила. И на фабрике никому не удавалось его обмануть, хотя среди бухгалтеров то и дело попадались жулики. Бенхамин Урданета имел привычку держать под контролем абсолютно все, вплоть до ежедневного меню своих домочадцев. Жена не возражала, мудро сочтя, что это не слишком высокая цена за плавное течение ее семейной и светской жизни.

— Ты меня слышишь, дорогая? Я говорю, их нигде нет.

Не успела Соледад ответить, как в дверь постучали.

— Вот и они, я уверена, — сказала она, подавляя вздох облегчения.

Бенхамин бросился открывать и, как обычно, схватил дочь на руки, осыпая поцелуями.

— Как поживает моя принцесса?

Соледад не хватило времени ни собраться с мыслями, ни унять бешеный стук сердца. Она обнимала отца, избегая его взгляда, пока кузина здоровалась с ее матерью, пристально изучающей обеих.

— Девочка моя, — шепнула Соледад Мальярино дочери, расцеловав ее как ни в чем не бывало, — у меня есть к тебе небольшой разговор. И лучше бы тебе не отпираться, иначе... ты же знаешь характер отца.

К сожалению, паника Соледад передалась Пубенсе. Она сбивчиво потчевала дядю ложью, которую они так и не отрепетировали. Ее рассказ бессвязно перескакивал от змеев к бассейну, от бассейна к прогулкам по бульвару, от бульвара к сегодняшнему походу в кино — фильма они не смотрели, поэтому сюжет ей пришлось сочинять на ходу. Разумеется, Бенхамин тут же заметил, что девушки чего-то недоговаривают, и заявил, что на ужин никто не пойдет, пока он не услышит исчерпывающих объяснений.

Красиво упакованные коробки с подарками лежали на кровати нетронутые, терпеливо дожидаясь устранения недоразумений. Соледад Мальярино тщетно силилась отвлечь мужа от противоречий в рассказе Пубенсы. Не хуже опытного следователя он подверг девушек перекрестному допросу, все больше сбивая их с толку.

— Теперь отвечайте: чем вы занимались все эти дни? — спросил он уже сурово. — Что не молитвами, мне уже ясно.

Только один ответ мог спасти их. И Пубенса первой решилась его произнести.

— Соледад нездоровилось, дядя. Мы не хотели говорить, чтобы не портить вам удовольствие от поездки. Мы практически не выходили из комнаты. Помните, у нее было несварение желудка?

Узнав, что дело в болезни, Бенхамин мгновенно переполошился.

— Нездоровилось? Как вы могли ничего нам не сказать? Это очень плохо, Пубенса. Вам следовало бы быть разумнее, особенно тебе, ты же взрослая. — Он недовольно погрозил пальцем племяннице и переключился на Соледад: — Как ты себя чувствуешь, доченька?

Соледад сделала несчастное лицо, решив прикинуться больной, и бегом бросилась в ванную. А там ее и вправду затошнило от страха. Что, если родители все узнают и она никогда больше не увидит Жоана? Что, если кузина, спасая себя, все им расскажет?

Вышла она бледная как полотно и поспешила укрыться от пристальных взглядов в объятиях матери. Та же намеревалась потихоньку увести ее, чтобы в свою очередь подвергнуть безжалостному допросу. А потому постаралась сбить мужа со следа:

— Это дамские дела, Бенхамин. Ты же знаешь, что наша малютка вот-вот станет женщиной. Правда, душенька?

Соледад молча кивнула, прижимаясь к ней еще крепче.

Пубенса ясно видела: тетушка что-то задумала. Ее внезапное сочувствие и стремление остаться наедине с Соледад продиктованы не только естественной материнской заботой. Как же защитить или хотя бы предупредить кузину? Она попыталась было пойти с ними, но Соледад Мальярино не позволила.

— Оставь нас ненадолго вдвоем, дорогая.

Бенхамин, заметно успокоившись, принялся в деталях описывать Пубенсе встречу художников, организованную без ведома прессы. Настали неспокойные дни, европейские страны готовились к худшему. Это было прощание: многие деятели искусства считали своим долгом принять участие в надвигающейся войне. На встречу тайно прибыл Пикассо, находившийся в это время в Антибе с фотографом Дорой Маар. Недавно он закончил работу над великим полотном «Герника», созданным в знак протеста против немецких воздушных бомбардировок, до основания разрушивших баскский город. В уникальном фоторепортаже Дора подробно запечатлела процесс написания этой поразительной, ошеломляющей картины.

Увлеченная рассказом дяди, Пубенса отвлеклась от своих тревог, но вскоре вынуждена была вернуться к действительности. Бенхамин решил отложить продолжение беседы на потом и попросил племянницу сходить поторопить мать и дочь. Если все в порядке, пусть переодеваются к ужину, чтобы через полчаса были готовы, иначе стола в ресторане им не достанется.

Оставшись в одиночестве, он заметил рядом с собой на диване сумочку, забытую дочерью. И впервые в жизни его посетило желание покопаться в ее личных вещах. Наивное мужское любопытство вопрошало: что может носить с собой четырнадцатилетняя девочка? Убедившись, что никто за ним не подглядывает, он открыл сумочку. На колени ему выскользнули три фотографии Жоана и Соледад, еще дышащие послеполуденной свежестью.

Аврора Вильямари в сопровождении Ульяды пришла в квартиру Дольгута. По дороге спутник развлекал ее разговорами о фильмах, актерах и актрисах всех времен и народов. Она же решила вернуться на место, где умерла ее мать, не только из-за желания вновь прикоснуться к завораживающему роялю-инвалиду. На самом деле ей требовалось вдохнуть этот воздух, чтобы хоть на шаг приблизиться к пониманию неотступно преследующих ее вопросов.