Багрецов сразу нашел восьмой сектор, где вынул осколок из плиты. Опустившись на колени, Курбатов примерил два куска. Они точно пришлись к краю плиты.

— А где третий? — спросил он у Вадима.

Быстро присев на корточки, Вадим увидел: не хватало самого большого осколка. Но что тут можно ответить?

Новый день принес Багрецову лишь одни огорчения. Да и Тимофей чувствовал себя скверно, так как история с пропавшим осколком ложилась черной тенью и на него.

Начальник четвертой лаборатории Курбатов будто забыл об этом. В самом деле, какое у него право подозревать техников в излишнем любопытстве или в чем-нибудь более серьезном? Но они понимали, что так просто оставить дело нельзя. Найдутся люди, которым положено этим заниматься. Вероятно, начальник уже позвонил в город.

Утром Курбатов вызвал Багрецова и Бабкина, подробно познакомился с их аппаратами и, поглаживая виски ладонями, неторопливо рассказал, зачем ему нужны новые контрольные аппараты.

Только со слов Курбатова техникам стало известно назначение зеркального поля. Потом он проводил их к месту установки приборов и детально разобрал устройство фотоэнергетических плит, с тем чтобы техники знали, как к ним присоединять приборы. Во время объяснения он сказал между прочим:

— Если бы такими плитами замостить пустынные пространства Узбекской и Туркменской республик с Каракумом, то мы бы получили энергии больше, чем сейчас вырабатывается во всем мире.

Поразительно! Вадим чуть не задохнулся от волнения. Площадь этих двух республик сравнительно невелика. А если сюда прибавить огромные пространства Южного Казахстана, где тоже Каракум и Голодная степь, то энергии будет во много раз больше. Теперь, глядя на это золотое зеркало, окаймленное зеленью, Вадиму подумалось, что это и есть осколок солнца. Он покорен человеку, который заставил его работать. Так почему же не разбросать по стране тысячи таких осколков, чтобы давали они свет и тепло, чтобы их энергия двигала машины, поднимала целину, строила дома? Что мешает этому? Почему не развивается фотоэнергетика? Спросить бы, узнать. Но если Бабкин задавал осторожные вопросы, касающиеся техники контроля и эксплуатации приборов, то Багрецов, напуганный ночной историей, был нем. Больше того, когда Курбатов уже в лаборатории показывал ему и Тимофею метровую шестиугольную плиту, на которой все соединения были нанесены фотографическим путем, Вадим смотрел на нее издали, даже не наклоняясь, хотя схема представляла собой тончайшее переплетение серебряных узоров.

Курбатов заметил нарочитость в поведении Багрецова. Вновь закралось смутное недовольство. «К чему это неумное актерство? — думал он, наблюдая за курчавым техником. — То ли он разыгрывает оскорбленного, то ли старается показать, что его здесь ничто не интересует, а потому зря придираются к случайно подобранному на поле осколку?»

Это настораживало. А, кроме того, Багрецов казался чересчур высокомерным, что вовсе не нравилось Курбатову. Интересно все же — зачем этому парню образец плиты? Допустим, взял он его из любопытства. Бабкин принес еще один кусок. А где третий? Почему Багрецов пожимает плечами? Не знает? Но кто же тогда знает? Коллектив испытательной станции маленький: семь человек, охрана, шофер. Вот и все. Люди проверенные.

Если предположить, что кто-нибудь из посторонних перелез через забор и ночью отколол кусок от плиты? Невероятно. Лаборатория находится вдали от селений. Кто же решится бродить по пустыне, где нет ни людей, ни дорог? К тому же зеркальное поле окружено фотоэлектрической блокировкой. Никто не может проникнуть сквозь нее — в караульном помещении замигают лампы, загудят сирены. Летчик, который высадил техников, поднялся в воздух моментально. Кроме того, не мог же он на глазах у посторонних колоть зеркальные плиты!

Вновь, как и в юности, Курбатов встретился с загадкой, опять, как и тогда, она уводила его далеко от лабораторного стола. Сейчас надо узнать причину трещины на зеркальном поле. Что это? Старение материала? Или дело рук человеческих?

Когда-то по кусочку прозрачной пластмассы — по пуговице — Курбатов искал создателя новой технологии, а теперь он должен найти человека, заинтересованного в других, далеко не таких благородных делах, или признаться, что строительство медного комбината следует отложить, так как даже одна лопнувшая плита, на каком бы секторе ее ни нашли, — очень серьезный сигнал.

Шагая из угла в угол по кабинету, Курбатов косился на образцы плит, которые он сегодня показывал техникам, и ждал невольно: вот-вот побегут по ним глубокие извилистые трещины.

— Нет, чепуха, конечно, — вслух успокаивал он себя. — Виноват человек. Но кто? Где искать его?

Прежде чем вызвать к себе техников, Павел Иванович исследовал осколок, взятый у Багрецова. Никаких отступлений от норм, принятых для плит «К-8»; химический состав пластмассы тот же, фотоэлектрический слой не изменился. Но положение остается тревожным.

Курбатов колебался. Нужно ли сейчас ехать в город или постараться все выяснить самому? Неудобно без особых оснований тревожить людей. Лучше выждать. На всякий случай он предупредил техников — пусть не болтают.

В сегодняшних исследованиях осколка ему встретились некоторые трудности. Пришлось пожалеть о недавно допущенной ошибке. Зря он отказался принять аспирантку Михайличенко. Просматривая журналы, где искал статью о новом методе исследования соединений редких металлов, он убедился, что эта работа принадлежит Л. Н. Михайличенко. Руководить работой аспирантки — дело сложное, да и неподходящее для него. Какой он руководитель без ученой степени, к тому же многое перезабывший.

— Лучше уж пришлите студента-практиканта, — сказал Курбатов. — Найду для него время. Это полегче.

На испытательную станцию прислали дипломника Кучинского. У него хорошие рекомендации. Парень простой, веселый и услужливый. Узнал, что некому получить в Ташкенте лабораторное оборудование, вызвался это сделать сам, хотя должен заниматься дипломной практикой.

Сейчас, как никогда, Михайличенко была бы здесь полезна. У Курбатова возникло сомнение: нет ли связи между химическим составом фотоэлектрического слоя и строением пластмассы? В работе Михайличенко приведены случаи воздействия соединений таллия на органические вещества. Она нашла способ, как быстро это обнаружить, и, конечно, помогла бы Курбатову решить вопрос о причине появления трещин на плите зеркального поля.

«Надо дать телеграмму, — подумал он, чувствуя, что это вызовет ироническую усмешку директора института. — Действительно, странная непоследовательность. Но что поделаешь? Такую работу Кучинскому не поручишь, хотя он скоро станет инженером-технологом по фотоэлементам. Сам выбрал специальность, говорит, что любит ее, а работает без души. Нет, не сумеет он разобраться в методе Михайличенко».

Конечно, Курбатов мог бы сам заняться этими исследованиями, но тогда нужно все забросить, а ведь столько еще нерешенных вопросов! Кроме того, к приезду государственной комиссии должен быть готов подробный отчет о годичной эксплуатации фотоэнергетического поля.

Опять и опять мысли инженера возвращались к трещине на плите. Он перебирал всех своих сотрудников, вспоминал людей, которые посещали опытное поле за последние дни. Здесь он хорошо знал всех кроме Кучинского и техников, вчера прилетевших из Москвы. Остальные сотрудники работали у Курбатова целый год. У них было сколько угодно возможностей еще раньше отколоть кусок плиты. Но поле оставалось целым, без единой трещинки. Кучинского здесь не было целую неделю. Он должен приехать только сегодня. А трещина в плите могла появиться лишь за последние четыре дня, потому что до этого Курбатов подробно осматривал восьмой сектор. Значит, не Кучинский. А кто же? Большинство улик против Багрецова. Возможно, и друг его не безгрешен.

«Нет, надо вызвать Михайличенко», — решил наконец Курбатов. И в ту же минуту невольно подумал; пусть бы она лучше доказала старение плит, чем вину человека. Перед глазами встало бледное, растерянное лицо Багрецова и взгляд его, полный горечи и обиды.