Поль Гетти, как и многие сильные мира сего, был не без странностей, если скрытность можно считать странностью. О любви американцев к рекламе написаны фолианты научных и псевдонаучных трудов, но Поль терпеть не мог паблисити. Гетти заплатил информационному агентству Ассошиэйтед Пресс 100 тыс. долл., чтобы редакторы уничтожили фотокадр, где он беседует с кувейтским шахом. Может, это и не было странностью, а всего лишь предосторожностью по отношению к активным потенциальным конкурентам. Вряд ли странностью можно считать и то, что он 30 лет не разговаривал с собственной матерью. Уже глубоким старцем, на пороге вечности, он так объяснял противоестественную ненависть к матери; «Это она, моя мать, виновата в том, что я не стал миллиардером десятью годами раньше!»⁴⁶

Нет числа уловкам и хитростям, к которым прибегают «промышленные термиты», как на Западе именуют «рыцарей плаща и кинжала», чтобы купить или продать секреты конкурентов. Так, менеджер одного из производственных отделов американского супергиганта «Экссон», хотя и преуспевал в своем деле, решил, что зарабатывает куда меньше, чем необходимо или заслуживает. Самый простой и доступный путь, как он не без основания решил, — это получение не облагаемых ни местными, ни федеральными налогами доходов за счет продажи секретов «родной» корпорации конкуренту. Он написал письмо с грифом «конфиденциально» вице-президенту по рыночным операциям конкурирующей корпорации и предложил свои услуги за 100 тыс. долл. наличными. Они стоили того, ибо он предлагал документацию «Экссона» с грифом «топ сикрит», т. е. высшие секреты.

Внимание детективов привлекла отметка «конфиденциально», и они конечно же не могли пропустить такое письмо, не вскрыв его. Тайное стало явным. Письмо — слишком серьезная улика, чтобы отвертеться. И предприимчивому менеджеру из «Экссона» вместо услужливых служащих банков пришлось иметь дело с полицейскими чинами.

Корсары бизнеса во всем мире одинаковы. Современная Италия характеризуется особо крупными мошенническими аферами, грандиозными биржевыми спекуляциями могущественных промышленных магнатов, гнетущей круговой порукой темных дельцов и политиканов, разношерстных экстремистов, кровавыми злодеяниями вездесущей мафии, равно как коррупцией и экономическим шпионажем. Примером может служить дело «Монтэдисон».

Это один из крупнейших и наиболее мощных итальянских концернов с международным масштабом деятельности. Он был образован путем «насильственного брака» между независимыми химическими компаниями «Монтэкатини» и «Эдисони». Чтобы узаконить этот брак и вести тайные переговоры с руководящими деятелями правительственных коалиций, будущий президент «Монтэдисона» Валерио лично прибыл из Милана в Рим. Дело в том, что слияние этих компаний можно было подвести под ту или иную статью налогового законодательства, и в зависимости от этого сумма налога могла составить от 15 тыс. до 35 млрд лир. Для успешного завершения операции по слиянию, кстати сказать поощряемого государством в целях повышения конкурентоспособности своих компаний на международном рынке, лидеры правящей Христианско-демократической партии запросили 100 млн лир. Столько же потребовали социал-демократы. У Валерио выбора не было, и он согласился, после чего слияние было признано законным, соответствующим интересам нации, в кратчайшие сроки все формальности были закончены. Вместо 35 млрд был уплачен символический налог в размере менее 26 тыс. лир. По завершении операции Валерио счел своим долгом не платить 100-миллионные гонорары, «чтобы не поощрять алчность партийных боссов»⁴⁷.

Став во главе «Монтэдисон», Валерио развернул бурную деятельность. Обладая колоссальными финансовыми возможностями, властью и непомерным честолюбием, он принялся расширять границы империи «Монтэдисон» как внутри страны, так и за рубежом. И по всем признакам он в этом преуспевал.

Как-то утром за чашкой кофе в своей миланской вилле, листая английскую газету «Файнэншл тайме», Валерио наткнулся на маленькую заметку. В ней говорилось, что промышленный концерн «Монтэдисон» подпал под контроль государственного объединения ЭНИ. Изумлению, страху и неверию не было предела, ибо это означало, что группа «Монтэдисон» подпала под контроль своего основного конкурента, против которого Валерио начал борьбу, едва сев в президентское кресло.

После сложных перипетий и борьбы он был вынужден подать в отставку. В президентском кресле «Монтэдисон» оказался Мерцагора, который, несмотря на преклонный возраст, развил бурную деятельность. Но закончилась она так же неожиданно, как началась.

Однажды Мерцагора уронил в своем служебном кабинете ручку на пол, нагнулся, чтобы ее поднять, и обнаружил портативный радиопередатчик, вмонтированный в стол. За краткий миг наклона он осознал, впервые может быть, всю мерзость способов ведения дела, которому он отдал лучшие годы жизни. Он обследовал свой кабинет и обнаружил «электронные жучки» в креслах, подушках дивана, за портьерами и в других потайных углах кабинета. Он жил в царстве, где улавливался и шорох шагов, не говоря уже о разговорах, многократно усиливаемых специальной аппаратурой.

Причем оказалось, что часть аппаратуры была вмонтирована по приказанию Валерио — бывшего президента, другая Чефисом — будущим президентом «Монтэдисон». Сказать, что Мерцагора ушел из-за этих радиошпионов, было бы большим преувеличением. Однако их наличие показало, что ему противостоят неразборчивые в средствах, а потому более экспансивные и более могущественные силы, чем он сам. В этом он убедился лишний раз, когда ему вручили финансовый отчет «Монтэдисон», в том числе запечатанные в конверте документы, отражающие «гонорары» политическим деятелям из так называемых черных фондов.

Мерцагора не был наивным романтиком и знал, что зачастую компании не отражают в своих балансах часть сумм, предназначенных для «деликатных» целей. Но он был поражен и обескуражен размерами сумм, утаенных от акционеров и налоговых органов государства. Только за пять лет одной фирмой было выплачено различным политическим партиям, начиная от фашистов и кончая социал-демократами, более 17 млрд лир.

Коррупция и политиканство, как вор и торговец краденого, идут рука об руку через всю историю. Когда после долгих сомнений Мерцагора открыл этот факт вопиющего произвола и беззакония, на исполнительном комитете контрольной коллегии все ее члены без исключения высказали сожаление. Но не по поводу коррупции, а по поводу того, что президент ввел в курс дела коллегиальный орган и тем самым поставил его в деликатное положение. Этого не ожидал даже умудренный опытом и знанием законов бизнеса Мерцагора, который вскоре и подал в отставку.

…Утром 18 июня 1982 г. президента миланского «Банко Амброзиано» Кальви, которого разыскивали по всей Западной Европе и Северной Америке, нашли повешенным под лондонским мостом «Черные братья». Самоубийство неправдоподобно, ибо незачем было так далеко отправляться, чтобы затянуть на себе петлю. Мотивы ограбления также исключены: в одном его кармане лежало порядка 20 тыс. долл., в других — камни, чтобы удавка сильнее затянулась. Иначе говоря, причины коренились в других сферах.

Кальви во всех своих скитаниях не выпускал из рук портфель, который исчез вместе с банкиром. Как писал советский исследователь Г. Зафесов, «вероятнее всего, ему вообще не было цены, так как Кальви никогда и ни при каких обстоятельствах не расставался с этим хранилищем секретов» ^4д. Банкира нашли под мостом, а «хранилище секретов» исчезло бесследно, вызывая самые фантастические кривотолки. Отсутствие фактов не ограничивает полет фантазии. Кальви так или иначе был замешан в грандиозном финансово-политическом заговоре масонской ложи П-2. Банкиром ложи, как известно, был Миколе Синдона, «самый удачливый итальянец со времен Муссолини», как отзывался о нем американский еженедельник «Тайм».

В результате махинаций убытки банка были столь грандиозны, крахи столь часты, убийства столь обыденны, тайные каналы перекачки денег столь разветвлены, что делом Синдоны и Кальви занялись итальянские власти, «Интерпол», американские прокуроры, швейцарские карательные органы⁴⁹. Налеты гангстеров, даже самых удачливых, кажутся детскими забавами по сравнению с фантастическими суммами, присваиваемыми респектабельными банкирами. Ставки столь высоки, что нередко разменной монетой выступают судьбы самих мошенников и охотников за ними.