– Папа, ты не успеешь, – категорично сказала Александра. – Я бегаю быстро, но до другого конца города даже на лошади не доеду меньше, чем за двадцать минут. Ты не успеешь. Он же сказал, она три часа пролежала где-то в лесу!

– Ты права, времени терять нельзя, – не мог не согласиться Иван Фетисович, разрезая платье на бедной княгине. На груди её расплывалось большое кровавое пятно, и доктор невольно поморщился. – Но что ты предлагаешь? Аня Исаева живёт ближе, но она ещё третьего дня накупалась в реке и слегла с инфлюэнцей, она и с постели не встаёт, хороша помощница! Она не дойдёт до больницы без посторонней помощи, совсем плохая, я вчера к ней заходил.

– Я помогу, – сказала Александра твёрдо. Она уже знала, что если бедную женщину не удастся спасти, то в этом будет и её вина тоже.

– Саша, тебе тринадцать, и ты понятия не имеешь о том, что такое медицина! – озвучил Иван Фетисович очевидные истины.

– А у тебя на столе сама княгиня Волконская, на чьей земле мы живём, а за стеной – её брат, пообещавший убить тебя, в случае непоправимого! – парировала Александра, закатывая рукава на платье, как будто и впрямь готовилась к операции. – Ах да, и ещё бедный ассистент, потерявший сознание при виде крови! Папа, просто скажи, что делать. Я не боюсь! У меня получится.

Надо сказать, он и раньше в ней это замечал. Но ему казалось, что это отличительная черта всех детей: обострённая жалость к чужому горю. Правда, отдать свою порцию яблочного пирога болеющему младшему брату, или снять с дерева котёнка – это одно, а возвращать к жизни истекающую кровью княгиню – совсем другое. Но взглянув в полные решимости глаза своей дочери, Иван Фетисович вдруг улыбнулся. Как бы он ни любил свою жену, не могло не радовать то, что Александра росла на неё абсолютно не похожей. Драгоценная Алёна ни за что не осталась бы здесь, а Сашенька, как и обещала, не бросила.

И тогда Иван Фетисович решился, тем более выбора особого не было. Аня и впрямь не вставала с постели, а Василиса жила на другом конце города. Вышеупомянутый Воробьёв с супругой уехали в город на выходные и обещались не раньше понедельника, а больше в их городке никто не понимал в медицине. Разве что старая знахарка, что жила в своей лесной избушке? Но не звать же, в самом деле, её? Нет, тогда Волконский точно его убьёт!

Пришлось довольствоваться тем, кто оказался под рукой.

– Хорошо. Тогда слушай, – резко, быстро и уверенно заговорил Иван Фетисович. – Её нужно раздеть, чтобы ничто не мешало дыханию, и остановить кровь. Вот тебе ножницы, сними с неё корсет, ты же в этом наверняка хорошо понимаешь, а я пока займусь сломанной ногой.

Александра послушно кивнула и взялась за дело. Замешкалась она лишь на секунду, когда увидела, с чем придётся иметь дело – внизу, под грудью бедной женщины, красное пятно становилось всё больше и больше: ребро сломалось и порвало кожу и даже тугой корсет, кровь была повсюду.

Иван Фетисович видел, как девочка побледнела, бедняжка, и уже собрался отпустить её, чтобы не мучить почём зря, но в следующую секунду Саша плотно сжала губы и принялась орудовать ножницами. О чём она думала в тот момент? Хотел бы он знать. И ещё интересно, почему у неё было такое бесстрастное лицо? Что-то подсказывало Ивану Фетисовчиу, что молодые девушки уж точно не так должны вести себя при виде истекающих кровью княгинь. Это его и радовало и пугало одновременно. Радовало – потому, что она блестяще справилась со своим заданием. А пугало – потому что, кажется, права была Алёна, из него плохой отец. Он не имел права подвергать свою дочь такому потрясению, после которого бедняжка, наверное, будет отходить ещё год, если не больше! Но одно Иван Фетисович знал точно – эту ночь Александра запомнит надолго. Что ж, он был прав.

Вот только время для самобичевания было не самым подходящим. Он уже закончил с переломанной ногой, велел Александре приготовить новую шину, а сам занялся раной на груди.

– Вскипяти воду. Рану нужно промыть. Она упала на грудь, туда попала земля. Нужно избежать заражения. Саша, и побыстрее, пожалуйста! У нас ни секунды лишней нет!

Дважды её просить не пришлось. Когда вскипела вода, Александра молчаливой тенью встала у отца за плечом, ловя каждое движение, хотя сама же себя умоляла не смотреть.

«Кошмары будут сниться теперь до самой старости», – подумала она, но взгляда всё равно не отвела. Отец был сосредоточен, не обращал на неё ни малейшего внимания и занимался перевязью, и тогда Александра, хоть её об этом и не просили, взяла со стола чистую вату, намочила её и, подойдя к княгине, стала обрабатывать ссадину на бледной щеке.

Иван Фетисович бросил на дочь мимолётный взгляд, на секунду оторвавшись от перевязки, и улыбнулся. Александра тотчас же улыбнулась в ответ, а затем, сделав сосредоточенное лицо, стала осторожно стирать кровь с щеки несчастной женщины.

– Господи, какая же она красивая! – невольно вырвалось у неё. Собственный голос показался оглушительно громким в гнетущей тишине маленькой операционной, и Саша вздрогнула, побоявшись, что отец отругает её. Но он лишь улыбнулся, не поднимая взгляда от своего занятия, и кивнул.

– Волконские все красивые. Порода, стать, древний княжеский род, и так далее. И гордыни, к сожалению, столько же!

– Никогда не видела их вживую, – призналась Александра, рискнув продолжить разговор. Она поймала себя на мысли, что ей почему-то очень хочется поговорить, именно теперь – о чём угодно, о любых пустяках, но только не молчать. У неё начинала кружиться голова.

– Ну вот, полюбуйся, – щедро разрешил отец. – И на братца её тоже можешь посмотреть, поди, скажи ему, что всё готово, когда закончишь обрабатывать рану.

– Всё… готово? – повторила Саша, расширившимися глазами взглянув на отца. – Она будет жить, папа?

– А ты послушай, – Иван Фетисович улыбнулся и кивнул на княгиню, по-прежнему пребывавшую в бессознательном состоянии. – Слышишь? Дыхание нормализовалось.

Александра честно постаралась прислушаться, но опыта у неё не было ни малейшего, она ничего не поняла, но это не помешало ей обрадоваться.

– Папа! – с облегчением воскликнула девочка. Глаза её светились счастьем. А ещё, кажется, она плакала, но он не брался судить наверняка.

– Когда я за операционным столом, я не папа, а Иван Фетисович, – шутливо сказал он, погрозив пальцем.

Закончив со ссадиной на щеке бедной княгини, Саша собралась было выйти к князю, но споткнулась о тело по-прежнему лежавшего под столом Юры Селиванова.

– Иван Фетисович, господин доктор, а не подскажите ли вы, как приводить в чувство бессознательных молодых людей? – спросила она и рассмеялась, нервным, звенящим смехом. Он только теперь вспомнил о Селиванове и тихо выругался. Придётся куда-нибудь его деть, чтобы не увидел князь, когда зайдёт проведать сестру. Господи, какой стыд…

Но Александра, конечно, молодец! Выше всяких похвал, и ведь умудрялась шутить в такой момент! Иван Фетисович заметил, что руки её слегка подрагивают, а ещё она была бледна, неестественно бледна, бедная девочка, но из последних сил старалась бодриться.

Когда Саша вышла из операционной, он ненадолго потерял её из виду, и пока успокаивал Волконского и заверял князя в том, что с сестрой его теперь всё будет в порядке, сам думал только о дочери. Где она, куда пошла? Не дай Бог, вышла на улицу и потеряла сознание – там было холодно, несмотря на август, она ведь замёрзнет, пока он выслушивает слова благодарности от успокоившегося Алексея Николаевича! Бедная девочка, ей ведь всего тринадцать, она не готова была к такому, зачем же он… Взгляд невольно вернулся к княгине, и Иван Фетисович подумал, а что – разве лучше было бы оставить Волконскую умирать?

– Вы позволите? – Иван Фетисович кивнул на дверь и, изъяв свою ладонь из пламенных рукопожатий князя, вышел на улицу, искать дочь. Той нигде не было, но калитка была распахнута. На дороге стояла карета Волконского, лошади лениво махали хвостами, одна из них с любопытством повернула голову к вышедшему доктору. Девочки поблизости не оказалось.