«Если у меня все сорвется, то, и в самом деле, остается уповать лишь на Конец света, — подумала я. — Да и то, если он произойдет до моего возвращения в кабинет к шефу».

Самое хреновое в моем положение — это то, что в предстоящем сражении за впаривание полиса «ИNФЕRNО» вцам, я не смогла миновать даже разделительную полосу между нашими враждующими армиями.

И вот, как самая последняя из дур, я, не вступая в прямой контакт с противником, бессмысленно трачу силы на рвы, колючую проволоку и минные поля. Операцию «Битва за выход к входу» я проиграла вчистую.

Тяжело дыша, я отошла от дверей. И стала искать взглядом какой-либо другой вход в здание. Сначала на первом этаже, а потом все выше и выше.

«Блин, ко всему прочему, еще и все окна на нижних этажах закрыты, — огорчилась я. — И наверх не залезешь — у них тут даже пожарной лестницы нет. Неужели придется просачиваться туда через канализацию?»

Тут мне на глаза снова попались гнусномордые горгульи. Я вздрогнула, ибо мне показалось, будто они презрительно посматривают на меня, издевательски ухмыляясь при этом.

«Надеюсь, они мне на плешь не нагадят, — я зажмурилась, подавив в себе желание прикрыть руками голову, но тут же одернула себя: — О чем ты только думаешь, Ника!? К черту эти идиотские фантазии! Даешь исторический материализм во всей его неприглядной реалистичной критичности!»

Я озлобленно открыла глаза. И увидела, что коварные горгульи вернули себе прежний вид, прикинувшись безжизненными каменными изваяниями.

— Вот то-то же! И нефиг выделываться, попугаи обезьянистые! — довольным голосом поведала я горгульям.

Как вы думаете, сестрицы, с чего это мне поутряни мерещится такая хрень? От кофия что ли? Надо с ним завязывать. Недаром пишут: «Кофий разжижает мозги и ведет к мигреням!»

А может, у меня невроз типа фрустрации?!

Для тех, кто не в теме: фрустрация не имеет никакого сексуально-патологического смысла. Смысл тут идет от латинского понятия frustratio, что по-русски означает «облом». Это невротическое состояние возникает, когда ты ждал, что выиграешь миллион, а остался в долгах, как в шелках.

Хотя нет, сестрицы, вряд ли меня долбит фрустрацией. Я никогда себе ничего такого и не придумываю, а, напротив, жду от судьбы всяких подлянок и падающих на башку кирпичей.

Отдышавшись, я вернулась к двери. Снова взялась за дверную ручку. И изо всех своих лошадиных сил потянула ее на себя, крича:

— А-а-а! Позакрывались, гады!

Я повисла на ручке, упершись одной ногой в косяк, а другой — в левую створку двери. Ревя от натуги, я дернула на себя дверную ручку. С треском оторвала ее. И плюхнулась задницей на асфальт.

— О-о-о, мой га-а-а-а-д!!! Бо-о-о-льно! — пожаловалась я неизвестно кому, потирая ушибленный копчик.

Вдруг — представьте, сестрицы, мое полнейшее обалдение! — левая створка штурмуемой мною двери совершенно так себе спокойненько — бац! — распахнулась.

Поскольку ручки на этой створке не имелось, я и не догадалась идти через нее и билась с правой створкой. Вот ведь как хитро меня эти паразиты уделали!

Но я тут же позабыла про козни с дверью, ибо увидела, как из нее на улицу вышел пацан, нет, не вышел, а вырвался, словно лев, проломивший могучей грудью стальные прутья клетки.

В общем, это был настоящий мачо. Да нет, не просто мачо, мачо — это тьфу, закомплексованые уроды и скрытые гои, гаи и геи.

Тот мужик был Мачо с большой буквы — брутального вида (тащусь с такого вида) верзила (люблю верзил) в белом костюме (люблю белые костюмы) с запонками из крупного черного жемчуга (я просто обожаю черный жемчуг).

На лице у Мачо царили смятение и недоумение. Он остановился. И сделал несколько глубоких вдохов-выдохов.

Я кашлянула, чтобы привлечь его внимание к моему бедственному положению.

Мачо вымученно улыбнулся. Подошел ко мне. Протянул руку, чтобы помочь мне встать.

— Здразь-се! Меня Никой зовут, — представилась я.

Мачо пробормотал нечто невразумительное. Что-то среднее между «Иван Иваныч Иванов», «трековый детектор ядерных флуктуаций» и «король весеннего бамбука».

Я кокетливо улыбнулась великану Мачо. И протянула к нему руки, в одной из которых была оторванная от двери ручка-череп.

Мачо, увидев череп, испуганно замер, как вытащенный из шляпы фокусника кролик. И застонал:

— Не-е-е-е-е-е-е-т!!!

Затем он дернул от меня, словно от чумной или прокаженной, к стоящему неподалеку джипу. Рванул на себя дверцу. Вскочил в него. И тут же газанул с места.

«Это мне чо, снится? Или как?» — спросила я у своего здравого смысла, недоуменно глядя вслед удаляющейся на всех парах тачке Мачо.

Ошеломленный происшедшим здравый смысл молчал. Наверное, он тоже офигевал от всего происходящего. Блин, утро, рабочий день, город, толпа бегущих по своим делам людей… и полный сюрреализм, отягощенный тонкостями работы страховщицы-одиночки.

Впрочем, ощущение нереальности происходящего у меня быстро сменилось чувством его абсолютной неправильности. Черт с ними, с ухмыляющимися горгульями. Но когда от тебя шарахаются правильные мужики — это по-настоящему страшно.

— Эх, такого принца пуганула, — проговорила я, грустно качая головой. — Высокий. Здоровенный. Весь в белом. И карета ничего. Неужели я так жутко выгляжу? Или его так сильно в «ИNФЕRNО» зашугали?

Я размахнулась и запустила долбанной ручкой-черепом в горгулий.

Она до них не долетела. Отрикошетив от стены офиса, проклятая дверная ручка полетела в меня.

Я едва увернулась от нее и вскочила на ноги. Мне послышался издевательский смех сверху.

«Эти каменные чудовища не могут смеяться, Ника, — очнулся от обморока мой здравый смысл. — Сегодня просто действительно не твой день. Плюнь на все и иди домой пить пиво с сушеным палтусом».

Но я тут же выкинула эту предательскую мысль из головы. Отряхнулась. Достала из кармана плаща пудреницу с зеркальцем на крышке. Посмотрелась в него.

Да, сегодня у меня была какая-то совсем непутевая рожа — бледная, дурнушная и растерянная.

Вот позавчера у меня физия прямо-таки светилась красотой, совершенством и уверенностью. Будь у меня сейчас такое же личико, то этот здоровяк сразу бы предложил бы мне руку, сердце и кругленький счет в багамском оффшоре.

Нет, я бы, естественно, вежливо бы отвергла столь щедрое предложение. Во-первых, у меня Толик есть. А во-вторых, я не прыгаю на шею первому встречному олигарху — так меня мама воспитала.

Я припудрила нос и щеки. Попыталась изобразить на лице улыбку. Возвратила пудреницу в карман. И, чтобы приободриться, уязвила самодовольство насмешниц-горгулий, показав тварям фак. Сначала правой рукой. А потом, поддерживая ею под мышкой папку, — и левой.

Правда, папку я при этом все-таки выронила (слишком далеко и высоко протянула руку — хотелось уязвить проклятых каменных чудищ по полной программе). И она под дружный хохот горгулий (да нет, наверняка мне и в этот раз послышалось) шлепнулась на заплеванный асфальт.

Подняв ее с заплеванного асфальта, я снова уязвила горгулий средними пальцами обеих рук.

Горгульи мне ничем не ответили. Поняли, наглые твари, что не на ту напали.

Я подошла к левой дверной створке — к той, через которую вышел Мачо. На ней не было ни ручки, ни надписи «Вход».

— Конспираторы хреновы! — выругалась я. — Да чтоб всем вам — бимбошникам и мудрилам — этой дверью по башке настучали!.. Ладно, проехали. Хватит жевать сопли, Ника! В атаку, золотая рота! Патронов не жалеть! Пленных не брать! Раненных добивать штыками!

Я выгнула грудь колесом, подняла хвост трубой и решительно вошла в офис «ИNФЕRNО»…