— Но как же подло мы себя вели, — продолжала вспоминать Трейси. — А вы знаете, что Мэри Браунелл теперь профессор в Университете Смита? Она пишет стихи и получает все эти престижные премии. А посмотрите на меня. Я — учитель физкультуры в своей собственной школе. Моя дочь считает, что в этих шортах я похожа на Эдди Элберта.[34]

— Ты и в самом деле похожа в них на Эдди Элберта, — улыбнулась Холли.

— В таком случае, если они немодные, зачем их поместили в каталог? — сокрушаясь, воскликнула Трейси. — Я-то думала они, типа, крутые.

— Они, видишь ли, типа, страшные, — ответила Холли.

— Да заткнись ты. Как будто мне не все равно.

— Неужели? — не скрывая иронии, спросила Оливия. — Тебе ведь и в самом деле все равно, как ты выглядишь. То есть я хочу сказать, у тебя хорошая стрижка и сногсшибательная улыбка, но что касается всего остального, это просто «принимайте меня такой, какая я есть» или «оставьте меня в покое». У тебя веснушки, Трейси! Если бы у меня были такие глаза, как у тебя, натурального зеленого цвета, я бы только и делала, что наносила на веки крем от морщин! И ты всегда была такой. А я искала место в ванной для весов и становилась на них, опираясь на подоконник, чтобы они показывали сто два, а не сто пять фунтов. Я до сих пор этим занимаюсь.

— Вот это на самом деле чертовски много усилий! — озвучила свое мнение Трейси. — Чем ты теперь планируешь заняться, Лив?

— Провести несколько месяцев под одной крышей с матерью и осмыслить один факт: почему меня устраивало то, что она приезжала в Монтеспертоли только раз в год. — Оливия театрально вздохнула. — Возможно, потом я навещу друзей в Швейцарии и проведу там зиму, катаясь на лыжах. По всей вероятности, напишу что-нибудь. Я ведь пишу понемногу. Скорее это будут эссе, хотя, может быть, роман о нашей жизни с Франко на винограднике. Несколько моих рассказиков были опубликованы в Италии...

— Ты ничего мне об этом не говорила! — упрекнула ее Трейси.

— Просто нечего было рассказывать. Так, ерунда.

Но это была отнюдь не ерунда, и настроение Оливии резко упало, когда Трейси вновь ударилась в воспоминания, будто ее достижения действительно ничего не значили, как она сама только что утверждала. «Если бы они знали, — думала она. — Если бы они только знали...»

— Угадайте, кто ушел из монастыря! — ни с того ни с сего воскликнула Трейси. — Матушка Бернард! Она была уже президентом колледжа. Где же это было? Кажется, на горе Мэри в Милуоки. Ей сейчас, должно быть, около шестидесяти, да нет, скорее около семидесяти! Она мне звонила года два назад.

— Когда матушка Бернард была директором школы Святой Урсулы, она казалась нам старой, как Мафусаил. Ей, наверное, было тогда лет сорок, — добавила Холли.

— Зачем уходить из монастыря, если... — начала Оливия.

— ...если ты уже слишком старая, чтобы завести мужчину? — закончила за нее Трейси. — Вообще-то, у нее есть мужчина. Но она сказала, что это политическое решение. Теперь ее зовут Сильвия Венито. Она мне всегда напоминала Розалинд Расселл в «Проблеме с ангелами».

— Я была без ума от «Проблемы с ангелами», — подхватила Холли. — Я даже не обращала внимания на то, что их одежда уже тогда вышла из моды.

— А мне нравилась «История монахини», — продолжала Трейси, — и матушка Бернард утверждала, что в жизни все так же, как в этом фильме. Когда она сказала мне: «Называй меня Сильвией», я, признаться, опешила. Это было похоже на то, как если бы Бог попросил меня называть его «дружище».

Они на самом деле завели ее в комнату и отняли у нее плат и четки...

— Она все еще одевалась, как монахиня? — поинтересовалась Оливия.

— Может, она тоже смотрела «Проблему с ангелами».

— Она была хорошей женщиной, — сказала Холли. — Мы ее состарили.

— Нет, мы ей нравились, — возразила Трейси. — Она говорила, что мы были личностями. Но она боялась, что ты выйдешь замуж за гангстера, Ливи...

— Из меня вышла бы классная жена гангстера! — расхохоталась Оливия. — Куча денег, зеркала в золоченых рамах, капри в обтяжку... совсем как в Италии! Помните шаферов с пистолетами под пиджаками на свадьбе Джоди Каморини?

— Это совсем другой мир, — заявила Трейси. — Сейчас гангстеры — это несчастные подростки, которые распространяют наркотики и поют об убитых копах. Это уже не организованная преступность. Это дезорганизованная преступность.

— А в Италии у тебя что-то подобное было? Может, тебя тоже окружали преданные семье слуги, которые на самом деле являлись киллерами? — поинтересовалась Холли.

— Боже мой! У нас, как и у многих, были горничная и повар.

— Ну конечно, они и у насесть. И еще дворецкий. Без дворецкого никак не обойтись, особенно на отдыхе, — вздохнула Холли, кокетливо оттопырив мизинчик.

— Будет тебе! Они действительно есть у всех. Ну и еще рабочие на заводе. Вот и все. Меня никто, кроме матери, не считал графиней. С коммунистическим-то правительством, господи! Это был всего лишь старый унаследованный титул. — Оливия резко взмахнула рукой. — Basta[35].

— Но на твоих рождественских открытках всегда был ваш герб! — не унималась Холли.

— Пару лет назад я показала Кэмми ее крестильное платьице, которое ты сшила в Италии, — перебила подругу Трейси. — Боже мой, Ливи, это изумительно красивая вещь.

— Венецианское кружево, — сообщила Оливия. — По традиции этим же кружевом необходимо будет украсить ее свадебное платье...

— Мне трудно себе это представить, — откликнулась Трейси.

— Дает она тебе прикурить, Трейси?

— Вроде того.

— Ну а что ты хотела? — равнодушно произнесла Оливия. Ее снова клонило в сон. Может, сегодня ей опять расположиться в гамаке на палубе? Да нет, на этот раз ничего не произойдет. Она зевнула. От одного воспоминания о вчерашнем приключении внизу живота заныло. «Почему Кэмми не могла подождать своей очереди?» — с неожиданной досадой подумала Оливия.

После того как Ленни отправился на берег, Кэмми попыталась сосредоточиться на книге, чтобы не следить за каждым дви-жением Мишеля. Парень расчехлил паруса, аккуратно сложил и убрал чехлы, присоединил к парусам какие-то... как их там?.. поднял паруса, проверяя их исправность. Солнце начинало припекать, и он сбросил рубашку. Кэмми опустила козырек и углубилась в чтение «Миссис Даллоуэй». Она шесть раз прочитала первое предложение на открытой странице.

«Я просто развлекаю твоих спутниц», — объяснил ей Мишель. Сейчас он уверенным шагом продвигался по борту. Все его движения были исполнены изящества и грации. Может, отсюда и произошло выражение «кошачья походка»? Если такое выражение существует... Нет, наверное, это что-то вроде «модельной походки»... Кэмми вновь попробовала сконцентрировать свое внимание на книге. Она в седьмой раз перечитала одни и те же полстраницы.

— Я обожала Вирджинию Вулф, — сказала Оливия, располагаясь рядом с Кэмми. — Я изумительно поспала! Я не привыкла к режиму, — добавила она, — теперь я опять смогу ночью спать на палубе.

Девушка почувствовала, что на нее накатывает приступ раздражения, но сумела взять себя в руки. Оливия привлекательна, а Мишель признал свою ошибку.

Кэмми все еще помнила его прикосновения. Она покраснела, и это не ускользнуло от внимания Оливии. Кэмми показалось, что ее крестная внезапно стала выше. Спина женщины выпрямилась, трансформировав ее осанку из ленивой в царственную.

— Непривычно видеть красивого мужчину раздетым среди дня, не правда ли? — улыбаясь, спросила Оливия.

В голове Кэмми мелькнуло: «Она думает, что я не знаю, и пытается вызвать меня на откровенность».

— Пожалуй, да, — ответила она и зевнула. — Похоже, здесь вообще не злоупотребляют одеждой. Зато ты, как всегда, на высоте, тетя Ливи.

— Стараюсь.

— Ну а что касается Вирджинии Вулф, то я... не в восторге. Это все так депрессивно. Я не понимаю, почему художник обязательно должен умереть. Он с самого начала обречен на смерть.