Лолла все еще была в черном, но теперь пришила к черному платью белую отделку и носила белые с черным перчатки. Выглядела она превосходно: осанистая, выражается изысканно и не подтягивает на людях чулки. Удивительные перемены произошли с Лоллой. Она больше не стала никуда устраиваться, чего нет, того нет, но она стряпала, и стирала, и латала, и работала не покладая рук в своем домике у моря, и развела цветы на окнах, и сделала очень уютное жилье. Мать не могла на нее нарадоваться.
Лолла спросила:
— Но почему ты все-таки ушел с лесопильни?
— Интересно все-таки, как они там поживают в Кентукки, — ответил Абель.
Он бесцельно слонялся по городу, ничего не предпринимая, его новый костюм часто выглядел нечищеным, но его это ничуть не смущало, да и вообще его ничто не смущало. В «Приюте моряка» его полюбили, он сам со всем управлялся и не вызывал звонком горничную, если та обойдет стороной его комнату. Он не хаял ни скверный кофе, ни снятое молоко, был вежлив и за все благодарил.
Он зашел в погребок, поздоровался с неграми, занял столик в углу и получил свою кружку пива.
— Про вас одна дама спрашивала, — сказал ему кельнер.
Абель, с улыбкой:
— Дама, которая спрашивает про меня, навряд ли важная персона.
— Если б вы знали, кто это был, то не говорили бы так, — отвечал кельнер.
Он посидел немного, потом вдруг заспешил, расплатился и вышел. У дверей он столкнулся с ними обоими — с ней и с ее мужем.
Абель поздоровался и хотел пройти мимо, но тут она сказала:
— Батюшки, да это же Абель, и почти умытый.
У него потемнели глаза, и он ответил:
— Не смейся над человеком, которого ты не знаешь. А вдруг это окажусь я.
— Господи помилуй, ты ведь не рассердился?
— На это я не способен.
— Вы знакомы? — спросила она мужа. — Нет, дорогой Абель, это была просто шутка. Пошли, посидим немного вместе!
Она потащила его за рукав, и они сели и поздоровались с некоторыми из гостей.
— Мы пропустили дома по стаканчику портвейна, — сказала она Абелю, — а потом перебрались сюда. Мне так приятно тебя видеть, я про тебя спрашивала, ты ведь не такой, как все остальные. И ты на меня не сердишься? Я просто пошутила.
— Что вы будете пить? — спросил Клеменс.
— Вино, — сказала Ольга, — немного, одну бутылку на троих.
— Да, мы знакомы с детства, — любезно сказал Клеменс. — Правда, я был на несколько лет старше.
— Я хорошо помню, как вы приезжали домой на каникулы, — ответил Абель.
— Ты, верно, полагаешь, что мы тогда про тебя вспоминали? — сказала Ольга не без доли презрения.
— С чего бы это вам меня вспоминать? Я был студентом и приезжал домой.
— Да, у тебя была шапка с кисточкой, вот ты и выбился в люди. С нами все обстояло иначе. Вот и Рибер Карлсен выбился в люди, а теперь проповедует в церкви. Послушай, — вдруг сказала она Абелю, — ты, случайно, не видел, что у Христа в церкви появился новый браслет?
Молчание.
— Ты не отвечаешь, но это чистая правда. Прежний браслет сняли или просто украли, а теперь у него новый. Чудо. Случись это в Лурде, люди сказали бы, что он разрешился от бремени браслетом.
— Ха-ха-ха, — засмеялся Клеменс, — очень остроумно.
— В нашем семействе есть только один остроумный человек, и это ты. Твое здоровье, Абель!
Вот это да, должно быть, подумал про себя Абель. Он сумел устроить дело так, чтобы и муж Ольги пил с ними.
Она не стала лучше, чем была раньше, подумал он, но она настоящая ведьма и вообще великолепна. А ее мужу нужен крепкий хребет.
Она вообще не замечала мужа. Сейчас для нее существовал только Абель.
— Потанцуем, Абель?
— Я не умею.
— Не умеешь? Не выучился?
Клеменс решил, что надо как-то смягчить слова жены:
— Зато он выучился многому другому.
— Спасибо, что напомнил! Какой хороший играют вальс. Смотри, сколько народу вышло на площадку. А они вдобавок и поют, Господи, какие у этих африканцев нежные голоса!
— Тебе хочется танцевать? — спросил Клеменс.
— Нет, спасибо, я просто хотела загладить свою вину перед Абелем.
— Нет, нет, тебе нечего заглаживать.
— Я помню, у тебя были когда-то такие мягкие руки.
Абель, спрятав руки под стол, сказал:
— Сейчас я не рискну их показывать. Я после обеда работал в садоводстве.
— Там, значит, ты и перепачкал свой костюм?
— Наверно, там. А у меня, выходит, грязный костюм? Схожу тогда к швейцару, чтоб меня почистили щеткой.
— Сиди. И забудь об этом. Ты надумал заняться садоводством?
— Пока не знаю. Почему заняться? Я просто помогал.
— Да, но ведь ты, наверно, хочешь начать какое-нибудь дело?
— Я подумывал о мореходной школе.
— Так это же прекрасно, — сказала она. — Большой корабль, капитан и владелец. Но тебе надо поторопиться, на это уйдет много времени.
— Я уже был в такой школе, в Австралии. Наверно, мне не так уж много и осталось.
— И я поплыву вместе с тобой, — сказала она. — Куда мы с тобой поплывем? Я хочу спросить, сам-то ты куда собираешься?
— Пока не знаю. Наверно, куда-нибудь в Америку. Я там был женат.
— Тут ходили слухи, что она — негритянка.
— Нет, — отвечал он. — А хоть бы и так, какая разница?
— Да я просто думала…
Клеменс:
— Они красиво играют.
— Да, они из Кентукки, — сказал Абель, — мои земляки. По вечерам мы сидели и слушали, как поют негры.
Ольга:
— А у тебя была всего одна жена?
— Ольга! — вскричал Клеменс и с улыбкой покачал головой.
Она и сама засмеялась:
— Что, уж и спросить нельзя? Абель и я — мы хорошо знаем друг друга, в начальной школе мы даже изображали влюбленную парочку. Ты еще помнишь, Абель?
— У тебя хорошая память.
— А разве неправда? Разве у тебя не было серьезных намерений по отношению ко мне?
Вся эта болтовня заставила Клеменса рассмеяться, может быть, лишь затем, чтобы подольститься к ней. Абель начал его жалеть, она совсем втоптала его в грязь, а разве оба они когда-то не были счастливы? Разве настали плохие дни? Клеменс был среднего роста, от напомаженных и причесанных на пробор волос хорошо пахло, узкие руки, обручальное кольцо, часы с цепочкой, он улыбался, обнажая зубы — пока все свои, приятный и доброжелательный человек без особых примет. Женат на Ольге. Детей у них нет.
Абель хотел втянуть его в разговор, и он сказал:
— Кстати, о ваших приездах домой на каникулы — вы, верно, много занимались, у вас у всех был такой бледный и усталый вид.
— Ну, конечно, приходилось зубрить, особенно перед экзаменами. Разве мы были бледные?
— Я помню лицо Рибера Карлсена…
— Ну, Рибер Карлсен, он занимался день и ночь, чтоб стать профессором, а нам, остальным, просто не хотелось быть хуже других.
— Так ведь и ты сдал хорошо, — сказала Ольга с неожиданным дружелюбием.
— Да, — сказал он, — но по чистой случайности. Мне как раз пришлось отвечать на тот вопрос, по которому я что-то знал.
— Я в этом не разбираюсь, — сказал Абель, — но вопросов есть много, неужели вам каждый раз просто везло?
— Абель еще не знает, какой ты у нас скромный, — сказала Ольга.
— Скромный? — не согласился Клеменс. — Нет, у обычных студентов в голове была только одна мысль: спихнуть экзамен, а потом заполучить ту девушку, в которую влюблен.
Ольга вдруг кивнула проходившему мимо господину и направилась к нему. Но они не остановились, чтобы поговорить, а сразу начали танцевать.
Клеменс, с улыбкой:
— Этого она слышать не желает.
— Почему?
— Ну… потому что тогда я был влюблен вовсе не в нее.
— А Ольга об этом знает?
— Я ей сам рассказал.
— Неужели Ольгу и впрямь занимает эта старая история? — спросил Абель.
— Скорее нет. Ольга сознает свое превосходство. Когда мы поженились, она взяла упомянутую особу к нам в услужение.
Как? — хотел вскрикнуть Абель, но вовремя спохватился и задумался, нахмурив лоб. Оба помолчали.