— И ты не можешь просто сказать домовому эльфу пойти поспать некоторое время, — сказал Джеймс, внезапно понимая что, только что произошло.

— Какого черта нет?

— Поскольку он должен будет пойти и сделать это! — раздраженно ответил Джеймс. Он думал о семейном эльфе Поттеров, грустном небольшом похожем на мопса эльфе, угрюмость которого была возмещена его чистым жестоким намерением сделать точно, так, как его попросили. Джеймсу не нравился Кикимер. Это было просто, вы должны были выучить, как именно нужно спрашивать Кикимера. — Домовые Эльфы обязаны делать то, что требуют их владельцы. Это просто в их природе. Сейчас он, вероятно, возвращается к своему шкафу или полке, или везде, где он спит, и пытается решить, как ему заснуть в середине утра.

Джеймс покачал головой, и затем понял, что это наверное забавно. Он попытался не улыбнуться, но Зейн увидел это, и указал на него.

— Ха-ха! Ты тоже думаешь, что это смешно! — захохотал он.

— Я не могу предположить, что они обязаны сделать все, о чем мы попросим их, — сказал Ральф, наморщив лоб. — Мы — просто студенты. Мы не владеем школой или чем-либо еще. И к тому же, мы — только первогодки.

— Ты запомнил название заклинания, с помощью которого Сабрина раньше заставляла Старелку быть похожей на летающую тарелку? — спросил Джеймс, поворачиваясь к Зейну.

— «Визиум Инептио», — сказал Зейн, тщательно смакуя каждое слово. — Это означает что-то вроде «одурачивание глаза». Если ты знаешь латынь, то можно перевести. Гораций говорит, что это просто помогает людям видеть то, что они думают, что собираются увидеть.

Джеймс нахмурился: — Так значит, когда луч света спустился с небес на этого фермера, он, вроде как, ожидал увидеть корабль пришельцев?

— Конечно. Всем известно, что луч света, появляющийся ночью, чёрт знает откуда — верный признак приближения зелёных человечков.

— Ты странный парень, Зейн, — сказал Ральф не без признательности.

Именно тогда, Джеймс почувствовал, что кто-то стоит за его спиной. Все трое круто обернулись. Это была девочка из Слизерина, с предыдущей ночи, та, которая громко аплодировала Джеймсу, перед его Распределением. Она смотрела на него с приятным, неопределенно снисходительным выражением. Она была в сопровождении ещё двух Слизеринцев: мальчика, с миловидными, но резкими чертами лица, чья улыбка обнажила чудовищное количество зубов; и девочки, которая совсем не улыбалась. Жар бросился к щекам Джеймса, когда он вспомнил, что сидел за столом Слизерина. Прежде, чем он мог о чем либо подумать, он вылез из-за стола, придерживая кусок тоста, который все еще торчал из его рта.

— Нет, нет! — сказала симпатичная девочка из Слизерина, поднимая руку в его сторону ладонью наружу, и останавливая его, как будто она использовала волшебство. — Постой. Я счастлива видеть, что ты чувствуешь себя достаточно комфортно, чтобы сидеть за столом Слизерина с нами. Сейчас совсем другие времена, нежели те, времена твоего отца… Мистер Дидл, пожалуйста, ты не представишь меня своим друзьям?

Ральф смущенно откашлялся.

— Мм, это — мой друг, Джеймс Поттер. И это — Зейн. Я к сожалению постоянно забываю его фамилию, — сказал он. Зейн, пожал плечами, усмехнулся Ральфу, затем вскочил на ноги и через стол пожал Слизеринке руку.

— Уолкер. Зейн Уолкер. Это — отличное и сердечное удовольствие познакомиться с вами, мисс…

Улыбка девушки чуть-чуть расширилась, и она склонила голову, по-прежнему смотря на Ральфа.

— О! — воскликнул Ральф, немного подпрыгнув. — Да. Это — гм, Табита Корсика. Она — староста Слизерина, шестой курс, я думаю. Капитан Команды Слизерина по квиддичу. И, гм … у нее действительно крутая метла.

Истощив весь свой запас фактов о ней, Ральф резко плюхнулся на лавку, как будто опустошенный.

Табита наконец приняла руку Зейна, слегка пожала, а затем выпустила её.

— Я рада нашему официальному знакомству. Мистер Поттер, или я могу назвать тебя Джеймсом? — спросила она, поворачиваясь к нему. Ее голос походил на серебряные колоколчики, бархатистый, ниже, чем голос Джеймса, и более красивый. Он понял, что она задала ему вопрос, затем встряхнулся и ответил.

— Да. Конечно. Джеймс.

— И я была бы рада, если ты будешь звать меня Табитой, — сказала она, улыбаясь, как будто этот жест дружеских отношений очень ей понравился. — Я просто хотела бы сказать, от имени Факультета Слизерин, что мы рады, что ты среди нас, и мы искренне надеемся, что любые оставшиеся, — она поглядела вверх, — предубеждения останутся в прошлом, и буду погребены в нём навек.

Она повернулась налево и направо, обхватывая двоих Слизеринцев рядом с нею.

— Все мы испытываем только высочайшее уважение и, да, почтение к тебе и твоему отцу. Можем ли мы, я надеюсь, ожидать дружбы со всеми вами?

Мальчик справа от Табиты продолжал улыбаться Джеймсу. Девочка с левой стороны от неё изучала пятно на столе где-то между ними, ее лицо ничего не выражало.

— К-Конечно. Друзья. Конечно, — Джеймс запнулся. Тишина остальной части зала казалась огромной. Она проглотила его голос, сделала его тоненьким, как у ребёнка.

Улыбка Табиты стала еще теплее. Её зеленые глаза мерцали.

— Я рада, что ты согласен. А теперь мы оставим тебя, чтобы закончить твой, э-э, завтрак. Том? Филия?

Троица развернулась на месте и спустилась вниз по проходу.

— На что ты только что подписался? — спросил Ральф, когда они встали и последовали за слизеринцами на безопасном расстоянии.

— Я думаю, что у Джеймса теперь есть либо великолепный друг, или знойный враг, — сказал Зейн, наблюдая за махом и драпировкой одежды Табиты, пока она не повернула за угол. — Я не могу сказать наверняка.

Джеймс тщательно обдумывал. Все конечно сильно изменилось со времен папы и мамы. Он просто не мог вполне фактически сказать, были ли они действительно лучше.

Троица провела остаток утра за изучением территории школы. Они побывали на стадионе для квиддича, который для Зейна и Джеймса значительно отличался при свете дня от того, каким они его увидели в темноте. Зейн раскрыл рот от удивления, когда увидел группу старшеклассников, играющих импровизированный матч по Квиддичу трое-натрое. Игроки летали в построении и по-отдельности, едва не задевая друг друга, комментируя игру и выкрикивая ругательства.

— Свирепо! — счастливо провозгласил Зейн, когда один из игроков нанёс удар бладжером в голову оппонента, заставив того вращаться вокруг своей метлы. — А я был на матче по регби.

Они прошли мимо коттеджа Хагрида, который выглядел пустым и темным, без дыма над трубой, с плотно закрытыми дверьми. Вскоре после этого, они наткнулись на Теда Люпина и Ноя Мецкера, которые привел их к краю Запретного леса. Гигантские, старинные ивы преобладали на краю поляны. Тед протянул руку, останавливая Ральфа, когда тот двинулся к одной из них.

— Слишком близко, приятель, — предостерёг он. — Будь осторожен.

Тед ослабил горловину большой сумки для белья, которую он тянул за собой. Из неё он вытащил объект, по форме напоминающий четвероногое животное с крыльями и клювом. Предмет был весь покрыт разноцветными клочками бумаги, цвета изменялись и кружились от лёгкого ветерка.

— Нет! Это пиньята! — воскликнул Зейн. — Она в форме…этого…не подсказывайте мне! Сфинксораптора!

— Это гиппогриф, — смеясь поправил его Джеймс.

— Мне его вариант больше понравился, — сказал Ральф.

— И мне! — добавил Ной.

— Тишина! — сказал Тед, поднимая руку. Он взял пиньяту в другую руку, взвесил ее, а затем швырнул так сильно, как только мог, в завесу ветвей ивы. Она исчезла в густой листве, и одно мгновение, ничего не происходило. Потом среди нитевидных ветвей раздался шорох. Ветви принялись извиваться, как будто что-то большое двигалась под ними. Внезапно дерево взорвалось шквалом порывистых движений. Его ветви бешено взметались, лупили, стонали и скрипели. Шум от дерева напоминал локализованную бурю. Через несколько секунд все заметили пиньяту среди ветвей. Дерево приняло ее дюжиной извивающихся, злобных кнутов, а затем все ветви сразу потянулись к ней, словно бы пиньята была сброшена в блендер. Клочки разноцветной бумаги и волшебных конфет взорвались, когда сработало баллистическое заклинание внутри пиньяты. Конфетти и сладости засыпали дерево и прилегающую поляну. Дерево забилось в очевидном раздражении от внезапного красочного беспорядка в своих ветвях, а затем, казалось, сдалось и приняло свою первоначальную форму.