Земли не выглядели не возделываемыми, точнее, казалось, что их же оставили совсем недавно. Та же трава под ногами была чуть ниже колена, кое-где темнели силуэты стогов, встречались следы скота, но не свежие, даже лепешки успели подсохнуть.

Первая деревня, возле которой мы оказались, не выглядела живой: собаки не лаяли, огоньки в окнах не мелькали, коровы в сараях не мычали. Заходить и искать деревенских мы не стали, ибо не было смысла, да и путь лежал в стороне. А пока ночь, нужно двигаться, ибо в ночи кого-то идущего сыскать гораздо сложнее, нежели днем, когда все поле как на ладони, а с холма или горы видишь еще дальше.

Окрестности показались знакомыми, казалось, что те же холмы и взгорки я уже некогда видел, хотя вспомнить не мог. Мне многое кажется знакомым, так что, со временем перестал думать об этом, прекратив обращать внимание.

Очередная деревня, достигнутая под утро, также оказалась брошенной, даже более запущенной, чем прежняя. Скорее всего, такое впечатление потому, что стало светлее, и разглядеть что-то стало проще, но и ночью я видел достаточно нормально, но все же, очертания были несколько смазанными, как будто бы пытаешься читать плакаты на отдалении вечером, когда зрение смазывается. В этот раз мы вошли в деревню, так что все запустение смогли увидеть воочию.

Дома брошены или покинуты, не знаю, как вернее описать избы с распахнутыми дверями и разбитыми окнами. Раскрытые ворота поскрипывали, когда их толкал легкий утренний ветерок, сараи чернели внутренней пустотой. Вспомнил, как еще в юности заезжал так в соседские деревни, когда ездил за грибами, и видел такое же запустение. Тут же навалились давно позабытое гнетущее чувство безнадежности и тоска, тяжелая, томящая, бесконечная. Сразу вспомнилась бабушка с дедушкой, проведенное время в деревне, детство, сенокос, рыбалка. А ведь тогда я был счастлив, тогда все казалось вечным, и мухобойка из палки и куска автомобильной шины были грозным оружием в борьбе с жужжалками.

- Грустно, - выдохнул Емельян: - Не думал, что еще такое когда-нибудь увижу.

- Тебе сколько лет?

- Шестьдесят два.

- Ох и не…!

- А ты сколько думал? – Емеля улыбнулся.

- Хм, лет сорок максимум, - я прислушался к самому себе, вспоминая образы, возникавшие при рассказе Емели о своей жизни: - Нет, не думал, не задумывался.

- И верно, не надо думать о годах, тогда и старость не придет.

- Хорошо сказано.

- Да уж, но от этого не легче, вон какое запустение вокруг. Куда все делись?

- Не знаю.

- Ушли отсюда все, - отозвался старец, продолжая идти впереди нас: - Бросили деревню и ушли.

- А почему бросили?

- Места плохие вокруг, вот и ушли, дабы беду на себя не накликать.

- Какую беду?

- А какая бывает? Беда она одна, хорошей беды не бывает. А с клыками, али с железом придет, не суть сего, да и беда не приходит одна, знают все сие. Идем скорее от селя, не стоит быть в таком месте, да и рассвет скоро, а у ворога глаз предостаточно, чтобы на открытом месте нас заприметить.

- Идем.

Выходили из деревни быстрым шагом, как будто бы и не шли всю ночь, да не бежали целый день. Лучи солнца осветили окрестности, скрытые в низинах пологим туманом, дарующим минуты, которыми требовалось воспользоваться для сокрытия в лесу, начинающемуся за пологим лугом, куда, вероятнее всего, в такое время и выходило деревенское стадо, да мужики принимались по росе косить траву.

- Ну вот, - произнес старец, когда мы вышли в чащобу: - Теперь можно и помедленнее, а как уйдем подальше, можно будет передохнуть.

- Ка-ар-ррр, - раздалось среди ветвей.

- Ух! Окаянный! Все не отстанешь! – Емеля сплюнул, взглянув на присевшего на ветвь приметного ворона: - Все следишь да следишь, заняться более нечем?

- Ка-ар-ррр!

- И тебе доброе утро, - старец на наше удивление поклонился ворону, тот, взглянув одним глазом, принялся клювом расправлять свои крылья: - Ну что? Пошли?

Вода закипела, и от нее потянулся аромат свежего отвара, смешавшего в себе ароматы лесных ягод и чего-то из луговых трав, собранных старцем по дороге, не смотря на ночь. Мы сидели полукругом, наслаждаясь долгожданным отдыхом и доедая мясо, закусывая печеными грибами. В листве пели лесные птицы, в кустарники кто-то шуршал, но Мрак не выказывал внимания, уложив массивную голову на передние лапы и благостно посапывая. Ворон сидел на высокой ветке, с пристальным вниманием наблюдая за нами, как будто бы тот стремился запечатлеть каждое мгновение нашего пребывания на отдыхе под тенью деревьев на небольшой лесной полянке.

Если честно, то хотелось завалиться на траву и заснуть, да так, чтобы проспать несколько дней, но на такую привилегию у нас права не было. Емеля держался из последних сил, хотя и старался не подавать вида, но уже и я мог различить, что ему все хуже и хуже. Друг всячески старался показать себя в здравии, шутил, вызывался сходить за хворостом, но даже его взгляд постепенно мутнел, и все чаще тот принимался что-то несвязно бормотать. Старец все чаще предлагал отвары, и с каждым разом запах становился все серьезнее, как и густота.

- Долго не продержится, - тихо произнес старец, когда Емельян очередной раз пошел за подтопкой, которой и так было предостаточно.

- Что делать?

- Поспешить.

- Тогда идем?

- Погоди, сначала надобно, чтобы он допил весь отвар, тогда и двинемся. Если совсем захворобит, сможешь его унести?

- А у меня есть выбор?

- Есть, но вижу, что ты его давно сделал.

- А зачем тогда спрашивать?

- Ради беседы, - Хранитель улыбнулся, делая слабый глоток отвара: - Пей, чего смотришь?

Десяток толстых сухих хворостин посыпались рядом с костром, и довольный Емеля уселся на свое место, пряча под ноги слегка дрожащие кисти рук. Я не подал вида, продолжая пить отвар и заедать тем, что осталось из провизии, про себя думая, что если еще один день придется идти, то надо будет раздобыть мяса, да и воды припасти.

Странно, но вот сижу и не хочу никуда уходить, дабы не исчезла царящая вокруг идиллия. Спокойно здесь, впрочем, как и в любом лесу, в который, если найдешь время, зайдя, насладишься спокойствием бытия, и уже станет не важно ни время, ни суета, ни что иное. Лес умиротворяет, лес освобождает, лес оживляет…

- Ну, - старец встал: - Пора.

Вышли из чащобы без приключений, оказавшись на вершине пологого склона, раскинувшегося вдоль предгорья, соседствующего с равниной, уходящей за горизонт, куда тянулась извилистая река, местами пересеченная видимыми сверху бродами. Вдоль реки тянулась столь же извилистая дорога, по которой шли люди.

- По нашу душу? - Емельян тихо спросил, всматриваясь в движущуюся колонну.

- Вряд ли, - отвечаю, делая то же самое.

- Скитальцы, - отозвался старец, щурясь от яркого солнца, взошедшего пару часов назад.

- Скитальцы?

- Да, - Хранитель кивнул: - Гляньте, это не наемники даже, их лица полны надежды и усталости. Они не первый день в пути.

- Откуда же столько? Тут сотня точно.

- Из мира, откуда же еще?

- И куда они идут?

- За надеждой.

- Какой надеждой?

- На новую жизнь, человек всегда надеялся и будет надеяться на лучшую долю, вот и эти люди ищут.

- Так там не только люди, - отозвался Емельян, я вижу и орков, и драконидов, и других.

- Люди, - утвердительно произносит Хранитель: - Я вижу сути, людские сути.

- Так тут вообще кого только нет, как еще не передрались-то? Их же расы враждуют, как я помню.

- Враждуют правители, а простые люди страдают. Нет зла в них друг на друга, и цель едина для всех, вот и идут все вместе, дабы безопаснее было.