Смерть меняет каждого.

Она меняет твое мышление, твоё мировосприятие и твою жизнь. Иногда она заставляет тебя быть благодарным за то, что ты имеешь. Но чаще всего она заставляет тебя сожалеть о потерянном.

Мне восемнадцать лет, и большую часть времени за последние пять месяцев я провела в черной дыре, из которой, казалось, я не смогу выкарабкаться. Каждый вздох, каждая минута — напоминание о том, что больше нет человека, который должен быть рядом со мной, направлять меня, поддерживать меня.

Сегодня День Матери. Прошло пять месяцев с тех пор, как я потеряла ее, с тех пор как я заблудилась в воспоминаниях. Теперь я больше не узнаю девочку в зеркале. Этим утром я проснулась и поняла, что мне нужно сделать. Несправедливость происходящего меня бесит настолько, что мне хочется кричать, рвать и метать. Сам факт того, что я на сто процентов не уверена в своем решении, должен быть знаком, что я не готова на это. Хотя у меня нет другого выбора. Больше нет места, куда мне нужно прийти, нет никого, с кем я хочу быть.

Небо затянуто тучами, в воздухе веет прохладой. Идеальная погода для моего настроения и моих планов. Я встаю с кровати, натягиваю потрепанные шорты и одну из ее футболок, которые я сохранила. Я засовываю ноги в тапочки, сажусь за руль и еду в булочную под названием Пэнэра Брэд неподалеку от дома. Я заказываю ее любимые блюда: жареный в масле хрустящий рогалик с корицей и большой кофе без сахара с фундуком и сливками. Кассира я прошу завернуть все с собой. Когда она отдает мне мой заказ, краем уха я слышу, как кассир рядом с ней поздравляет покупателя с Днем Матери. Мне приходится сдержаться изо всех сил, чтобы не развернуться и не послать её нахер. Вокруг меня матери с дочерями. Одни нарядились для утренней службы в церкви, другие одеты в повседневную одежду для совместного похода по магазинам. Их улыбки и смех еще больше ухудшают мое настроение и заставляют меня проглотить ком в горле. Мне хочется ненавидеть всех. Мне, той, которая в старших классах победила в конкурсах «Лучший друг для всех» и «Способный рассмешить любого», хочется подойти к незнакомцам в булочной и тоже испортить им настроение. Хочется напомнить, что нужно ценить то, что имеешь, потому что в один прекрасный день можно все потерять. В какой-то момент, не успеешь глазом моргнуть, как все вырвут из твоих рук.

Чем больше звучит поздравлений с Днем Матери, тем сильнее я борюсь с желанием наорать на всех. Я вырываю пакет с коричным рогаликом, хватаю кофе с прилавка и громко матерюсь, когда жгучая жидкость выплескивается на мои руки из отверстия для питья на крышке.

Злобно пялясь на счастливых, улыбающихся посетителей, я выхожу из Пэнэра Брэд, сажусь в машину и гребаных 15 минут добираюсь до кладбища, чтобы провести День Матери с моей мамой, чашкой кофе, пузырьком таблеток и прямоугольной бритвой.

Первый надрез самый глубокий

10 месяцев спустя.

— Тебе не приходила в голову мысль обратиться в анонимное общество взаимопомощи, Эддисон? Я на самом деле думаю, что разговор с людьми, которые прошли через тоже, что и ты, пойдет тебе на пользу.

Не моргая, я не свожу глаз с моего психиатра. Она тем временем продолжает свою речь. Она настолько напоминает мне мою маму, что у меня перехватывает дыхание. Когда я первый раз вошла в её офис, запах парфюмерной воды «Венеция» от Лауры Биаджотти ударил мне в нос. Я чуть было не выбежала из комнаты. Я не знала никого, кроме одного человека, кто пользовался бы этими духами. У моего врача такая же прическа, такое же чувство юмора и такие же разумные советы. Я хожу к ней на прием с тех пор, как выписалась из больницы. С этой точки зрения я кажусь себе мазохисткой. Я не хочу, чтобы мне постоянно напоминали о маме, но не могу удержаться. Не могу устоять от желания быть рядом с человеком, который так на нее похож.

— Вот список собраний в твоём районе, — объясняет она и протягивает мне листок бумаги с указанием адреса, даты и времени проведения встречи. — Они считают, что нужно посетить минимум шесть встреч, чтобы понять, подходит это тебе или нет. Попробуй. Откройся людям, которые понимают, что ты чувствуешь. Я честно думаю, что это поможет. Не заставляй меня читать тебе лекцию. Иначе ты закатишь глаза, а я буду надоедать тебе, пока ты, наконец, не сдашься.

— Боже, даруй нам милость: принимать с безмятежностью то, что не может быть изменено, Мужество — изменять то, что должно, И Мудрость — отличать одно от другого[1]. Возвращайтесь. Все сработает, если над этим работать[2].

Мне хочется закатить глаза от того, с какой жизнерадостностью произнесены эти слова. Вместо этого я прикусываю щеку, на случай если Доктор Томпсон каким-то образом следит за мной. Человек двадцать, сидящих полукругом, после молитвы опускают руки и разбиваются на группы, чтобы поболтать. Я никогда не понимала, как эти люди могут улыбаться и вести себя как обычно после того, как в этой комнате они в течение часа рассказывали о своих самых потаенных и темных секретах. Например, Диана, чей сын умер от передозировки наркотиков в прошлые выходные. Она продала всю мебель и свои украшения, чтобы дать ему денег на героин. Или Майк. Молодой муж, чья жена везла маленьких дочерей в школу в алкогольном опьянении и, свернув на милю левее школы, врезалась в телефонную будку. Их младшая дочь умерла мгновенно.

Я проделываю тоже, что и последние шесть недель. Беру с пола сумку и с опущенной головой выхожу из комнаты. Ни с кем не разговариваю.

Я не собираюсь врать. Когда Доктор Томпсон месяц назад дала мне листок с указанием места проведения собраний анонимных сообществ взаимопомощи, я разорвала листок на мелкие кусочки и швырнула их подальше на заднее сиденье, как только забралась в машину. После того как мы в течение десяти месяцев до посинения вели разговоры о том, почему я недовольна своей жизнью, я почти уверена, что она считает меня безнадежным пациентом. Ей хочется поскорее избавиться от меня, хотя она старается этого не показать. Она убеждена, что я смогла справиться со своей «хандрой» и больше не представляю для себя угрозы. Теперь она хочет, чтобы я положилась на других, чтобы помочь отцу.

Это шестое собрание анонимных больных за шесть недель. Я честно не могу сказать, почему я продолжаю их посещать. Это не «сработает, если над ним работать», потому что я не работаю над собой. Я ни разу не рассказала свою историю, ни разу не обсуждала проблемы других. Я не подружилась ни с одним из тех, с кем я провожу по часу каждую неделю, и кто изливает душу комнате полной реальных незнакомцев.

На самом деле они не совсем незнакомцы. Они все знакомы, делятся друг с другом проблемами и обращаются друг к другу за поддержкой. Я для них чужой человек. Я странная девочка, которая сидит в стороне и каждую неделю отказывается выступать, когда очередь доходит до нее. Мне некомфортно рассказывать знакомым о моем отце-алкоголике и о том, что за последние полтора года он пытался вылечиться большее количество раз, чем я смогу посчитать. Не говоря уже о людях, которые ничего не знают обо мне. Раньше я без проблем могла рассказать любому о моих проблемах. Но это было очень давно. Мои проблемы обычно сводились к тому, что завтра одеть в школу или пригласит ли меня на свидание парень, который мне нравится. С тех пор все сильно изменилось. Я возвела невидимые стены и заперла свои чувства на замок, потому что я искалечена от одиночества и не доверяю никому. Самые близкие люди бросили меня на произвол судьбы. Как после такого я могу доверять кому-либо? Когда я знаю, что в итоге они отвернутся от меня? Они всегда так поступают.

Спускаюсь на первый этаж клиники «Метро Хоспитал» и выхожу через главный вход. Меня пронзает ночной свежий воздух. Я делаю несколько глубоких вдохов, пока иду по парковке к машине. Каждую неделю все повторяется. Я слушаю чью-либо историю и чувствую, как в горле закипает паника. Я нервно отбиваю ногой минуты в ожидании окончания собрания, глядя на настенные часы.