- Ага, - сказала Нора, встав с кровати. 

- А потом я собираюсь связать его и оттрахать, - сказал Гриффин, видимо решив испытать свою удачу.

- Ага, - снова сказала Нора, кружа по комнате.

- Охренеть.

Гриффин уже собирался уходить, но Сатерлин остановила его, вспомнив кое-что.

- Да, Госпожа? - спросил мужчина, улыбаясь.

- Этот дом. Это место когда-то было конной фермой, да?

- Да, - сказал Гриффин. - Когда мой дед был моложе, они разводили здесь чистокровные породы. Я продал всех лошадей, когда получил наследство. Скачки – это просто отвратительно.

- У тренеров по езде есть свои секретари?

Гриффин нахмурил прекрасную бровь.

- Нет. Не знаю ничего об этом. Только у моего деда был, но он же был хозяином всего этого.

Нора кивнула, и Гриффин исчез в проеме. Она видела, как он шел по направлению к детскому крылу. Качая головой, Сатерлин пыталась избавиться от темных мыслей, кружащих вокруг ее разума как разъяренные летучие мыши. Она не могла думать о Уесли сейчас, нужно было сосредоточиться на Микаэле. Конечно, у Уеса должна быть девушка сейчас. Высокий и красивый, умный и милый, он был приманкой для любой женщины. А что она собственно ожидала? Она выгнала его из своего дома и отдала всю себя – сердце, душу и тело - Сорену. Неужели она думала, что Уесли останется просто сидеть и ждать, когда она вернется к нему до конца всей его жизни?

Нет, она не думала об этом. Но тайно надеялась.

Нора сделала глубокий вдох. Тоска, сказала она себе, называя то ощущение, которое захватило ее в этот момент. Сорен научил ее этому трюку много лет назад. Если Сатерлин могла назвать свои чувства, посчитать их и проанализировать, то сможет и дистанцироваться от них, отделяя их от своего разума. Сжигающие. Жалящие. Ноющие. Когда даешь страданиям имя, то овладеваешь ими. Старый садо-мазо трюк для контроля над болью, и сейчас она использовала его. Это всего лишь печаль. Иррациональная, глупая, женская печаль.

В ее сознании вспыхнула картина, образ ее милого, девственного Уесли, обнаженного и входящего в другую женщину, толкающегося в нее.

Ревность, Нора назвала новое чувство. Бешеная ревность.

Сатерлин сделала еще один глубокий вдох. Она втянула в себя боль, страдания, задержала их в животе и вытолкнула вместе с дыханием из носа. Микаэль. Она повторила это имя в голове. Сегодня вечером стоило сосредоточиться на нем. Когда Сатерлин открыла глаза, то взгляд зацепился за белые страницы, лежащие на прикроватном столике. Список Микаэля. Подняв их, она бегло просмотрела ответы парня. Под разделом Садо-мазо, Гриффин оставил приписку.

«Мик не просто саб. Он еще и мазохист. Могу я забрать его себе, когда ты с ним закончишь?»

Тонкая грань лежала между сабмиссивами и мазохистами. Сабмиссивы обожали принуждение, даже если ненавидели боль во время процесса. Но мазохисты не только любили принуждение к боли, они тащились по ней.

Хорошо, подумала Нора, отложив перечень в сторону. Сегодня, по некоторым причинам, она чувствовала, что могла бы забить до смерти кого угодно.

* * *

Микаэль Димир - Сюзанна ввела имя в строке поиска Google и сделала паузу, прежде чем нажать на Enter.

Уже несколько дней она  избегала исследования о мальчике, который пытался покончить жизнь самоубийством  в Пресвятом Сердце. Это причиняло слишком много боли, но нельзя было бесконечно избегать этого. После единственной встречи с Отцом Стернсом она обнаружила, что он был таким мужчиной, с которым необходимо считаться. Даже сейчас, сидя в одиночестве в своей квартире, ее тело все еще помнило тот шок, который она испытала, впервые увидев священника. И во время их разговора у нее создалось четкое ощущение, что он играл с ней, подначивая. Он ждал репортершу – это было очевидно. И не выказал ни малейшего проблеска страха или нервозности. Даже самая чистая невинная душа занервничала бы при встрече с репортерами. Кем, черт возьми, был этот священник?

Сюзанна нажала Enter и начала перебирать все ссылки. Она ненавидела себя за копание в грязном белье этого мальчика. Но искать что-то на Отца Стернса было похоже на попытку копаться лопаткой в бетонном полу. Может быть, повезет больше с кем-то из его прихожан.

Естественно, о попытке самоубийства не было ни единого слова. Он был несовершеннолетним в тот момент, и пресса пожалела его. Его имя - Димир... юный Микаэль должно быть происходил из восточно-европейской семьи, решила она. Она знала пару Димиров во время своего двухмесячного пребывания в Румынии и Сербии. «Вот и все», - сказала Сюзанна. «Будь профессионалом, будь спокойной и отрешенной. Не думай о нем, как о человеке, о ребенке, который любил церковь, доверял своему священнику и...»

Гневным взмахом руки Сюзанна стерла слезы с лица. Она захлопнула  ноутбук до того, как смогла прочесть еще что-то о Микаэле Димире, и  сразу же почувствовала себя лучше. Если Микаэль Димир пытался покончить жизнь самоубийством по той самой причине, о которой она подумала, то последнее, что хотелось делать, так это снова унижать его. Она должна была сосредоточить все внимание на цели, и имя ее цели было отец Маркус Стернс.

Девушка уставилась на закрытый ноутбук и понимала, что открывать его снова – было бесполезно. Кто-то однажды определил безумие как попытку делать что-то снова и снова, ожидая других результатов. Никакие поиски в интернете не приведут ее к истине об Отце Стернсе.

Хотя она больше не верила в Бога, Сюзанна знала, что делает работу за Него. Кто-то где-то что-то знал об Отце Стернсе, что-то достаточно плохое, чтобы послать анонимный донос. Она не имела ни малейшего представления, почему именно ей. Тысячи журналистов жили в районе Нью-Йорка. Она же всегда была военным корреспондентом. Возможно тот, кто послал факс, знал, что потребуется кто-то храбрый и бесстрашный, чтобы докопаться до истины. А она была бесстрашной. Она была в десятке военных зон - Судан, Пакистан, Афганистан, Ирак... Бомбы взрывались вокруг нее, перед  ее глазами солдат разрывало на куски. Но никогда до сих пор она не испытывала такого страха, как стоя перед Отцом Стернсом. Нельзя было позволить запугать себя. Никому. Особенно после того, как она побывала в зоне боевых действий в одной только камуфляжной одежде и с камерой в руках. Она вернется в церковь. Она должна.

Зазвонил телефон и вырвал Сюзанну из глубин ее темных мыслей.

- Патрик, - выдохнула она. - Мне очень жаль…

- Не надо, - робко сказал он, и она расслабилась.

По какой-то причине, после ссоры с Патриком, она чувствовала себя плохо. Теперь, когда они расстались, ей было даже  хуже, чем если бы они официально были парой.

- Это моя вина. Ты в Штатах каких-то пять минут, а я уже признаюсь в любви. Это было нехорошо с моей стороны, и мне ужасно жаль.

- Все в порядке. Правда. Ты очень много значишь для меня, - сказала она, зная, что эти слова были не так хороши, как "Я люблю тебя", но сейчас она могла сказать только это.

- Давай забудем об этом.

- Нет, я не хочу забывать об этом. Позволь все исправить. Ужин? Никакого секса не требуется, я обещаю. Если ты только сама настоишь, - сказал он и нервно рассмеялся.

Сюзанна улыбнулась, благодарная за звонок, извинение и присутствие в ее жизни, которые спасали ее от печали, угрожающей сокрушить ее время от времени.

- Ужин звучит прекрасно. Но на самом деле, ты можешь сделать кое-что еще, - сказала она, глядя на закрытый и бесполезный ноутбук.

- Все, что угодно, - пообещал он.

Она провела последние восемь лет в странах с бомбами и оружием и смертью кругом. Если бы она смогла встретиться лицом к лицу с вражескими армиями, то сможет встретиться и с одним католическим священником.

- Мне нужно снова одолжить у тебя машину.

* * *

Микаэль  чуть изменил позу, чтобы лучше передать угасающее вечернее солнце. Его карандаш летал по бумаге, прослеживая за рядом изогнутых линий. Парень сделал паузу, посмотрел на свою работу, стер одну линию и перерисовал ее. Когда он ближе пододвинулся к окну, то уловил в воздухе дуновение чего-то нового. Парень вдохнул запах снова – что-то пряное, но еле ощутимое, и мужское. Это не был одеколон или какие-то сильные духи. Просто... Микаэль вдохнул снова и закрыл глаза ... просто возбуждающее. Боже, что бы это ни было, он хотел чувствовать этот запах до конца своей жизни.