Нам доставляет гораздо больше удовольствия одобрение тех, кого мы сами уважаем и одобряем, чем одобрение лиц, ненавидимых и презираемых нами.

Когда мы добиваемся уважения после долгого и близкого знакомства, то оно особенно удовлетворяет наше тщеславие.

Одобрение тех, кто робок и нерешителен в своих похвалах, сопряжено для нас с дополнительным удовольствием и радостью, если мы все же окажемся в состоянии его добиться.

Когда великий человек бывает щепетилен в выборе лиц, пользующихся его благосклонностью, то каждому бывает особенно лестным его расположение и поддержка.

Похвалы других людей лишь тогда доставляют нам большое удовольствие, когда они соответствуют нашему собственному мнению о себе и превозносят нас за такие качества, которыми мы в особенности выделяемся среди других людей.

Эти явления, по-видимому, доказывают, что благосклонное одобрение всех окружающих мы рассматриваем только как авторитетное подкрепление или подтверждение нашего собственного мнения. И если мнения других лиц оказываются более влиятельными в данном вопросе, чем в иных, то это легко отнести за счет самой природы вопроса.

11. Таким образом, лишь немногие объекты из числа тех, которые так или иначе связаны с нами и доставляют нам какое-либо удовольствие, способны в значительной степени возбудить гордость и самоудовлетворение; это имеет место лишь тогда, когда они являются также очевидными для других лиц и вызывают одобрение у тех, кто их наблюдает. Есть ли еще какие-либо установки духа, которые были бы столь же желательны, как спокойствие, умиротворенность, довольство, позволяющие столь легко переносить все превратности судьбы и сохранять величайшую безмятежность при самых крупных неудачах и разочарованиях? Однако, хотя эти установки и признают добродетелями или совершенствами, они редко оказываются основанием большого тщеславия или самовосхваления, ибо они лишены блеска или внешнего лоска и скорее радуют сердце, чем придают воодушевление беседам и поведению. Так же обстоит дело и со многими другими качествами духа, тела или имущества; и это, равно как и двойное отношение, указанное выше, следует признать обстоятельством, весьма существенно влияющим на возникновение данных аффектов.

Второе обстоятельство, которое существенно в данной связи,—это постоянство и длительность объекта. То, что является крайне случайным и непостоянным и находится вне пределов обычного хода человеческих дел, доставляет мало радости и еще меньше гордости. Мы не очень-то удовлетворяемся самой такой вещью и еще меньше способны чувствовать какую-то новую степень самоудовлетворения в связи с ней. Мы предвидим и предвосхищаем ее изменение, и это делает нас мало удовлетворенными ею. Мы сравниваем ее с нами самими— существами, чье существование более длительно, и непостоянство ее кажется благодаря этому еще большим. Представляется смехотворным делать себя объектом аффекта в связи с каким-либо свойством или предметом владения, которые столь недолговечны, что сопровождают нас в течение крайне незначительного отрезка нашего существования.

Третье обстоятельство, которым не следует пренебрегать, заключается в следующем: чтобы вызвать гордость или самоуважение, объекты должны быть специфически присущи нам или по крайней мере быть общими для нас и немногих других. Преимущества солнечного света, хорошей погоды, благоприятного климата и т. д. не отличают нас от кого-либо из наших товарищей и не обеспечивают нам какого-либо предпочтительного положения или превосходства. Сравнение, которое мы в любой момент склонны делать, не приводит нас к какому-либо выводу, свидетельствующему в нашу пользу, и мы, несмотря на все эти удовольствия, продолжаем оставаться на том же уровне, что и наши друзья и знакомые.

Здоровье и болезни непрерывно сменяют друг друга у всех людей, и ни один человек не обладает исключительно и постоянно тем или другим. Эти случайные блага и несчастья до известной степени отдалены от нас и не рассматриваются как основания тщеславия или униженности. Но всякий раз, когда болезнь настолько укореняется в нашем организме, что у нас уже не остается надежды на выздоровление, она отрицательно влияет на наше мнение о самих себе, что видно на примере стариков, которых ничто так не сокрушает, как мысль об их возрасте и недугах. Они стараются как можно дольше скрывать свою слепоту и глухоту, свой ревматизм и подагру и сознаются в этих недостатках лишь с неохотой и неудовольствием. И хотя молодые люди не стыдятся каждый раз головной боли или простуды, зато, с другой стороны, ничто так не способно унизить человеческую гордость и внушить нам презрительное мнение о нашей природе, как то соображение, что мы в каждый момент своей жизни подвержены таким недугам. Это доказывает, что телесные страдания и болезни сами по себе являются действительными причинами униженности, хотя привычка судить о всех вещах более исходя из сравнения их с другими, нежели исходя из их собственной ценности и значения, заставляет нас пренебречь этими несчастьями, поскольку мы видим, что они приключаются со всеми, и дает нам возможность не принимать их в расчет при образовании идеи о нашем достоинстве и характере.

Мы стыдимся тех болезней, которые небезразличны для других людей, т. е. опасны для них или же неприятны им. Стыдимся, например, эпилепсии, потому что она приводит в ужас всех присутствующих, чесотки, потому что она заразительна, золотухи, потому что она обычно передается потомству. Люди всегда считаются с чувствами других, вынося суждение о самих себе.

Четвертое обстоятельство, которое оказывает влияние на указанные аффекты,— это общие правила, посредством которых мы образуем понятие различных групп людей в соответствии с властью или богатством, которым они обладают; указанное понятие не изменяется в зависимости от каких-либо особенностей здоровья или темперамента личностей, которые могут лишить их всех радостей от обладания собственностью. Привычка легко заставляет нас выходить за должные пределы в наших аффектах, равно как и в наших рассуждениях.

В данном случае будет уместно отметить, что влияние общих правил и максим на аффекты в весьма значительной мере облегчает и воздействие всех принципов или внутренних механизмов, которые мы здесь объясняли. Ведь представляется очевидным, что если бы какая-либо зрелая личность, обладая такой же природой, как наша, внезапно попала бы в наш мир, то ее приводил бы в замешательство каждый объект и для нее было бы нелегким делом определить, какую степень любви или ненависти, гордости или униженности либо какого-нибудь другого аффекта должен вызвать тот или иной объект. Аффекты часто изменяются в силу очень незначительных принципов, а последние не всегда действуют вполне регулярно, особенно при первом их испытании. Но когда привычка или практика проливает свет на все эти принципы и устанавливает точное значение каждой вещи, это определенно должно способствовать легкому порождению данных аффектов и давать нам посредством установленных общих правил путеводную нить при определении соотношений, которые мы должны соблюдать, предпочитая один объект другому. Это замечание, возможно, поможет устранить затруднения, возникающие и связи с некоторыми причинами, которые мы здесь приписали частным аффектам и которые можно оценивать как слишком утонченные для того, чтобы действовать столь определенным образом, как это оказывается на деле.

ГЛАВА III

1. При обозрении всех причин, которые вызывают аффект гордости или униженности, легко приходит на ум следующее: то же самое обстоятельство, будучи перенесено с нас на другую личность, сделало бы ее объектом любви или ненависти, уважения или презрения. Добродетель, гений, красота, семья, богатство и власть других людей порождают благоприятные чувства к ним,

и, наоборот, глупость, уродство, нищета и убожество возбуждают чувства противоположного характера. Двойное отношение впечатлений и идей по-прежнему действует на указанные аффекты любви и ненависти, так же как и на предЩествующие аффекты гордости и униженности. Все, что доставляет отдельное удовольствие или неудовольствие и относится к другому лицу или связано с ним, делает его объектом нашей привязанности или отвращения.