Ее лю­бовь к по­эту вы­ра­зи­лась еще и в том, что она по­пы­та­лась ос­во­ить опыт Пуш­ки­на, лов­ко иг­раю­ще­го ин­те­ре­са­ми про­ти­во­по­лож­но­го по­ла. Она со­би­ра­лась дру­жить с Дан­те­сом, то есть под­дер­жи­вать от­но­ше­ния, ко­то­рые сло­жи­лись у них за два го­да свет­ско­го об­ще­ния. Пуш­кин на­звал это «двух­лет­ним по­сто­ян­ст­вом».

Ах­ма­то­ва под­хва­ти­ла фра­зу, ска­зан­ную по­этом в со­стоя­нии наи­выс­ше­го раз­дра­же­ния, и ре­за­ну­ла прав­ду-мат­ку:

Ле­ген­да о мно­го­лет­ней, воз­вы­шен­ной люб­ви Дан­те­са идет от са­мой На­та­льи Николаевны[34].

Что ж в этом есть своя ло­ги­ка. Друж­ба ме­ж­ду муж­чи­ной и жен­щи­ной все­гда дер­жит­ся на ми­фе о «воз­вы­шен­ной люб­ви» од­ной из сто­рон.

Кро­ме то­го, же­на по­эта про­дол­жа­ла при­ни­мать ко­рот­кие за­пи­соч­ки Дан­теса – сви­де­тель­ст­ва «не­уга­саю­ще­го» к ней ин­те­ре­са, ко­то­ры­ми ка­ва­лер­гард сопро­во­ж­дал по­сыл­ки книг и те­ат­раль­ных би­ле­тов. Ак­ты «дру­же­ско­го» вни­ма­ния! Ни­че­го пре­до­су­ди­тель­но­го в них не со­дер­жа­лось, кро­ме из­лиш­не вос­тор­жен­но­го опи­са­ния дос­то­инств На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны, но, имен­но, они ста­ли глав­ным и по су­ще­ст­ву един­ст­вен­ным ору­ди­ем об­ви­не­ния Дан­те­са на су­де.

К чес­ти На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны она ни­ко­гда не от­ри­ца­ла сво­ей ви­ны. Ее се­ми­лет­нее вдов­ст­во, мо­лит­вы о Пуш­ки­не, бес­по­щад­ное ку­ре­ние, ран­няя смерть в 51 год – сви­де­тель­ст­ва ее ис­крен­не­го рас­кая­ния! Всей жиз­нью за­пла­ти­ла же­на по­эта за свою ил­лю­зию! И ска­зать по­сле это­го, что все ей «об­хо­ди­лось лег­ко и вет­рен­но», зная итог ее жиз­ни - ци­низм не­ве­ро­ят­ный, объ­яс­ни­мый лишь ме­стью са­мо­лю­би­вой на­ту­ры.

А вот Дан­тес ни­ка­ких ил­лю­зий не пи­тал. Еще в на­ча­ле го­да, ко­гда На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на уми­ля­лась го­тов­но­сти ка­ва­лер­гар­да жерт­во­вать со­бой – а де­лала она это на­столь­ко от­кро­вен­но, что фрей­ли­на М.Мер­дер, на­блю­дав­шая за ней, за­пи­са­ла в сво­ем днев­ни­ке 5 фев­ра­ля: «ба­рон тан­це­вал ма­зур­ку с г-жою Пуш­ки­ной – как сча­ст­ли­вы они ка­за­лись в эту ми­ну­ту» - так вот, за три дня до этого Дан­тес без стес­не­ния де­лил­ся свои­ми ис­тин­ны­ми пла­на­ми с при­ем­ным отцом:

При­чин для ра­до­сти у ме­ня бо­лее, чем ко­гда-ли­бо, так как я до­бил­ся то­го, что при­нят в ее до­ме, но уви­деть­ся с ней на­еди­не, ду­маю, поч­ти не­воз­мож­но, и все же со­вер­шен­но не­об­хо­ди­мо; нет че­ло­ве­че­ской си­лы, спо­соб­ной это­му по­ме­шать, по­то­му что толь­ко так я вновь об­ре­ту жизнь и спо­кой­ст­вие. Без­ус­лов­но, бе­зу­мие слиш­ком дол­го бо­роть­ся со злым ро­ком, но от­сту­пать слиш­ком ра­но — тру­сость. Сло­вом, мой дра­го­цен­ный, только ты мо­жешь быть мо­им со­вет­чи­ком в этих об­стоя­тель­ст­вах: как быть, ска­жи? Я по­сле­дую тво­им со­ве­там, ведь ты мой луч­ший друг, и я хо­тел бы из­ле­чить­ся к твое­му воз­вра­ще­нию и не ду­мать ни о чем, кро­ме сча­стья ви­деть те­бя и на­сла­ж­дать­ся толь­ко од­ним то­бой[35].

Ах­ма­то­ва и тут бы­ла гру­бо­ва­то пра­ва:

Во­об­ще же в этой иг­ре Дан­те­су пре­дос­тав­ля­лась го­лу­бая роль — он дол­жен был иг­рать на од­ном обая­нии, что, бла­го­да­ря его удач­ной внеш­но­сти, ему и уда­ва­лось[36].

Дан­тес оди­на­ко­во ин­три­го­вал и На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну и при­ем­но­го от­ца, ра­зыг­ры­вая пе­ред ни­ми роль не­сча­ст­но­го, ис­тер­зан­но­го чув­ст­ва­ми, лю­бов­ни­ка, го­то­во­го в лю­бой мо­мент рас­пла­кать­ся или то­го ху­же на­ло­жить на се­бя ру­ки. Кро­ме то­го, он ис­кус­но стал­ки­вал не­воль­ных со­пер­ни­ков, при­ду­мы­вая се­бе оп­рав­да­ния, ко­то­рые мог­ли све­сти с ума да­же про­жжен­но­го ци­ни­ка Гек­кер­на:

ты же един­ст­вен­ный, кто ра­вен ей в мо­ей ду­ше: ко­гда я ду­маю не о ней, то ду­маю о те­бе; од­на­ко не рев­нуй, мой дра­го­цен­ный, и не зло­упот­ре­би мо­им до­ве­ри­ем: ты ос­та­нешь­ся на­все­гда, что же до нее, вре­мя про­из­ве­дет свое дей­ст­вие и из­ме­нит ее, и ни­что не бу­дет на­по­ми­нать мне ту, ко­го я так лю­бил[37].

На­до же, как да­ле­ко за­гля­ды­вал ка­ва­лер­гард! Но на встре­че у По­ле­ти­ки он по­пал в не­при­выч­ное по­ло­же­ние. Лю­бой муж­чи­на в та­кие ми­ну­ты вы­гля­дит жал­ким. Дан­тес же, требуя бли­зость жен­щи­ны, дол­жен был вдвой­не напрягаться еще и по­то­му, что сце­на, ко­то­рую он за­ду­мал и око­ло го­да вы­на­ши­вал, ко­то­рая начала осуществляться, су­ля удо­воль­ст­вие не толь­ко те­лу, но и низ­ко­й его ду­ше, рух­ну­ла од­но­мо­мент­но, не дос­тиг­нув, как он рассчитывал, дос­той­но­го фи­на­ла. В пы­лу стра­ст­но­го не­тер­пе­ния он мог пред­ло­жить На­та­лье Ни­ко­ла­ев­не бе­жать не толь­ко за гра­ни­цу, но и на край све­та, и, ес­те­ст­вен­но, по­лу­чил от­каз. Что ж, он встал, от­рях­нул­ся и… ре­шил за­бо­леть, бла­го по­го­да бы­ла под­хо­дя­щей – по-осен­не­му мерз­кой.

И все же, ка­ки­ми бы ни бы­ли под­роб­но­сти это­го зло­сча­ст­но­го про­ис­ше­ст­вия, ка­кие мо­ти­вы не дви­га­ли бы На­таль­ей Ни­ко­ла­ев­ной, со­глас­но тра­ди­ци­ям то­го вре­ме­ни, они не от­ме­ня­ли глав­но­го ее пре­сту­п­ле­ния - за­муж­няя жен­щи­на ос­та­лась на­еди­не с хо­ло­стым муж­чи­ной. Та­кая встре­ча долж­на бы­ла со­хра­нять­ся в стро­жай­шем сек­ре­те. Лю­бой ее ис­ход оди­на­ко­во бес­чес­тил се­мью Пуш­ки­на. В этом, пре­ж­де все­го, за­клю­ча­лась тай­ная пру­жи­на всех ду­эль­ных со­бы­тий, ко­то­рая де­ла­ла их столь не­по­сле­до­ва­тель­ны­ми и бе­зум­но про­ти­во­ре­чи­вы­ми для не­по­свя­щен­ных.

Да­же по­сле смер­ти по­эта, ко­гда «пи­кант­ные» под­роб­но­сти этой встре­чи по­те­ря­ли ост­ро­ту сплет­ни, они по-преж­не­му вре­ди­ли ре­пу­та­ции же­ны по­эта и ее друзь­ям. Уз­нав о ней от са­мой На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны (име­ет­ся в ви­ду тес­ный круг дру­зей-муж­чин: Вя­зем­ский, Жу­ков­ский, Тур­ге­нев), в пер­вые не­де­ли вдов­ст­ва «жа­ж­ду­щей про­честь все, что ка­са­ет­ся ее му­жа, жа­ж­ду­щей го­во­рить о нем, об­ви­нять се­бя и пла­кать»[38], они уд­ру­чен­но за­мол­ча­ли, не ре­шась об­на­ро­до­вать про­ис­шед­шее.

Про­го­во­ри­лись жен­щи­ны, да и то спус­тя пол­ве­ка и на смерт­ном од­ре. Но у них бы­ло свое оп­рав­да­ние, свои от­но­ше­ния с Пуш­ки­ным, ко­то­рый за­ра­нее по­свя­тил их в тай­ну ду­эли. Смерть по­эта раз­вя­зы­ва­ла им язы­ки. У них не бы­ло обя­за­тельств пе­ред На­таль­ей Ни­ко­ла­ев­ной – раз­ве что жен­ская со­ли­дар­ность, но кто ее ви­дел?!

Прав­да, се­бя­лю­би­вый Вя­зем­ский ре­шил на­мек­нуть о сво­ей ос­ве­дом­лен­но­сти, на вся­кий слу­чай, что­бы ни­кто не пе­ре­хва­тил лав­ры пер­во­го дру­га, и вста­вил-та­ки в пись­мо к ве­ли­ко­му кня­зю Ми­хаи­лу Пав­ло­ви­чу за­га­доч­ный обо­рот:

Толь­ко не­ожи­дан­ный слу­чай дал ему (по­доз­ре­нию Пуш­ки­на - А.Л.) впо­след­ст­вии не­ко­то­рую до­лю ве­ро­ят­но­сти. На этот счет не су­ще­ст­ву­ет ни­ка­ких юри­ди­че­ских до­ка­за­тельств, ни да­же по­ло­жи­тель­ных ос­но­ва­ний[39].

По­нят­но, что слу­чай, у ко­то­ро­го нет ни «юри­ди­че­ских до­ка­за­тельств, ни да­же по­ло­жи­тель­ных ос­но­ва­ний», то есть ни до­ку­мен­тов, ни сви­де­те­лей – слу­чай, о ко­то­ром про­сто не­че­го го­во­рить! Жу­ков­ский без лиш­них объ­яс­не­ний на­звал это «зло­на­ме­рен­ным раз­вра­том».

Что же рас­ска­за­ла им На­та­лья Ни­ко­ла­ев­на? Ду­ма­ет­ся, ни­че­го осо­бен­но­го. Сна­ча­ла бы­ла встре­ча с Дан­те­сом, а за­тем, во вре­мя его бо­лез­ни, на свет­ских рау­тах к ней стал под­хо­дить Гек­керн с рас­су­ж­де­ния­ми в ду­хе ев­ро­пей­ско­го ра­цио­на­лиз­ма: дес­кать, ма­дам, на­до оп­ре­де­лить­ся в сво­их же­ла­ни­ях - ли­бо ус­ту­пить сы­ну, ли­бо дать ему ре­ши­тель­ную от­став­ку, а не до­во­дить его до смер­тель­но­го ис­сту­п­ле­ния. Впро­чем, Гек­керн и сам не от­ри­цал факт та­ких разговоров:

Я яко­бы под­стре­кал мое­го сы­на к уха­жи­ва­ни­ям за г-жею Пуш­ки­ной. Об­ра­ща­юсь к ней са­мой по это­му по­во­ду. Пусть она по­ка­жет под при­ся­гой, что ей из­вест­но, и об­ви­не­ние па­дет са­мо со­бой. Она са­ма смо­жет за­сви­де­тель­ст­во­вать, сколь­ко раз пре­дос­те­ре­гал я ее от про­пас­ти, в ко­то­рую она ле­те­ла, она ска­жет, что в сво­их раз­го­во­рах с нею я до­во­дил свою от­кро­вен­ность до вы­ра­же­ний, ко­то­рые долж­ны бы­ли ее ос­кор­бить, но вме­сте с тем и от­крыть ей гла­за; по край­ней ме­ре, я на это на­де­ял­ся ⁴⁰.