Джерри потянулся во сне, разминая затекшие мышцы, и дернул плечом, пытаясь сбросить с себя странную тяжесть. По мере того, как скатывалась сонливость, и память услужливо подсовывала картинки из вчерашнего вечера, настроение Джерри, умиротворенное и безмятежное, стремительно портилось.
Вчера он совершил что-то совершенно запретное и невообразимое. За что осудили бы друзья и презрительно фыркнула бы Фиона, а Мишель, наверное, разнесла бы полдома в приступе ярости. Но почему тогда ему как вчера, так и сейчас было абсолютно наплевать на то, что скажут другие? Почему лежать под размеренно сопящим Домиником было как-то… правильно? И даже упиравшийся ему в бедро по-утреннему крепкий член был до одури уместным?
Ответов на эти вопросы не было. Джерри заерзал на простыне, стараясь почесать зудевший после немного первобытного бритья пах, и Доминик сзади беспокойно заворочался, но не скатился с него, а напротив, прижался еще сильнее, буквально распластываясь сверху.
Он подсунул руки Джерри под грудь, стиснул в удивительно уютных объятиях, потерся носом о шею и сладко засопел в ухо. По хорошему надо было его спихнуть, да сбежать поскорее, пока не проснулся, не доводя дело до очередных двусмысленных ситуаций, и Джерри никак не мог понять сам себя: почему он до сих пор этого не сделал.
Сейчас, — говорил он себе, не двигаясь с места, — вот еще немного, и встаю. Когда же Доминик наконец заерзал, потираясь о него членом, и проснулся, сердце замерло, и соврать себе уже не получилось: сбегать пока что совсем не хотелось.
— Доброе утро, — протянул Доминик, сонно щурясь.
— Доброе, — отозвался Джерри, и заворочался, силясь повернуться.
Хьюз отстранился, но лишь затем, чтобы тут же снова притиснуться к Джерри, едва он перевернулся на спину, и крепко обнять руками. Джерри не сдержавшись, легко чмокнул его в макушку и обнял в ответ, прижимая крепче к своему боку.
— Мне нравятся твои мышцы, — пробормотал Доминик ему в плечо. — Специально качаешь или работа такая трудная?
— Работа у начальника отдела в основном за столом, отчеты строчить, — Джерри скривился, — а из всех мышц я пользуюсь только диафрагмой — орать на ленивых подчиненных. А тело — как тренер Престон по физподготовке на первом курсе гонял на тренировках, так привычка к нагрузкам и осталась.
Доминик под его руками напрягся и поднял голову, заглядывая в глаза.
— Престон? — переспросил он. — Джон Престон? Главный гейсекс-символ всея страны? Как интересно… И как же он тебя гонял?
— А что, разве он не женился и не стал многодетным отцом? — искренне удивился Джерри. — На мою свадьбу в обнимку с супругой приходили, и талия у нее к тому времени ух как раздалась… И да, — томно протянул он, — после Престона я не мог сидеть дня по три… Задница болела, — доверительно шепнул он, и все же не выдержав, прыснул со смеху, увидев, как вытянулось лицо Доминика: — Хьюз, мне было одиннадцать, а Джон Престон был помешан на идее сделать из каждого ученика Аполлона! — отсмеялся и выдохнул: — У меня на заду мозоли на заду от скамейки для упражнений на пресс только к восемнадцати годам сошли!
Доминик фыркнул и ткнул его кулаком в плечо.
— Дошутишься у меня, — пригрозил притворно обиженно. — Дня три сесть не сможешь… — он оперся сложенными руками ему на грудь и заглянул в глаза, внимательно следя за реакцией.
— Ты видел здесь гиперэкстензию? — приподнял бровь Джерри, впрочем, прекрасно поняв, на что именно намекал Доминик. — Я бы с удовольствием покачался!
Он говорил и не верил самому себе. Но эта шутливая перепалка ему нравилась. Она будоражила и заводила, заставляя мурашки бегать по позвоночнику, и вызывая странный и непривычный зуд в паху, никак не связанный со вчерашним бритьем.
— Спортивных снарядов не видел, но уверен, что справлюсь и без них, — хмыкнул Доминик. Он отвел взгляд, а потом и вовсе снова лег, положив голову ему на грудь, будто давая понять, что настаивать и торопить события не собирается. Неожиданная, но такая нужная деликатность, которую сложно ожидать от Хьюза.
— Ну что, — улыбнулся Джерри, хоть где-то внутри и шевельнулся червячок страха чего-то неизведанного и почти запретного, — мне бежать в океан? Я так понимаю, именно это апогей твоих желаний относительно меня?
И противореча своим словам, не только не оттолкнул Хьюза, но напротив, прижал крепче.
Доминик хмыкнул и потерся об него носом и щекой, как ластящийся кот — теплый и ласковый.
— Не надо никуда бежать, — сказал, улыбаясь, и Джерри был готов поклясться, что интонации у него были мурлыкающие. — Я, вообще-то, молчу, вслух ничего не озвучиваю, руки держу при себе. Но что-то мне подсказывает, что тебя такое мое поведение не очень-то устраивает.
Джерри на минуту задумался, прежде чем ответить Доминику. Он каким-то неведомым образом вытащил наружу то, что дремало где-то глубоко.
— Да куда я денусь, — почти обреченно сказал он, наконец, — мы на острове, блядь. А как следователю мне безумно интересны твои коварные планы! — он широким жестом провел по спине Доминика, слегка ущипнув того за ягодицу. — И вчера твои руки были очень… — нужное слово никак не подбиралось, — кстати.
— Руки? — переспросил Доминик, широко ухмыляясь. — Мне казалось, вчера было кстати несколько иное…
Он вдруг навалился на Джерри сверху, приподнялся на руках и внимательно вгляделся в глаза, прежде чем наклониться и медленно, со вкусом поцеловать.
— И другое было кстати! — совершенно серьезно ответил Джерри, на миг разрывая поцелуй, чтобы тут же снова оказаться втянутым в него.
Поначалу поцелуй был по-утреннему ленивый и ненавязчивый, но потом дыхание обоих сбилось, а их руки ожили, отыскивая чувствительные местечки, трогая и тиская.
Однако в настоящие ласки эти прикосновения не переросли — Доминик отстранился и чуть хрипло предупредил:
— Или мы останавливаемся, или уроки гимнастики начнутся прямо сейчас.
— Прости, — Джерри вздохнул, — но я пока еще не готов сделать кувырок.
Доминик улыбнулся и скатился с него, встал, упруго потянувшись, и вышел из шатра. Джерри поспешил за ним. Нужно было развести костер и сварить пойманных вчера крабов — есть хотелось неимоверно.
Наверное, после всего случившегося Джерри должен был бы испытывать неловкость, но её почему-то не было. Доминик улыбался, шутил и сверкал голыми ягодицами так же непринужденно, как и за день до этого, и, глядя на него, хотелось улыбаться в ответ.
Они разожгли костер, Доминик притащил из джунглей ветку совершенно неспелых бананов, и пока закипала вода для крабов, испек несколько штук, нанизав их прямо в кожуре на тонкий стебель бамбука.
— Это тебе вместо картошки, — сказал он, протягивая скептично поглядывающему на него Джерри закопченный до черноты фрукт.
Первый кусочек желтоватой мякоти, настолько мягкой, что из кожуры ее можно было достать только ложкой, Джерри сунул в рот только чтобы не обижать пытливо смотрящего на него Доминика. Но едва горячая, ничуть не скользкая, вопреки ожиданиям, а скорее рассыпчатая масса растаяла на языке, не смог удержаться от удивленно-восхищенного возгласа:
— Это же почти картошка!
Доминик лишь пожал плечами — мол, я же говорил! — и самодовольно улыбнулся.
* * *
В следующие несколько дней они основательно прочесали остров, найдя еще один родник, пару высоченных дуримантовых деревьев, и, к огромной радости Доминика — целую рощицу цитрусовых, усыпанных спелыми ароматными плодами. С тех пор, пока Джерри поутру разжигал костер или ходил к роднику за водой, он руками выжимал им по стакану бодрящего сока, говоря о том, что это компенсация за отсутствие кофе. Они беззаботно наслаждались нечаянным отдыхом, ловили крабов и рыбу, купались с дельфинами и спали в обнимку.
Джерри был очень благодарен Доминику за то, что тот не давил на него, но с каждым днем всё отчетливее понимал, что целомудренных поцелуев на ночь и робких тисканий украдкой ему чертовски мало. Даже мимолетные прикосновения Доминика будили в нем что-то неведомое, обволакивающе-теплое, чего никогда не случалось рядом с Мишель. Да и представить себе, что Мишель может расхаживать голышом и во сне протискивать колено ему между ног, ласково потираясь всем телом, было просто невозможно.