— Я осмотрел низ, комиссар.

— Поищите наверху. Что вы там уронили?

— Колпак от часов.

— Я же просил: осторожнее!

Полицейский агент прикрывает дверь. Шриттмейер провожает его взглядом и толстыми пальцами приминает табак в трубке. Котелок… Трубка… Дома он скорее всего ходит в мягких шлепанцах без задников и по вечерам на кухне читает иллюстрированную газету. С женой он сух и неоткровенен, и дети боятся его, как епископа… А в сущности, он просто заурядный чиновник, живущий от повышения к повышению и откладывающий франки про черный день. Вот и все.

— Я плохо знаю семью Бушей, — осторожно говорит Ширвиндт. — Только как покупатель, не больше.

— Тем лучше… Господин Буш в отъезде, а Минна Буш, надеюсь, покинет Швейцарию. Так будет полезнее для нее. Не сомневаюсь, что лица, перечисленные в доносе, подвергаются реальной опасности. Да и что она теряет здесь? Магазин продан, родственники — в Германии. Почему бы ей не перебраться подальше от нашей коричневой Европы? Некоторые латиноамериканские страны объявили о нейтралитете, а гестапо труднее проникнуть в Новый Свет, чем в Женеву!

— Не берусь судить.

— Я говорю гипотетически. Это только частный совет, данный мною госпоже Буш. Она сама должна решить, как поступить… О господи, опять вы?

Полицейский мнется на пороге.

— Вы кончили?

— Остался кабинет…

— Хорошо. Начинайте, мы тоже побудем здесь.

«Минна продала магазин? — думает Ширвиндт. — Так вот откуда деньги для «Геомонде»!.. Если Минну не арестуют, ей придется уехать. Но, боже мой, как все смахивает на провокацию!»

Агент делает свое дело молча. Сдвигает стулья, перебирает бумаги на столе. С особенным пристрастием разглядывает пробные оттиски карт. Ломая ногти, пытается открыть шкатулку для бумаг. Ширвиндт нажимает на боковую планочку, и крышка отскакивает. Вальтер спокоен: в шкатулке одни векселя.

«Пусть ищут», — думает он, отходя и усаживаясь на козетке.

Агент, словно фигурка на рулетке, движется по ходу часовой стрелки. Быстрыми и точными движениями ощупывает каждую плитку паркета, листает конторские книги, передвигает, обстукав, мебель. На лице у него ни усталости, ни разочарования. Шриттмейер сосет незажженную трубку и молчит. Ноги его в толстых, грубых ботинках удобно вытянуты, видны клетчатые шелковые носки. Где и когда Ширвиндт видел такие ботинки? На ком?

Воспоминание приходит не сразу… Дюрок!

Выигрывая время, Ширвиндт лезет за платком и, рассеянно улыбаясь, вытирает углы рта. Догадка может оказаться ошибочной, и тогда придется расплатиться дорогой ценой… «Решайся, Вальтер!..» Момент подходящий: Шриттмейер занят трубкой, а его помощник пытается отодвинуть книжный шкаф, Ширвиндт одним движением опускает руки в карманы брюк и негромко произносит:

— Не шевелиться! Стреляю!

Карманы его пусты. Вытянутые указательные пальцы оттопыривают материю…

Что будет, если кто-нибудь все-таки шевельнется?!

Агент замирает у шкафа. Ширвиндт пятится к двери, не сводя взгляда с него и Шриттмейера, сидящего у стены. Руки Шриттмейера лежат на коленях.

— Так… Хорошо… — говорит Ширвиндт. — Полиция будет здесь минут через пять. И как вы не догадались, что к плинтусу подведена сигнализация?!

Шриттмейер дергает щекой.

— Послушайте…

— Сидеть! — кричит Ширвиндт. — Впрочем, нет… Встань и иди к стене! Руки на затылок. Быстрее!

Медлить нельзя. Шок от внезапности не бывает длительным. Держа правую руку в кармане, Ширвиндт обыскивает Шриттмейера.

— Очень хорошо, — говорит он, доставая из пиджака комиссара пистолет. — Вы просто гениальный актер, Шриттмейер! Такая искренность!.. Попробуйте с той же дозой убедительности доказать полиции, что вы жулик, а не агент гестапо, и, может быть, отделаетесь полугодом тюрьмы.

В эту минуту Ширвиндт больше всего жалеет, что сигнализация, якобы подведенная к плинтусу, выдумана им, а не существует на самом деле: оставаться в комнате наедине с гестаповцами ему не улыбается. Но и уйти нельзя. Положение почти безвыходное.

— Стоять! — говорит он, отходя к двери и держа руку с пистолетом у бедра.

— У нас мало времени, и мне нужна правда. Что с Минной Буш?

Шриттмейер тихо смеется.

— Ничего. Мы действительно из полиции, господин Ширвиндт. На вашем месте я все-таки взглянул бы на мое удостоверение. Оно в нагрудном кармане.

«А вдруг ошибка?! Но ботинки?.. Извечный немецкий стандарт…»

Ширвиндт не убирает пальца с гашетки.

— Вы покажете его инспектору. Не спешите, Шриттмейер.

— Я и не тороплюсь.

— Кто вас послал?

— Генеральный прокурор. Мы приехали из Берна. Здесь нас не знают.

— Даже главный комиссар Женевы?

— Даже он. Позвоните в Берн.

Помощник Шриттмейера не вмешивается в разговор. С руками на затылке стоит у шкафа. Настоящий полицейский вел бы себя иначе и попытался бы что-нибудь предпринять.

— Позвоните в Берн, — настаивает Шриттмейер.

— И не подумаю.

Не спуская глаз с немцев, Ширвиндт снимает трубку телефона и вызывает радиомагазин. Голос Минны возникает в мембране почти сразу же вслед за гудком.

— Говорит Ширвиндт!

— Вальтер?.. Слава богу!..

— Что у вас?

— Был обыск…

— Знаю. Где они?

— Один ушел часа два назад, а второй только что. Что мне делать, Вальтер?

— Закройте магазин. Я скоро позвоню.

Ширвиндт опускает трубку на рычаг и задумывается. Ну и ситуация… Двое немцев — и он один! Вызвать уголовную полицию? Нет, не стоит; показания немцев могут обернуться против «Геомонда». Они, пожалуй, достаточно разнюхали о его контактах с Роз и радиомагазином.

«Хорошо поставлено! — думает Ширвиндт. — И расчет недурен: запугать и заставить надолго прекратить работу. По логике Шриттмейера что я должен делать? Конечно же, немедленно покинуть республику Гельвецию. На это и вся ставка! Не думал же он всерьез, что я забуду проверить в комиссариате личность некоего Шриттмейера, перевернувшего вверх дном мою контору?»

Ширвиндт перекатывает сигарету из угла в угол рта. Свободной рукой трет подбородок. Невесело улыбается про себя. «Да вышло бы, с точки зрения гестапо, очень забавно!.. Я звоню, мне отвечают, что комиссара с таким именем не существует, а ордер на обыск подложный, и Центр, учитывая положение, приказывает мне бросить все — связи, радистов, почтовые ящики — и бежать из Швейцарии… О нас в РСХА судят по своим собственным зарубежным резидентурам. Их человек на моем месте вышел бы из игры. Не потому ли Шриттмейер и не оказал сопротивления, что считает план выполненным? Пусть не по схеме, пусть с поправками на обстоятельства, но в целом доведенным до логического завершения?..»

Ширвиндт делает вид, что колеблется.

— И все же не верится, что вы из полиции, господа.

У Шриттмейера дергается щека.

— Глупости. Позвоните в Берн.

— Будь мы из гестапо, — вздыхает агент, — я размозжил бы вам голову. Нас все-таки двое, не забывайте об этом!

— К сожалению, помню.

— Он прав, — вмешивается Шриттмейер. — Если вы связаны с Марешаль, а мы — гестапо, то почему бы нам не прикончить вас? Мы могли бы сделать это и раньше. Скажем, вчера. Где-нибудь на улице, вечером.

Ширвиндт чуть опускает ствол пистолета. Пусть считают, что он вконец озадачен… По сути, Шриттмейер сейчас играет ему на руку.

— При чем здесь Марешаль? Я думал, что вы грабители, пока вы сами не стали нести околесицу о шпионаже.

— Мы из полиции, — твердо повторяет Шриттмейер и осторожно косится на Ширвиндта. — Справьтесь в Берне. Мы из отдела Ж-семь главного комиссариата.

— Подождем инспектора.

— Ваш сигнал не сработал, иначе инспектор был бы уже здесь… Нам всем повезло, господин Ширвиндт: признаться, мне было бы не слишком приятно предстать перед коллегами в подобном виде. Да и вам трудно было бы объяснить, зачем вы все это проделали. Верните оружие, господин Ширвиндт, и позвоните в Берн.