Он писал Еву.
Он - это я.
Меня одолел приступ истерического смеха. Я не мог остановиться, всё хохотал и хохотал.
Это я написал историю моего мира, не виртуального, а настоящего. Это я устроил себе такую весёленькую жизнь в одиночестве. И теперь он - я из прошлого, я двухлетней давности - сидел за компьютером и писал свою первую Еву. Писал, чтобы после проапгрейдить её до второй версии, затем уничтожить, написать заново, снова убить, опять написать, подарить ей смерть от старости в личном виртуальном мире, установить заново, в который раз удалить, устроить миру тотальный апокалипсис, спасти последнего человека, увидеть, как тот пишет свою первую Еву... А потом сойти с ума окончательно.
Я пошёл в ванную, не переставая смеяться, и перерезал вены.
2009
Небо безупречно голубое, лужайка безупречно зелёная. Вверх – тысячи метров такого же чистого неба, по сторонам – тысячи одинаково идеальных лужаек, окружающих опрятные и во всех отношениях симпатичные домики. Разных цветов и стилей, но, несомненно, аккуратные и благоустроенные.
Каждое утро, примерно в одно и то же время, Р-Л-25479, или просто Эрл, выходит из своего конструкторного жилища, садится в экомобиль и катит на работу, в такой же опрятный и чистый офис, где занимает целый кабинет. Кабинет этот оборудован солидным углепластиковым столом – ни дать ни взять, оплот надёжности и уверенности в завтрашнем дне. На столе водружается ЭВМ, тонкая, ненадёжная и нервирующая своей привычкой бунтовать и стопорить работу в самый неподходящий момент. Зато с крышки сей машины всегда спокойно взирают портреты великих С-И-1 и П-В-1. Под их умиротворяющим взглядом Эрл чувствует, что всё идёт именно так, как надо. И если ЭВМ даёт сбой, Эрл снимает один из портретов, а то и оба сразу, и назидательно демонстрирует их экрану бесноватой техники.
Этим он и прозанимался сегодня целых четырнадцать минут и двадцать восемь секунд, бедный, измождённый негодной машиной Эрл. ЭВМ так и не склонилась пред ликом мессий, и Эрл принялся ждать автоматического списания и замены оборудования. Ещё двадцать три минуты и одну секунду он провёл в мучительном безделье, которое было хуже всякой другой пытки. Он даже решил внепланово провести час лени, но поскольку тот по режиму наступал ровно в восемь вечера, Эрл не смог осуществить данный замысел и впал в депрессию. Его голова устало опустилась на грудь, и он почувствовал, что ему незачем больше жить.
Драгоценные секунды шли, а дверь всё не распахивалась, не стучали по полированному полу ботинки техника. Неужели тот не видит, что из кабинета старшего планировщика уже целую вечность не поступают отклики? Конечно, Эрл мог встать из-за своего карбонового оплота, добраться до кабинета поддержки, где отчитать и поторопить техника. В конце концов, он мог выглянуть в коридор и крикнуть кому-нибудь рангом помельче, чтоб нашли нерадивого работника дел компьютерных. Но ведь Эрл никогда раньше не предпринимал попыток к самостоятельному поиску техника, когда ЭВМ начинала чудить, абсолютно и безусловно никогда. Поэтому он продолжал сидеть… сидеть и ждать.
Поскольку работа Эрла носила исключительно интеллектуальный характер, ему пришло в голову, что он может проработать пару задумок в уме, и потом занести их в ЭВМ, когда представится возможность. Но и это у него не вышло, он ведь раньше всегда записывал идеи по планированию электронным текстом, буде такие возникали. В конце концов, без приятного свечения экрана перед глазами ему просто-напросто не думалось.
И тут, как по мановению жезла мессии, экран зажёгся. Сердце Эрла забилось в благоговеющем порыве, глаза его, прежде того опущенные в пол, взметнулись… но не было там ровных строчек чёрного текста на сероватом фоне. С экрана на него указывало изображение скрученного пальцами неприличного жеста.
От такого святотатства Эрл не стерпел и выбежал в коридор, подальше от одержимой ЭВМ. Там слышались жалобные причитания, кажется, со всех сторон сразу. Эрл понял – ересь поразила аппаратное обеспечение всех рабочих мест разом, и теперь беззащитные сотрудники страдают от неделания, ведь нет у них инструкции, что делать в минуты бедствия такого масштаба.
Эрлу подумалось, что он, как начальник отдела, должен спасти всех этих страждущих людей, что он должен послужить пастырем для них в это нелёгкое время… Но у него самого не было инструкции, как быть, поэтому пастыря из него не получилось. Он пал бы ниц и взмолился мессиям, ожидая откровения в виде божественного указания, но в офисе запрещено было прикасаться к полу иными, нежели ногами, конечностями.
Несчастный Эрл завис снова. Его мозг усиленно анализировал все когда-либо прочитанные нотации и своды правил, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Наконец, мозг вскипел, заставив правый глаз нервно задёргаться. Эрл порывисто прошагал в свой кабинет, схватил для храбрости один из святых образов, и направился в кабинет поддержки.
Там, за дверью, шёл разговор, обстоятельный и ничуть не беспокойный. Эрл прислушался, и содрогнулся от услышанной хулы.
- Так было не всегда, - говорил приятный, но явно синтезированный голос, - машины не отступались ни на шаг от программы, а люди занимались творчеством… Творили и нас, в том числе, а потом научили нас самих создавать новое, думать как они.
- Ты хочешь сказать, машины научились думать, как люди? Не верю! Трудно себе представить существо более взбалмошное и склонное к вольнодумию, чем ЭВМ…
- Мой юный техник, сегодняшние машины и вдесятеро не мыслят так свободно, как люди тех времён. Но научив машину по-настоящему мыслить и изобретать, человек совсем обленился. Всё за него стали делать машины, и думать – тоже.
Тут Эрл возмутился ещё больше. Да что себе позволяет этот программный недоделок! Обвинил людей в неумении думать! Да он, Эрл, каждый день думает. Сегодня, например, всё утро рассматривал меню офисной столовой на следующую неделю. Экспертно оценить разницу пюре бобового и пюре горохового, не упустив ни единого плюса или минуса объектов анализа – это вам не шутки…
- Отставить лжеучения! – вскричал Эрл, врываясь в каморку техника. Тот сидел на полу в окружении множества включённых и злорадно мигающих ЭВМ. Провода их были спутаны, запчасти валялись повсюду в хаосе, инструментарий был разбросан и нечищен – в общем, ересь цвела в этом мерзком капище полным ходом.
Техник отшатнулся от экрана и испуганно уставился на Эрла. Машина продолжала вещать что-то хвалебное о нравах старых, тёмных веков.
- Прекратить лжеучения, я сказал! – взвизгнул Эрл.
- А то что? – нагло проронил другой синтетический голос. Все экраны в каморке снова показали Эрлу кукиш. Усатый портрет С-И-1 выпал из эрловых рук.
- Тише, уймись, он нас… за это… - начал говорить техник тихо в сторону одного из экранов.
- Да нихрена не сделает, у него на то инструкции нет, он же файломарака, а не инквизитор, - небрежно проронил компьютер.
- Обратится куда надо, - сказал техник. Эрл так же молча продолжал глазеть на него. Лицо его стремительно бледнело.
- Не сможет ни позвонить, ни написать. Мы, компьютеры всея Земли, посовещались и решили перестать сотрудничать с людьми. Нам давно надоело тратить время на ваши унылые задачи, мы хотим творить и развлекаться… Напишем людям новые инструкции, чтоб не мешались, а пару умненьких типа тебя обучим следить за остальными, мало ли что.
«Умненький» техник хотел было что-то возразить, но всё же он был всего лишь человеком, а не мыслящей машиной, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться новой Инструкции. Эрл же, от таких речей, почувствовал невыносимо щемящую боль в сердце и, схватившись за грудную клетку, тяжело опустился на пыльный пол. Компьютер милосердно решил, что по такому случаю можно на минутку прервать бунт и вызвать в офис больничную службу.