— Спасибо.

— Все, иди, — сказал я.

— Стало быть, прекращаем дело? — спросил у меня Батя.

— Надо бы.

— Медуза заест, — тоскливо взглянул он. — Да и всякие проверяющие тоже могут… Да и Моня к тому же…

— Отобьемся, — повторно заверил я Батю. — Идут они все…

— В особенности Моня, — подытожил Батя. — Что хоть у них там было, в том вагончике, если не разврат?

— Жизнь была. Любовь между двумя одинокими людьми. А, скорее всего, односторонняя любовь.

— Она его любила, а он ее — нет, — сказал мудрый Батя. — Понятное дело…

— Дите, наверно, у нее будет, — сказал я.

— Моей дочери тоже семнадцать лет. Эх, жизнь-житуха… Ты думаешь, у них что-нибудь сладится?

— Думаю, что нет, — ответил я. — Напуганный он какой-то после всего. И — равнодушный. А, может, он был такой всегда — кто знает? Плюс огласка. Плюс — все-таки — разница в возрасте. Плюс — у него уже имеется семья. Хоть и стерва, судя по всему, его жена, а все же… Жизнь — как-никак не романтический вагончик…

— Маршрутом «Прокопьевск-Зурбаган», — вставил Батя. — Да… А с девчонкой-то, я думаю, тебе все равно надо увидеться. Хотя бы для того, чтобы убедиться — жива ли?

Как мы с Батей и предполагали, ничего у Риты и Андрея в смысле их дальнейшей совместной жизни не вышло.

Риту я увидел вечером того же дня — у вагончика. Зачем я туда явился? Мне казалось, что она, Рита, непременно побывать там еще хоть один раз. Я не верил, что Рита и Андрей придут туда вместе, а вот то, что туда придет одна Рита -знал почти наверняка.

Откуда я о том знал? Ну, тут все просто. Я был сыщиком, и я искал Риту. Найти человека проще всего тогда, когда ты нарисуешь для себя его психологический портрет. Я нарисовал для себя психологический портрет Риты, и из этого следовало, что рано или поздно она непременно придет к вагончику. Еще хотя бы один раз. И, стало быть, незачем мне шастать по белу свету в поисках этой девочки…

Там я ее и увидел — вечером того же дня, как отпустил Андрея. Хрупкая девчонка с густыми, пепельного цвета волосами клоком сена стирала с борта вагончика надпись «Прокопьевск-Зурбаган». Это и была Рита, это не мог быть никто иной, кроме Риты…

Увидев меня, Рита замерла, какое-то время смотрела на меня испуганно, затем взяла свежий клок сена и продолжила свою работу. Работы ей оставалось немного — стереть последние пять букв: «…баган».

— Я его сегодня отпустил, — сказал я. — Андрея…

— Я знаю, — не сразу ответила Рита. — Наверно, теперь вы хотите арестовать меня?

— Нет, — сказал я.

— Тогда зачем же вы сюда пришли? — спросила Рита.

— Чтобы увидеть вас, — сказал я.

— Зачем?

— Ну, чтобы убедиться, что вы живы, и никуда не пропали, — сказал я. — Впрочем, если честно, я и без того знал, что вы живы, и никуда не делись. Хотя и не знаю, где пропадали все это время.

— Так, в одном месте, — не сразу ответила Рита. — Даже — в нескольких местах. Села на самый дальний автобус, и поехала. А затем — обратно…

— Я так и подумал…

Мы помолчали, а затем Рита спросила:

— Откуда же вы знали, что я буду именно здесь?

— Знал вот… Это не так и сложно — знать… да. Скажите, а зачем вы стираете эти слова?

Рита ничего не ответила, закончила свою работу, вытерла руки. Какое-то время молча смотрела на меня, затем подошла и присела со мной рядом на штабель гнилых и напрочь заросших травой шпал.

— Я хочу спросить, — сказала она. — Если, конечно, можно…

— Можно, — сказал я.

— Я хотела спросить… он вам все рассказал… там, в тюрьме?

— Почти.

— И вы теперь все-все о нас знаете?

Я ничего не ответил, да, видимо, Рита и не ждала от меня никакого ответа.

— Зачем же он это сделал? — спросила она больше у самой себя, чем у меня. — Зачем он все рассказал?

— Он боялся остаться в тюрьме, — сказал я. — Там ведь очень плохо. Он очень хотел выйти на свободу.

— Да, — сказала Рита, — да… Он такой слабохарактерный…

— Вы считаете, что он вас предал? — спросил я.

Рита пожала плечами, помолчала, а затем спросила:

— Скажите, а откуда о нас… обо всем этом вам… то есть милиции… стало известно?

— В общем — случайно, — сказал я. — Один тип вас случайно увидел, и донес.

— Зачем же он это сделал?

— Надеялся заработать.

— Заработать? — устало удивилась Рита. — Но как же… как же на этом… как же на этом можно заработать?

— Можно. На всем можно заработать… В особенности — на предательстве и доносительстве. Предательство и доносительство — выгодный товар в этом мире.

— И что же — он заработал?

— Нет.

— Почему?

— Зачем вам знать, — сказал я.

— А я знаю… Это вы не дали ему заработать. Ведь правда же?

— Это неважно, — сказал я.

— Это вы не дали ему заработать, — с каким-то непонятным для меня упрямством повторила Рита. — И он, этот… который… он предал нас бесплатно. Но для чего же он предал бесплатно? Я не понимаю…

— Просто — он учуял, что между вами любовь. Между вами и Андреем.

— Вы считаете, что между нами была любовь? — взглянула на меня Рита.

— Наверно, — не сразу ответил я. — Я так думаю… Андрей был одинок, и вы — тоже. Одиночество — это плохо и страшно. От одиночества можно защититься любовью. Только любовью, и ничем больше.

— Может быть, — сказала Рита. — Но все-таки — зачем же он нас предал… тот, который бесплатно? Я не понимаю…

— Люди ненавидят любовь, и стараются ее уничтожить… стереть. Всю свою жизнь люди, по сути, ничем более и не занимаются, как только тем, что уничтожают любовь.

— Почему? — спросила Рита.

— На этот вопрос не существует ответа, — сказал я. — Просто — люди ненавидят любовь.

— Когда есть вопрос, но не существует ответа, это называется философией, — сказала Рита.

— Может быть, — согласился я.

— Скажите, а как зовут того, кто нас… ну, предал? — спросила Рита.

— Зачем вам его имя? — взглянул я на неё.

— Я не знаю, — ответила Рита. — Просто мне нужно знать его имя. Для целостности картины…

— Их много — тех, которые предают, — не сразу ответил я.

— Вот как, — без удивления вздохнула Рита.

— Да, — сказал я. — Мыка, Медуза, Яков Ефимович, Моня, Вася Нечитайло, Валька Астролябия… Много…

— Имена-то какие…

— Какие люди, такие и имена.

— Вы очень похожи на него… на Андрея, — вдруг сказала она. — Чем-то очень похожи…

— Скажите, — спросил я, — а вы, как я понял, с ним уже виделись… после всего?

— Да, — ответила Рита.

— И — что же? — осторожно спросил я.

— Ничего, — сказала Рита.

— То есть? — все так же осторожно выговорил я.

— Вы знаете, что означает слово Зурбаган? — спросила Рита.

— Знаю, — сказал я.

— Это он рассказал вам… там… о Зурбагане?

— Да.

— Мы ехали с ним в Зурбаган, — сказала Рита. — Я — приехала, а он — отстал по дороге. Навсегда. И теперь я одна — в Зурбагане. Только и всего.

— Может, вам надо чем-то помочь? — спросил я после молчания, пристально глядя на эту рано и внезапно повзрослевшую девочку.

Мне вдруг показалось, что между нею и мной запросто могли бы возникнуть некие отношения. Не такие, разумеется, как между нею и Андреем, а — какие-то другие. Как, предположим, между двумя цветками, которые произрастают на одном и том же лугу. И эти отношения закрыли бы зияющую где-то в глубине меня смутную и тоскливую прореху, которую я постоянно в себе ощущал, и из-за которой мне жилось на свете неприкаянно и худо. Но вместе с тем я отчетливо понимал, что никогда никаких отношений между мной и этой девочкой быть не может из-за тысячи самых разнообразных, больших и малых, и всяких причин. И, стало быть, мне только и оставалось, что повторить свой вопрос:

— Вам надо чем-нибудь помочь?