Если слышишь недоступное уху, значит, настало время превращения снов в явь. Сон того, чей голос ты слышишь, становится явью и начинает поглощать тебя. Нужно быть острожной. Сая вспомнила слова, сказанные когда-то знахарем их племени, и посмотрела на Рэнтаро.

— Я понимаю, поэтому я вторая жена.

Тусклые глаза женщины-аллигатора вспыхнули. Если оставить всё как есть, к её высохшей коже вернётся упругость и, оборотившись настоящим крокодилом, она нападёт на Саю. Сая поспешила предотвратить превращение женщины-аллигатора в настоящего крокодила.

— Так сказал Рэн. Сказал, что я вторая жена.

Женщина-аллигатор отвела взгляд от Саи и сурово посмотрела на мужа.

Рэнтаро растерялся.

— Да… ну… дело в том, что малайцы мусульмане. А мусульманин может иметь до четырёх жён.

— Мы не мусульмане, — отрезала старуха.

— Да, но в Малайе считается… — запнулся Рэнтаро и, смешавшись перед старухой и женщиной-аллигатором, уставился в потолок.

Сая не понимала, почему её слова о том, что она вторая жена Рэнтаро, наделали столько шума. Хотя племя Саи не исповедовало ислам, как малайцы, у влиятельных мужчин было по две-три жены. Наличие нескольких жён свидетельствовало о солидности мужчины. Поэтому, покидая племя, она объявила, что стала второй женой Рэнтаро, и, когда стала жить в Кота-Бару, тоже не скрывала этого. И то, что у Рэнтаро было две жены, ни у кого не вызывало презрения, напротив, к нему относились с почтением. В чём тут сложность, она не понимала. Ведь судя по дому, семейство Нонэдзава было зажиточным. Рэнтаро был главой этой семьи. Богатый мужчина может иметь много жён.

— Это Япония. И здесь иметь двух жён — неслыханное дело, — категорично сказала старуха.

И женщина-аллигатор с окаменевшим лицом тоже кивнула. Младший брат Рэнтаро проворчал:

— Вот именно. И главное, в нынешнее трудное послевоенное время приводить с собой женщину с приплодом…

Повисло напряжённое, как скрип ветвей друг о друга, молчание. Рэнтаро раздавил выкуренную до самого фильтра сигарету.

— Я попробую переговорить с Саей наедине.

Старуха и женщина-аллигатор ничего не сказали. Рэнтаро поднялся, сделав Сае знак глазами. Она с сыном последовала за Рэнтаро, раздвинувшим оклеенные бумагой створки двери, ведущей в коридор.

Они направились вглубь дома. Из боковой комнаты в коридор выглянули трое ребятишек, но Рэнтаро, выругав их, закрыл дверь. Когда они проходили мимо этой комнаты, послышался женский голос. В доме, как видно, жила и другая родня.

Открыв одну из выходивших в коридор деревянных дверей, Рэнтаро скрылся за ней. Сая последовала за ним и, едва ступив в комнату, сразу поняла, для чего она предназначалась. Это была комната для приготовления лекарств. На полке у стены стояли склянки и банки разной формы, были расставлены металлические и глиняные ступки, комната была пропитана лекарственным запахом. Наголо стриженный молодой человек, сидя на дощатом полу, укладывал в сплетённые из древесной коры коробки бумажные пакеты с лекарствами. Рэнтаро сказал этому молодому человеку: «Асацугу, выйди-ка ненадолго». Тот изучающе посмотрел на Саю и, ничего не сказав, тяжело поднялся.

— Да — завтрашняя поездка откладывается.

— Но я же всё подготовил, — надув губы, запротестовал молодой человек.

— Только на несколько дней, — сказал Рэнтаро, не дав Асацугу и рта раскрыть, и тот с недовольным видом вышел из комнаты.

Сая вдохнула полной грудью. Это был родной запах. Дом в Кота-Бару, где жили они с Рэнтаро, тоже был пропитан этим запахом. Это был прекрасный свайный дом с крышей, крытой дранкой и просмолённой сосновой корой. Из сада вела лестница на веранду, где стояли стол и плетёные стулья и где можно было принимать гостей. Внутри дом делился перегородками на четыре комнаты, но стоило их раздвинуть вместе с выходящими на улицу дверьми с жалюзи, как всё пространство дома и сад становилось одним целым.

Одну из этих комнат Рэнтаро отвёл для хранения лекарственного сырья, которое он отправлял в Японию. Сая помогала ему, сортировала и упаковывала лекарства, вдыхая напоённый запахами мускуса и древесными ароматами воздух. Иногда она помогала Рэнтаро и в приготовлении снадобий. Из серы, древесной смолы, очищенной камфары, плектрантуса и другого сырья она делала лекарства, помогающие от кожных заболеваний, и Рэнтаро бесплатно раздавал их. Малайцы, часто страдающие болезнями кожи, были им чрезвычайно признательны. Кроме того, они делали «лекарство от малярии», «обезболивающее», и Рэнтаро щедро раздавал их. Сая восхищалась — «какой же Рэнтаро добрый!»

В дом приходили разные люди. Представители японских торговых домов, малайцы, индийцы, китайцы. После захвата Кота-Бару японскими войсками к ним добавились офицеры оккупационных войск. Когда приходили японцы, Рэнтаро разговаривал с ними приглушённым голосом, а под конец просил Саю принести на веранду еду и устраивал пирушку. Сая зачарованно смотрела, как Рэнтаро с явным удовольствием распивает сакэ с японцами. В то время Сая ещё верила словам Рэнтаро, что японцы пришли для того, чтобы помочь Малайе обрести независимость. Она с гордостью смотрела, как Рэнтаро общается с трудившимися на благо Малайи офицерами.

— Сая, — сказал Рэнтаро, плотно прикрыв дверь.

Этот голос вернул Саю во времена, когда они с Рэнтаро жили вместе. Это имя дал ей Рэнтаро. Когда она сопровождала его во время сбора лекарственных трав, он спросил, как её зовут. Сая в нерешительности несколько раз повторила по-малайски: «Нама сая» — «Моё имя». Её настоящее имя было Кэсумба — это название дерева с ярко-красными плодами. Раньше мужчины её племени, вступая на тропу войны, раскрашивали тело соком его плодов. Но в её племени женщины открывали своё настоящее имя только своему мужу. Соплеменники называли женщин по имени отца, добавляя какая это по счёту дочь. После замужества женщину называли по мужу. Поэтому у женщин её племени имя существовало только для отца, матери и мужа. Когда Рэнтаро спросил её имя, он был для Саи всего лишь чужаком, и она не могла назвать ему своего настоящего имени. До сих пор никто не обращался к Сае с таким вопросом. Пока Сая повторяла: «Нама сая», Рэнтаро, подняв руки, рассмеялся.

— Понял, понял. Сая. Я буду называть тебя Сая.

Так Кэсумба стала Саей.

— Рэн, — прошептала Сая, сделав шаг к нему.

Но прежде чем она успела подойти ближе, Рэнтаро строго спросил её:

— Почему ты не осталась в Кота-Бару? Хозяин дома Кё сказал, что ты можешь там жить сколько угодно. Я дал тебе достаточно денег.

Сая заметила, что даже вдали от взглядов семьи Рэнтаро не обнял сына, не сказал: «Хорошо, что приехали, я соскучился». Лицо у него было напряжённое, это был не тот Рэнтаро, что прежде любовно ласкал её гладкое тело, радовался, глядя, как Сая с удовольствием примеряет красивые одежды, ест вкусную пищу. Сае довелось увидеть, как война совершенно меняла людей, и она не удивилась реакции Рэнтаро.

— Вместо денег, что ты мне дал, японская армия выдала реквизиционные расписки. Когда война закончилась, они превратились в ничто.

Рэнтаро должен был прекрасно знать, что после поражения Японии в войне расписки превратились в клочки бумаги. Почувствовав неловкость, он нахмурил тронутые сединой брови.

— Тогда надо было вернуться в лес. Я же сказал, что когда-нибудь приду за тобой.

— Я хотела с тобой увидеться. — Подтолкнув Исаму вперёд, Сая заглянула в лицо Рэнтаро.

— Я понял, твои чувства мне понятны, — едва слышно ответил они.

«Нет, Рэну этого не понять, — подумала Сая в глубине души. — Зачем я хотела встретиться с Рэнтаро? Зачем я приехала в Японию, хотя для этого мне пришлось присвоить чужое имя?» Но Сая молчала. Мужчинам нельзя говорить всего, что у тебя на сердце. Всегда нужно хоть чуточку скрывать свои настоящие чувства — это единственное оружие женщины, нож с одним лезвием.

— Сая, может, ты передумаешь? Жить в Японии тяжело. Пойми, в этом доме живут моя жена и дети. Сюда же перебралась и семья моего младшего брата, чей дом сгорел при авианалете. У нас нет места для тебя.