Действительно, «расстрига» отослал Ксению-царевну только не на Устюжну, а на Белоозеро, и она должна была в темной келье затвориться навеки.

Впрочем, Ксения ненадолго появляется из темной кельи в 1606 году, когда заточивший ее в монастырь «расстрига» сам погиб страшной смертью, и пеплом от его сожженного тела выстрелили по направлению к западу, к Путивлю, к Польше – откуда он сам пришел.

На Шуйского и на его царские рати напирают полчища Болотникова, и силы Шуйского изнемогают. Первого самозванца уже не существовало, второй еще не являлся; но говорят, что он есть, что он жив. На Шуйского идет тень более страшная чем та, от которой Русская земля на время было отделалась. И вот он ищет помощи, хватается тоже за тени, за мертвых – за Годуновых: он велит вырыть их гробы, и с бедного кладбища Варсанофиевского монастыря переносить их с царским великолепием в Троицкий монастырь: для этого вызывается из монастыря своего, с Белаозера, и Ксения, теперь уж инокиня Ольга. Она должна была провожать гробы отца, матери, брата. Следуя за гробами, Ксения, говорят, «по обычаю, громко вопила о своих несчастьях». Мы думаем, впрочем, что если бы даже это громкое плаканье не было в обычае, то естественно было одинокой девушке громко плакать об отце, о матери и брате, а вместе с тем и о всей своей горькой жизни, приведшей ее от трона в бедную монашескую келью.

После этого мы видим Ксению уже в Троицком монастыре: значит, и ее перевели в высшее место, поближе к гробам отца и матери. Отсюда Ксения пишет к своей тетке, и уже сама называет себя «старицей»: «в своих бедах чуть жива, совсем больна вместе с другими старицами, и вперед ни одна из них себе жизни не чает, с часу на час ожидают смерти, потому что у них в осаде шатость и измена великая».

Монастырь осажден поляками и толпами Тушинского вора с Заруцким – и вот Девичий монастырь взят, и воры «черниц: королеву Марфу, дочь князя Владимира Андреевича, и Ольгу (Ксению), дочь царя Бориса, на которых прежде и взглянуть не смели, ограбили до-нага, а других бедных черниц и девиц грабили и на б…. брали».

Это разоряли монастырь приверженцы такой же развенчанной женщины, как и Ксения – Марии Мнишек, некогда ревновавшей к Ксении своего Димитрия.

Наконец, под 1622 годом встречаем последнее известие о Ксении: она умерла.

В царской грамоте суздальскому архиепископу Арсению читаем: «Ведомо нам учинилося, его, царя Бориса Федоровича, дочери, царевны старицы Ольги не стало; по обещанию же своему, отходя сего света, приказала нам бить челом, чтобы нам пожаловати, тело ее велети погрести у Живоначальные Троицы, в Сергиеве монастыре, с отцом ее и с матерью вместе».

А в 1637 году датский король Христиан IV прислал гонца Гольмера с грамотой – за костями жениха Ксении, несчастного принца Иоанна, умершего в России. Кости жениха Ксении покоились в русской земле 35 лет.

Подобно Софье Палеолог, Софье Витовтовне, Елене Глинской и некоторым другим историческим женщинам, вошедшим в наши очерки, Марина Мнишек, по своему происхождению, не принадлежит Русской земле в тесном значении этого слова. Однако, по своей жизни и деятельности, потому что имя этой женщины связано было со всеми крупными, так сказать руководящими, событиями Смутного времени, и, наконец, по той печальной популярности, которой пользуется имя этой женщины, как «Маришки безбожницы», в русском народе, – Марина Мнишек всецело должна принадлежать русской истории и русскому народу, и потому в ряду исторических женских личностей Русской земли должна занимать одно из самых видных, хотя не почетных мест.

Но мы будем говорить о ней по возможности кратко и сжато, не вдаваясь в излишние подробности и передавая только самые существенные факты, исключительно группирующиеся около Марины, а не относящиеся до всего цикла Смутного времени, потому что в противном случае рассказ ваш о Марине Мнишек вышел бы из рамок наших кратких очерков.

Марина или Марианна родилась в богатом и знатном польском семействе. Отец ее был сендомирский воевода Юрий Мнишек, прославившийся на своей родине тем, что никто лучше его не умел потворствовать преобладающим наклонностям короля, отличавшегося большой слабостью к прекрасному полу. Вообще отец Марины был из числа людей, для которых все средства позволительны.

Младшая сестра Марины, Урсула, была замужем за князем Константином Вишневецким, братом знаменитого князя Адама Вишневецкого.

Этот Вишневецкий привез с собой однажды в Самбор, где жили Мнишки, какого-то неизвестного проходимца, неведомо откуда явившегося, который сначала был у него слугой, а потом сказался московским царевичем.

Среднего или почти низкого роста, хорошо сложен, лицо круглое, неприятное, волосы рыжеватые, глаза темно-голубые, задумчиво-грустен, даже мрачен, неловок – вот наружность проходимца, которого увидала Марина и узнала, что это московский царевич, спасшийся от убийц чудесным образом.

Красота Марины, ловкость, ум, необычайная сила воли, доказанная потом всей тяжелой жизнью этой девушки – вот что поразило молодого, страстного проходимца в том энергическом существе, которое он встретил в Самборе.

В неведомом проходимце Марина увидала свой судьбу, – и овладела его волей.

Проходимец представлен был королю в Кракове – и король признал в нем московского царевича, потому что ему выгодно было признать его таким, и назначил ему приличное содержание.

Возвратившись с Мнишком в Самбор, признанный царевич, очарованный Мариной, предложил панне руку и московский престол, который считал своим достоянием.

Названный Димитрий, говорят, долго не осмеливался решиться на это. Он был робок, неловок с Мариной.

Объяснение произошло в саду.

– Панна! моя звезда привела меня к вам, – сказал Димитрий: – от вас зависит сделать ее счастливой.

– Ваша звезда слишком высока для такой девушки, как я, – отвечала Марина.

Димитрий целует ее руку.

– Моя рука, – сказала Марина, отнимая руку: – слаба для вашего дела. Вам нужны руки, владеющие оружием, а моя может только возноситься к небу вместе с молитвами о вашем счастье.

Димитрий скоро занемог. Марина показала к нему участие.

– Поправляйтесь, – говорила она: – станьте на челе войска, победите ваших врагов, тогда подумаете, как победить мое сердце: только славными подвигами и доблестями вы меня завоюете!

Если всего этого и не было, то было что-нибудь в этом роде, потому что иначе и не могла действовать Марина, какой она проявлялась в продолжение всей своей тревожной жизни. Она овладела Димитрием всецело, она держала его в нравственной неволе даже тогда, когда он сидел уже на московском престоле, а она, его невеста, оставалась еще в Самборе, у отца. С московского престола Димитрий не забывал о Марине Мнишек, когда ему предлагали уже в жены сестру короля польского.

Мнишек, дав согласие на брак дочери с Димитрием, отложил совершение самого брака до той поры, когда жених утвердится на престоле.

Но ловкий воевода поспешил обеспечить участь Марины в будущем, 25 мая 1604 года названный Димитрий дал запись Мнишку:

Тотчас по вступлении на престол выдать отцу Марины 1.000.000 польских злотых для подъема в Москву и уплаты а долгов, а Марине прислать бриллианты и столовое серебро из царской казны.

Отдать Марине Великий Новгород и Псков со всеми жителями, местами, доходами, в полное владение, как владели прежние цари; города эти остаются за Мариной, хотя бы она не имела потомства от Димитрия, и вольна она в них судить и рядить, постановлять законы, раздавать волости, продавать их, строить католические церкви и монастыри, в которых основывать школы латинские; при дворе своем Марина вольна держать латинских духовных и беспрепятственно отправлять свое богослужение, потому что он, Димитрий, соединился уже с римской церковью и будет всеми силами стараться привести и народ свой к этому соединению. В случае, если дело пойдет несчастно и он, Димитрий, не достигнет престола в течение года, то Марина имеет право взять назад свое обещание, или, если захочет, то ждать еще год. 12-го июня Димитрия заставили дать другую запись: Уступить Мнишку княжества Смоленское и Северское в потомственное владение, а как половина Смоленского княжества и шесть городов северских отойдут к королю, по обязательству Димитрия, то Мнишек получить еще из близлежащих областей столько городов и земель, чтобы доходы с них равнялись доходам с городов и земель, уступленных королю.