Наконец, девушка решается заговорить со своим повелителем и возлюбленным о делах более серьезных: она напоминает ему об обещании сделать ее помещицей – записать за ней из дворцовых сел волость.
«Благочестивый великий государь царь Петр Алексеевич милостивно здравствуй, о чем государь и милости у тебя государя просила, и ты государь поволил приказал Федору Алексеевичу выписать из дворцовых сел волость и Федор Алексеевич по твоему государству указу выписав послал к тебе государю чрез почту, и о том твоего государева указу никакого не учинено. Умилостивися государь царь Петр Алексеевич для своего многолетнего здравия и для многолетнего здравия царевича Алексея Петровича свой государев милостивый указ учини.
Ich ver suche mein gnadigste herr und vader seyt mein gnadige bitt nit af um Gottes willen posalu mene sein undergnadigste dienerrin bet in mein dot.
«Dem 11 September. A. M. M.»
Кроме государевых волостей девушка получала от своего высокого друга и другие доказательства его любви к ней: так Петр пожаловал ей с матерью ежегодный пенсион в 708 рублей, что, при бережливости, даже скупости царя преобразователя и при постоянной нужде его в деньгах, которых так много требовалось на постройку кораблей, на прорытие каналов, на возведете крепостей, на посылку молодых вельмож за границу и нескончаемые войны со шведами – представляло тогда солидную субсидию. Мало того, государь построил своей любимице огромный каменный палаццо, в самой немецкой слободе, недалеко от немецкой кирки, чтобы его возлюбленной ближе было ходить в церковь. Наконец, государь подарил ей свой портрет, осыпанный брильянтами, ценностью в тысячу рублей – и это было тогда, когда молодой супруге царевича Алексея Петровича буквально было нечем кормиться, как мы и увидим ниже.
Осыпанное милостями царя, семейство Монсов скоро стало злоупотреблять своим влиянием, в чем, по всем вероятиям, наиболее виновата была мать девушки, по-видимому, очень корыстолюбивая старуха. Корыстолюбие, впрочем, замечается и в характере самой девушки.
Монсы начали вмешиваться в государственные дела, ходатайствовали по присутственным местам за себя и за других, – и в виду дружбы к ним государя, все государственные люди спешили сделать им все угодное. По свидетельству Гюйссена, воспитателя царевича Алексее, в присутственных местах даже принято было за правило, что если madame или mademoiselle Montzen имели какое-либо дело или тяжбу, будь это их собственное дело или их друзей, то об этом делались особенный reflexions salva justitia, и Монсы так широко воспользовались этим снисхождением царя, что стали мешаться в дела нашей внешней торговли, ходатайствовать за иноземных купцов, набирать себе через это большие деньги, и ставили себя в совершенно исключительное положение.
Трудно винить в этом случае девушку: она, надо полагать, пользовалась своим влиянием в подобных нечистых делах совершенно невинно, руководимая своей корыстной матерью.
Вот один из примеров влияния девушки на царя.
В Москве состоял на службе артиллерийский полковник, иноземец Краге. Однажды пьяный гайдук Краге в присутствии господина избил и изуродовал минера Сервера. Гайдука за это наказали кнутом, но Серьер не удовольствовался этим наказанием и, по выздоровлении от увечья, подал счет на Краге – во что ему обошлось леченье. Серьер в ходатайстве своем прибегнул к помощи frayen Monsin и ее дочери; но австрийский посол Гвариент два раза успел защитить Краге, и Серьеру отказано в его претензии. Тогда Серьер, воспользовавшись случайной ссорой Краге с девицей Монс, вызвался быть ходатаем по дедам семейства Монсов и заведовать их хозяйством. За это девушка настойчиво ходатайствовала за него у царя, и Петр, «вопреки двукратному отказу в претензии минеру, приговорил Краге к штрафу в 560 рублей» – огромный по тому времени штраф!
Но девушка все-таки не искренно любила царя: она действительно была только его «верная» и «убогая раба», его «getrenste dinnerin» – служительница; но девическое сердце ее избрало другого, хотя царь и не знал долго об измене своей любимицы, потому что продолжал осыпать ее щедрой рукой, подарив уже в 1703 году своей «Аннушке» еще одно поместье – село Дубино в козельском уезде – 295 крестьянских дворов со всеми угодьями.
Девушка полюбила саксонского посланника Кенигсека.
В 1702 году Кенигсек, вероятно, прельщенный выгодами службы в России, и, может быть, побуждаемый любовью к красавице Монс, вступил в русскую службу. Он сопровождал царя в походах, был в числе его иноземцев любимцев и учителей русского народа.
Но трагическая кончина Кенигсека открыла Петру глаза: он узнал, что его Аннушка любила покойника.
Вот как открылась тайна девицы Монс:
«В один роковой день (так или почти так говорить об этом происшествии леди Рондо, жена английского резидента, в письме к одному своему другу в Англию, в 1730 году) – государь возвращался с осмотра строившейся крепости; при переходе через подъемный мост, польский министр (это и есть Кенигсек), сопровождавший вместе с другими государя, упал в воду, и, несмотря на все усилия спасавших его, утонул. Когда труп вытащили из воды, государь вынул из кармана утопленника бумаги, сначала велел их запечатать, а потом, при разборе бумаг покойника, не без удивления увидел между ними портрет своей любимицы; затем нашел несколько самых страстных писем ее к покойнику. Пылая гневом и ревностью, государь вбежал в комнату к моей рассказчице (к знакомой леди Рондо) и приказал привести Анну Монс. Когда она вошла, Петр запер дверь и грозно спросил: «для чего ты писала к поляку?» Та заперлась. Петр показал письма, портрет и объявил о смерти своего противника. Услышав роковую весть, красавица залилась слезами и впала в непритворное молчание, между тем как царь осыпал ее самыми резкими укорами, и пришел в такой гнев, что можно было подумать, что он убьет изменницу на месте. Когда первый пыл гнева прошел, слезы и красота Монс победили государя, и он сам заплакал. Тогда, простив неверную, он со слезами сказал: «Забываю все. Я не могу тебя ненавидеть – виню собственную доверчивость. Продолжать мою связь – значит унижать себя. Прочь! Я сумею примирить страсть с рассудком. Ты ни в чем не будешь нуждаться, но я с этих пор не хочу тебя видеть». Петр сдержал слово: Анна Монс выдана была замуж за одного служащего, получившего хорошее место в отдаленной провинции; монарх заботился об их семейном счастье до конца жизни и оказывал им постоянно свою любовь».
По всей вероятности, рассказ этот изукрашен романтическими подробностями; но основа его верна: леди Рондо писала это только через пятнадцать лет после смерти Анны Монс.
Знаменитый Миллер подтверждает этот рассказ, хотя передает его как вариант на повествование леди Роидо.
Миллер так рассказывает этот трагический случай:
«При осаде Шлиссельбурга Петр узнал, что обворожительная domicella Moris ему не верна и что она вела переписку с саксонским посланником Кенигсеком. Кенигсек провожал государя в этом походе, и однажды, поздно вечером, проходя по узенькому мостику, переброшенному через небольшой ручей, оступился и утонул. Первая забота государя при известии о смерти Кенигсека – была осмотреть бумаги, бывшие в карманах покойника; в них государь надеялся найти известия относительно союза его с королем Августом, и вместо них нашел нежные письма своей фаворитки. Domicella Moris слишком ясно выражала свою преступную любовь к Кенигсеку – сомнения быть не могло. О портрете тайная история умалчивает. После этого случая государь уже не хотел знать неверную фаворитку, и она таким образом лишилась большого счастья, если бы сумела превозмочь неосторожную наклонность к Кенигсеку».
Сохранилось о трагической смерти соперника Петра собственноручное письмо государя. Надо полагать, что письмо писано было им Ф. Апраксину в тот самый момент, когда трупе Кенигсека был только вытащен из воды, а бумаги еще не были распечатаны, или Петр не читал их, пока они не просохли.