- Монсеньор, я...

  - Ты вернулся. - Его губы тронула улыбка. - Почему?

  Я подошел к нему и присел на край постели.

  - Вы нужны мне, монсеньор.

  Его ладонь легла на мое плечо и скользнула вниз по руке к запястью.

  - Расскажи мне все, - потребовал он.

  Я сбросил башмаки и уселся возле него, скрестив ноги. Пока я говорил, он рассеянно поглаживал мое колено, а потом спросил:

  - Так значит, ты пришел ко мне лишь за ядом для своей матери?

  Низко склонив голову, я стал смотреть на его тонкие пальцы, лежащие на моей ноге, и некоторое время молчал, а потом решился:

  - Я пришел, потому что не могу без тебя, Чезаре.

  Теперь замолчал он. Его лицо казалось задумчивым и печальным.

  - Я готов делать все, что ты попросишь, - быстро прошептал я, склоняясь к нему. - Все, понимаешь?

  Его рука легла мне на шею, пальцы зарылись в волосы, и прохладные губы коснулись моих губ в восхитительной ласке.

  - Люби меня, - выдохнул он, забираясь другой рукой мне под рубашку, и я упал на него, не в силах больше сдерживаться. Слезы благодарности и любви хлынули из моих глаз, я целовал его с неистовой страстью, взасос, не веря, что вновь обрел его. Он помог мне раздеться и разделся сам; я тут же вспомнил его тело до мельчайших подробностей - да разве я мог бы забыть его! Его сильные руки доводили меня до исступления, я ласкал его, задыхаясь от переполняющих меня чувств. Его губы и язык скользили по моему телу, пока не добрались до горячей упругой мужской плоти, и я застонал, почти не владея собой. Как я жил эти два месяца, что не видел его? Ласки, которые он дарил мне, буквально сводили меня с ума. Затем он вновь стал целовать меня в рот, уселся на мои бедра и, приподнявшись, одной рукой осторожно ввел в себя мой член. Это было так непривычно, так тесно и горячо, что я вскрикнул от удовольствия. Чезаре немного опустился, и я проник глубже. Он застонал, с нежностью глядя на меня.

  - Тебе нравится? - прошептал он, и его рука погладила мою грудь. Зрачки его глаз расширились, упавшие на лоб волосы были влажными от пота.

  - О да, - отозвался я, и он размеренно задвигался, подчиняя беспорядочные подергивания моих бедер плавному ритму.

  - Андреа, мой мальчик...

  Наши движения становились все быстрее, все неистовее, я уже не чувствовал собственного тела, охваченный сладостным предвкушением. Я играл с его членом, заставляя его содрогаться и стонать, и глубоко проникал в него, пока наслаждение не достигло высшей точки: закричав, я забился в судороге невыносимого восторга, и Чезаре улыбнулся, когда ощутил в себе мое семя. Всего несколькими движениями пальцев я довел его до последнего экстаза; его тело сотрясла мощная агония, горячие молочно-белые струйки окропили мою грудь и живот, пара капель попала на лицо, и я с наслаждением слизнул с губ терпкую влагу.

  - Я почти забыл, как это чудесно, - жарко прошептал он, целуя меня.

  - Тебе... не было больно? - спросил я, и он рассмеялся.

  - Я расстался с девственностью уже давно, мой ангел. Такие ласки доставляют мне лишь удовольствие. Когда-нибудь ты тоже научишься получать от них наслаждение.

  Он лег рядом со мной, и я стал поглаживать его грудь, вслушиваясь в гулкий стук его сердца под своей ладонью. Мне не хотелось покидать его ни на минуту, но я еще помнил, какое дело изначально привело меня к нему.

  - Чезаре...

  - Ты ведь не уйдешь больше, правда?

  - Нет. Я только хочу, чтобы ты научил меня мужественно перенести то, что я собираюсь сделать для своей матери.

  - Дитя, этому невозможно научить. Будь сильным. Помни: ей нужна твоя помощь, и когда ты поможешь ей, она уйдет в лучший мир, туда, где не будет боли.

  Он поднялся, открыл стоявший на полке ларец и вытащил оттуда небольшую склянку с какими-то тонкими белыми кристаллами, отдаленно похожими на толченую морскую соль, потом подумал, решительно покачал головой и достал другой флакон - в ней плескалась мутноватая бурая жидкость.

  - Вот, возьми. - Он передал мне флакон. - Этого хватит, чтобы твоя мать смогла уснуть, как она хочет.

  - Оно... подействует быстро?

  - Ты же знаешь, как обычно действует снотворное. Дай ей выпить эту настойку, и через полчаса все будет кончено.

  - А что в другой склянке? - спросил я, пряча флакон в карман штанов.

  - То средство слишком сильное, - усмехнулся Чезаре. - Мне не хотелось бы доставлять твоей несчастной матери такие страдания.

  Я почувствовал озноб. Чезаре действительно разбирался в ядах. Он знал о них столько, что запросто заткнул бы за пояс и синьору Санчу, и любого аптекаря в городе...

  - Если ты захочешь, я научу тебя этому странному искусству, - тихо проговорил он, снова ложась рядом со мной. - Оно дает власть над судьбой, убирая с дороги тех, кто может навредить тебе. Порой яд гораздо предпочтительнее кинжала.

  - Я слышал, что отравление легко определить по виду трупа, - с сомнением сказал я.

  - Есть и такие яды. Распухший язык, посинение, пятна, быстрое разложение - все это признаки отравления, как принято считать. Если нужно припугнуть союзников жертвы, лучше выбрать именно такой яд. Все эти яды известны и стоят недорого. Но есть и другие, которые не выдают причину смерти...

  - У меня нет столько врагов, - выдавил я.

  Он расхохотался, запрокинув голову.

  - Мы еще поговорим об этом, хорошо? А теперь я хочу, чтобы ты поскорее сделал то, за чем приходил, и возвращался ко мне.

  Он поцеловал меня на прощание, и я отправился домой, стискивая в кармане страшный подарок Чезаре. До самого вечера я не мог решиться. Я побродил по двору, зашел к отцу и братьям в кузницу, долго беседовал с Нани. Несколько раз я пытался подняться в комнату матери, но неизменно спускался обратно: то мне слышались шаги сестер, то я вдруг спохватывался, что яд надо было разбавить водой. Наконец я налил в кружку немного воды, выплеснул туда настойку; подумав, положил туда же ложку меда и тщательно размешал. Осторожно понюхав получившийся напиток, я ощутил лишь запах меда с едва уловимой горьковатой ноткой... он и теперь еще преследует меня в моих снах вместе с лицом матери.

  Поднявшись по лестнице, я вошел в комнату матери и затворил за собой дверь. Сначала мне показалось, что она спит, но при звуке моих шагов ее веки дрогнули. На худом лице отразилось страдание.

  - Андреа, мой родной... Скоро Бог призовет меня, и я знаю, как вам всем тяжело. Беатриса всегда плачет, когда смотрит на меня, это ужасно. Она добрая девочка, и Марко так заботится о ней... Я хочу, чтобы ты не сердился на Марко. Он грубиян, но с ним девочки не пропадут. Отец уже не молод, и Марко сможет найти Нани и Беатрисе хороших мужей. Что же до тебя, то я верю, что ты достоин лучшей доли, чем работать в кузнице... Я так люблю тебя, Андреа... Ты сможешь сделать для меня, что я просила?

  - Мама... - Мгновенно ледяной холод стиснул мое сердце. Я уже решился, и отступать было поздно.

  - Прости, я не должна была говорить с тобой об этом. - Она накрыла рукой мое запястье.

  - Я принес тебе теплой воды с медом, - помертвевшими губами прошептал я, протягивая ей кружку.

  Она печально улыбнулась.

  - Сейчас так холодно... Спасибо, ты очень заботлив, но право же...

  Я молча приподнял ее и поднес край кружки к ее губам, мысленно моля Бога простить меня. Она сделала несколько глотков, помедлила - и выпила все до конца.

  - Хороший мед, - сказала она, откидываясь на подушку и закрывая глаза. - Такой душистый и горьковатый. Мне кажется, когда-то в детстве я ела такой в лугах Сиены...

  Я заплакал - беззвучно и безнадежно, молясь, чтобы она больше не открыла глаз. Все было кончено. Моя мама еще говорила со мной, но она была уже мертва.

  - Знаешь, милый, ты очень переменился за последнее время. Ты должен пообещать мне, что найдешь хорошую работу и непременно женишься на достойной девушке.