- Вот, поешь и выпей. - Жан сел на табурет и протянул Бодуэну миску с едой и вино.

  - Знаешь, родная мать не заботилась обо мне больше, чем ты, - пошутил граф, принимаясь за еду.

  - Она осталась во Франции?

  - Навсегда. - На лицо графа набежала тень. - Она умерла, когда мне было чуть больше двадцати, и в тот же год умер отец...

  - Прости.

  - Ничего. Поешь со мной, Жан.

  Отрезав кусочек сыра, Жан принялся рассеянно жевать его, потом пересел на край постели. Граф протянул ему кубок.

  - Налей себе вина.

  - Я не пью вина.

  - Вот как? Чего ты еще не делаешь?

  Жан потянулся к бутылке, наполнил кубок и отпил небольшой глоток. Вино было терпким, и юноша почти сразу почувствовал приятное тепло. Он снова отхлебнул, потом протянул кубок Бодуэну. Они пили по очереди, пока не осушили кубок до дна. Граф отставил на стол пустую миску, затем вдруг с силой схватил Жана за запястья и рванул к себе. Задохнувшись от внезапно пробудившейся страсти, юноша упал на него сверху.

  - Что ты делаешь? - прошептал он, пытаясь ослабить хватку держащих его рук. Бодуэн встряхнул его, не давая освободиться. Какое-то время они молча боролись на постели, потом граф крепко стиснул его в объятиях и стал целовать, учащенно дыша. Жан вырвался, приподнялся над ним, опираясь на руки, и снова опустился; его руки заскользили по телу графа, забираясь под рубашку, гладя твердый живот, опускаясь ниже... Бодуэн застонал, прижимая его к себе, потом рывком перевернул его на спину и, сам оказавшись сверху, нетерпеливо дернул вверх подол его рясы. Жан ощущал быстрые прикосновения его пальцев. Граф быстро сорвал с себя рубашку. Его обнаженное тело в свете свечей казалось отлитым из бронзы. Жан стал ласкать его грудь, живот и бедра.

  - Нет, - жарко выдохнул Бодуэн, приподнявшись над ним. - Встань на колени.

  - Но...

  Схватив его за плечи, граф резко развернул его и заставил опуститься на четвереньки, а потом принялся ласкать сзади, прижимаясь всем телом к его спине. Жан чувствовал его руки на своих бедрах. Он не знал, что будет дальше, но уже почти не мог сдерживаться. Внезапно граф сжал его крепче, и юношу пронзила боль. Он вскрикнул, задыхаясь, и понял, что граф вошел в него сзади. Его вскрик перешел в тихий стон. Бодуэн задвигался, вначале медленно, затем понемногу ускоряясь. Жан чувствовал в себе его удары, как упоительно сладостные ритмичные волны; боль почти ушла, уступая место наслаждению. Тяжело дыша, граф продолжал - все быстрее, все с большей силой и страстью. Отыскав рукой мужскую плоть Жана, он ласкал ее пальцами в такт своим движениям. Жан почувствовал, что вот-вот взорвется, без остатка отдаваясь неистовым ласкам Бодуэна. Вдруг граф замер, и юноша ощутил, как изверглось в нем его семя. В тот же миг он кончил сам, охваченный жарким, ослепительным восторгом. Задыхающийся, обессиленный и упоенный, он упал на постель, вздрагивая всем телом.

  Бодуэн застонал, лег возле Жана и принялся слизывать с его живота и бедер горячий сок любви, и юноша зарывался пальцами в его густые волнистые волосы.

  Потом они молча лежали рядом, обнявшись.

  - Тебе понравилось? - спросил наконец граф. Вместо ответа Жан поцеловал его в губы.

  - Ты мой ангел, - прошептал Бодуэн. - Мне кажется, само небо послало тебя для моего спасения, а я... Прости меня, Жан.

   - Ты все еще хочешь быть со мной? - спросил Жан помолчав. - Скажи, я что-то для тебя значу?

   - О Боже... - Граф прижал его голову к своей груди. - Как ты мог подумать... Я не посмел бы использовать тебя, играя на твоих чувствах, если бы это было лишь желание плоти. Я умею сдерживать похоть, к тому же обычно желания такого рода мало меня заботят. Меня окружают мужчины, многие из них молоды и красивы, но я и не подумал бы заниматься с ними любовью.

   - А женщины? - осторожно поинтересовался Жан.

  - Мне нравится делать это с женщинами, но... Понимаешь, это совсем иначе. Дома меня ждет Мари. Говорят, она родила мне дочь. Она писала мне, что скучает и непременно приедет, как только сможет.

  - Тебе ее не хватает?

  Бодуэн пожал плечами.

  - Война - не женское дело. Разумеется, я привязан к Мари, но не готов видеть ее здесь. Она храбрая малютка, очень ласковая, проворная и с веселым нравом. Ей столько пришлось пережить в последние годы, когда после смерти ее брата...

  - Которого? Того самого Анри, который над тобой посмеялся?

  - Анри умер в Иерусалиме, добившись почестей и золота, но не оставив наследника. Сейчас я говорил не о нем, а о юном Тибо. Он был чуть старше тебя, когда странная хворь унесла его в могилу - пылкого, мечтательного, полного надежд, которым никогда не суждено было сбыться... Я видел его смерть. Мари, казалось, постарела на десять лет, и я как мог пытался ее утешить. Мне кажется, я был виновен в том, что он умер.

  - Ты хочешь сказать... - глаза Жана медленно расширились.

  - Нет, я не убивал его. Но я знал кое-что... о нем и Мари, и втайне просил Бога, чтобы они виделись пореже.

  - Расскажи, - попросил Жан.

  - Мы с Мари были помолвлены еще детьми. Мой отец имел виды на часть земель Шампани и приложил немало усилий, чтобы породниться с семейством Мари и Тибо. Мы частенько гостили в их замке, но мне были неинтересны их детские игры, пока однажды я не обнаружил, что моя невеста неожиданным образом повзрослела: полгода назад я прощался с нескладной девчонкой, а вернувшись, встретил юную, едва расцветшую девушку. С удивлением я понял, что Мари уже не прежний ребенок. Под ее платьем, совсем как у взрослой дамы, обозначились маленькие наливающиеся груди, в глазах засиял теплый свет пробуждающейся женственности, а движения приобрели плавную грацию и изысканность. Я был смущен и растерян, и отчего-то избегал оставаться с ней наедине, еще не вполне принимая мысль, что она созрела для брачного ложа. Зато Тибо постоянно крутился возле нее, оттачивая на ней светские манеры будущего рыцаря. Меня разбирал смех, когда он пытался читать ей канцоны собственного сочинения - они были поистине ужасны, но он неутомимо сочинял их каждый день. "Вот поучись-ка у малыша Тибо, - говаривал мой отец, - уж он-то будет настоящим рыцарем, не то что ты". Как-то раз, направляясь ночевать в отведенную мне комнату, я услышал в нижней галерее смех и возню. "Прекрати! - Я узнал голос Мари, и невольно задержался. - Тибо, хватит!" - "Но я же ничего такого не делаю". Мальчишка говорил быстрым шепотом, и я почти не слышал слов. Прокравшись к лестнице, я осторожно перегнулся через перила и посмотрел вниз. Полотна лунного света на полу и стенах галереи прорезали черные тени колонн аркады, и в первый момент я ничего не смог разглядеть, но затем две фигуры выступили из черноты совсем неподалеку от меня. Тибо прижимал сестру к стене всем телом, а его руки тискали ее грудь. Потом он припал губами к ее губам, и я услышал влажный звук поцелуя. "Тибо... Что ты делаешь?" - "Подожди, я сделаю еще и не то", - пообещал он, задирая ей юбку. Этого я стерпеть уже не мог. Затопав по лестнице как можно громче, я направился вниз. Ахнув, Мари вырвалась из объятий брата и бросилась прочь, на ходу пытаясь натянуть на плечи платье. Тибо остался в галерее, картинно прислонившись к стене. Увидев меня, он приветливо улыбнулся, словно не замечая моей ярости. Я мог бы поклясться, что штаны у мерзавца здорово топорщились, но он и в ус не дул. "Отличная ночь, Бодуэн, - сказал он. - Я как раз сочинял канцону для Мари, чтобы спеть ей завтра. Кстати, ты так нелюбезен с ней, она просто не знает, что и думать... Хочешь, я подарю тебе пару своих куплетов, чтобы ты не казался ей таким букой?" Он прищурил глаза и начал декламировать, закатив глаза: "Ты лунный свет, ласкающий цветы, ты легкий сон, слетающий с небес..." Не дослушав, я ушел, едва поборов искушение залепить ему затрещину. Весь следующий день я провел в обществе Мари, а к вечеру заявил отцу, что хотел бы ускорить нашу свадьбу. Перед тем мне нужно было съездить в Труа, к королю, чтобы уладить кое-какие дела. Это заняло времени больше, чем я ожидал, но через год я стал супругом Мари.