Когда брат Клеос ушел, Жан убрал окровавленные бинты и выплеснул воду, затем подошел к рыцарю, чтобы накрыть его чистым покрывалом. Сильное у него тело, подумал Жан, склонившись. Должно быть, всю жизнь мечом махал. Он протянул руку и пощупал мышцу бедра, потом его взгляд невольно поднялся выше и задержался на мужском естестве рыцаря, окруженном жесткими темными волосами. Его пальцы нерешительно двинулись вверх по бедру мужчины. Внезапно опомнившись, он вздрогнул, отдернул руку и поспешно набросил на раненого покрывало.

   Отлично, подумал Жан, злясь на самого себя. Не хватает еще, чтобы он стал интересоваться достоинствами других мужчин! Зато была бы прекрасная возможность признаться на исповеди отцу Жоффруа, что он держал за член самого графа Бодуэна. При мысли, какое лицо стало бы от такого признания у старого святоши, он невольно рассмеялся.

   - Знаешь, надо бы тебя одеть хоть во что-нибудь, - сказал он. Рыцарь повернул голову и слегка застонал, пальцы свесившейся с кровати руки шевельнулись. Жан взял его руку, терпеливо уложил поверх покрывала на грудь раненого и ненадолго задержал его холодные пальцы в своих.

   - Наверное, тебе и правда очень больно. Лучше тебе лежать спокойно и слушаться меня. Погоди немного, я подоткну одеяло... вот так. Давай я посижу рядом с тобой и почитаю что-нибудь, пока не пришли братья, чтобы тебя покормить.

   Сперва Жан читал псалмы, потом отложил книгу и принялся вспоминать жизнь в родном замке, братьев и сестру, последний праздник сбора урожая и тот день, когда он объявил отцу, что хочет стать госпитальером.

   - Может, ты скажешь, что я юродивый, - вздохнул он, - но мне нравится облегчать страдания людей. Даже теперь, когда я вижу столько крови и смерти, что думаю, насмотрелся их на всю оставшуюся жизнь, я рад, что могу помогать тем, кто в этом нуждается. А такие как ты только и умеют, что убивать.

   Раненый застонал и вдруг заметался, что-то бессвязно выкрикивая слабым голосом.

   - Тише ты. - Жан поспешно встал, придержал его за плечи, потом смочил водой тряпицу и положил на горячий лоб рыцаря. Плеснув воды в чашку, он поднес ее к губам мужчины и, осторожно приподняв его голову, влил немного воды ему в рот. Рыцарь немного успокоился, и Жан снова сел, взяв его за руку.

   Дождь отшумел, гроза ушла на север, оставив после себя свежесть и запах влажной земли. Вышедшее солнце быстро сушило камни, двор и стены замка исходили паром. После полудня монахи принесли горячий бульон и свежий хлеб, подогретое вино с пряностями для раненого и печеную фасоль и баранину с луком для Жана. Жан, как мог, попытался накормить своего подопечного, но только расплескал почти весь бульон. С вином получилось уже лучше. Пока Жан перекусывал сам, рыцарь лежал спокойно, но потом лихорадка стала бить его с новой силой. Он со стоном метался по постели, настойчиво звал кого-то и беспрестанно повторял, чтобы ему дали меч.

   К вечеру Жан был так измучен, что отец Франсуа, пришедший навестить раненого, покачал головой:

   - У тебя усталый вид, юноша. Отдохни пару дней, я сам позабочусь о графе.

   - Ему очень плохо, - сказал Жан. - Он... выживет?

   - Я сделаю все, что в моих силах. Ступай к себе, поешь и выспись хорошенько. Ты ничем не можешь больше помочь ему, кроме молитвы.

   На следующий день Жан пообещал себе заглянуть к раненому рыцарю под вечер, если выдастся свободная минутка. После завтрака он помог брату Жоресу накормить раненых в общей палате, а затем вышел во двор, намереваясь отправиться в библиотеку, однако решил задержаться, чтобы выяснить кое-что. Разыскав кастеляна, он спросил его, где оружие тех раненых солдат и рыцарей, что привезли в обозе, и выяснил, что его вместе с уцелевшими доспехами унесли в кузню.

   Кузнец, широкоплечий черноволосый человек, не был монахом, служа в крепости исключительно ради куска хлеба, но сердцем он был не черств и позволил Жану порыться в груде мечей, щитов и панцирей.

   - А ты мог бы определить, какой меч принадлежит знатному дворянину? - поинтересовался Жан.

   Кузнец подошел ближе, наклонился и выбрал из кучи один из мечей - тяжелый двуручный с прямым клинком и длинной рукоятью с навершием в виде головы льва. Сталь была синеватой, с серыми прожилками, и казалась гладкой как шелк.

   - Вот этот вроде неплох. А зачем тебе меч? Подыскиваешь себе оружие?

   - Нет, просто интересуюсь. Говорят, к нам попал сам граф Фландрский... вот я и хотел посмотреть на его меч.

   Кузнец добродушно рассмеялся.

   - Так бы и сказал, паренек. Бодуэн, граф Фландрский и д" Эно - важная птица! Его меч - вон там, под скамейкой, вместе с тем, что осталось от щита. Отец Гийом сказал мне сберечь его и наточить, да заодно и доспехи графские выправить. Отличный у него меч, скажу я тебе...

   - Позволь мне забрать его, - попросил Жан, осторожно вытащив завернутый в холст тяжелый клинок. - Я отнесу его графу. Ему будет спокойнее, если меч будет возле него.

   Кузнец поскреб в бороде.

   - Ладно, забирай. Ты хороший парень, и я тебе верю. Только имей в виду, если меч пропадет, граф с тебя шкуру спустит. Говорят, он свое добро бережет и шутить не любит.

   Жан забрал с собой меч, а заодно и кинжалы графа Бодуэна. Он любовался ими всю дорогу до комнаты, где лежал рыцарь: хорошо сбалансированные, с острыми как бритва лезвиями, из великолепной дымчатой стали, оба кинжала были одинаковыми как близнецы, с позолоченными рукоятями, украшенными самоцветами.

   Войдя в комнату, он посмотрел на рыцаря, потом на сидящего возле него мастера Франсуа.

   - Я пришел сменить вас.

   Мастер улыбнулся, указал кивком на рыцаря.

   - Ты так за него беспокоишься, что даже дня не можешь прожить, не навестив его. Ему уже лучше. Утром мы с братьями покормили его, и он заснул. К сожалению, рана на бедре глубокая, нога разрезана до кости, и по всей вероятности, он еще долго будет хромать, но дело явно идет на поправку.

   - Он все еще требует меч?

   - О да. Кажется, это единственное, что ему нужно. - Мастер Франсуа, нахмурившись, посмотрел на сверток в руках Жана. - На твоем месте я держал бы эти железки подальше от него.

   - Постараюсь, - улыбнулся Жан. - Я останусь с ним, если вы устали.

   - Спасибо, юноша.

   Они простились, и Жан с любопытством всмотрелся в лицо рыцаря. Дыхание его было ровным и глубоким, кожа стала не такой бледной и влажной, и было ясно, что кризис миновал.

   - Вот и хорошо, - заключил Жан. - Подождем, пока ты отдохнешь.

   Он прибрался в комнате, сложил стопкой чистую одежду, принесенную монахами для графа, даже сходил на задний двор выплеснуть грязную воду и содержимое ночного горшка. Вернувшись, он тщательно завернул меч и кинжалы, перевязал льняной бечевкой и положил сверток в стоящий у дальней стены сундук. Он как раз опускал крышку сундука, когда почувствовал на себе пристальный взгляд. Ощущение было настолько явственным, что Жан уронил крышку и резко обернулся.

   На него в упор смотрели глаза графа Бодуэна - сапфирово-синие, с легким фиалковым оттенком. Глаза у него были удивительные, совсем не такие, как ожидал Жан, - ему почему-то казалось, что они должны быть темные.

   - А... - Жан сглотнул, попятился и, споткнувшись о сундук, рухнул на него. - Чтоб тебя!...

   Рыцарь молчал, продолжая его разглядывать. Жан почувствовал себя совершенным дураком, вмиг позабыв, как полагается разговаривать со знатными вельможами, и выдавил из себя какой-то невнятный звук, похожий на хрип расколовшегося охотничьего рожка.

   - Ваша милость...

   В синих глазах светилось любопытство и непонимание.

   - Где я? - прошептал он, обращаясь к Жану.

   - В крепости Маргат, в-ваша милость.

   Граф вздохнул и прикрыл глаза. Жан тут же воспользовался этим, чтобы принять более достойный вид: пригладил волосы, одернул рясу и подошел ближе, чтобы продолжить разговор.