- Ну, очень надеюсь, что мне не часто придется засыпать в одиночестве. Я слышал, что Франческо Орсини перед сном заставляет хорошеньких девушек танцевать перед ним, а я прошу всего лишь расписать мою спальню. Впрочем, если на то пошло, я тоже потребую, чтобы для меня танцевали.

   - Не думаю, что это понравится вашей матушке, - покачал головой Фабио.

   - С некоторых пор ей почти все безразлично. Лодовико тратит деньги на искусство, а я собираюсь узнать жизнь в лучших ее проявлениях. Мой брат глупец, вы не находите?

   - Почему? Он показался мне вполне разумным человеком, озабоченным интересами своей семьи.

   - Ничуть он ими не озабочен. - Стефано передернул плечами. - Отец всю жизнь добивался от нас послушания, наказывая и заставляя терпеть лишения. Он собственноручно колотил нас за малейшую провинность, говоря, что благородный человек должен стойко переносить боль и не проявлять недовольства. Еще он считал, что излишества в еде и удовольствиях тела неизбежно развращают. Вы знаете, что такое голод, синьор Сальвиати? - Он усмехнулся. - Однажды меня наказали, и я два дня должен был обходиться без пищи. Лодовико пытался уговорить отца смягчить наказание, но только еще больше рассердил его. Он... украл на кухне хлеб и мясо и принес мне. А потом отец высек его, когда все раскрылось. Мы редко ели мясо, потому что отец заботился о наших душах, и у нас был почти непрерывный пост.

   - Ваш отец был суровым человеком, - сказал Фабио.

   - О да. Он был одержим мыслью, что рано или поздно нам суждено стать главной ветвью рода Монтефельтро. Мне повезло, что родился Паоло...

   - Почему?

   - Ну, я думал, вы знаете. Старший сын наследует титул и замок, младшему достается духовное звание. Меня прочили в кардиналы, синьор Сальвиати. Дядя Франческо обещал поговорить о моей церковной карьере с папой, но потом родился Паоло, и это избавило меня от необходимости зубрить латынь. Участь военного меня вполне бы устроила.

   - Напрасно вы так сокрушаетесь, ваша светлость. В наше время епископы и кардиналы ведут веселую жизнь, хорошо кушают и имеют любовниц.

   - О да. Говорят, у старого папы Сикста были не только любовницы, но и любовники, и жил он на широкую ногу, осыпая титулами и золотом своих сыновей, а те в благодарность не вылезали из его постели...

   Фабио покраснел.

   - Вы ведете себя неподобающе, ваша светлость. Говорить о таких вещах постыдно. Ваш брат никогда бы...

   - Который из них? Святоша Лодовико или бедный Паоло? Вы правы, ни один из них не решился бы повторить то, что я говорю. Паоло мертв, а Лодовико слишком туп, чтобы понять, что отца больше нет и мы можем жить так, как живут другие правители и вельможи! Мы имеем на это право по рождению. Вареные овощи, разбавленное вино, умеренность во всем - разве это не смешно? Лодовико сорит деньгами, чтобы укрепить и украсить свой замок, а сам продолжает жить как монах. Да он платит вам больше, чем тратит на себя самого!

   - Уверяю вас, я не требую высокой платы, как и те люди, которые работают в Монте Кастелло вместе со мной. Нам нравится то, что мы делаем, и деньги, которые дает нам ваш брат, являются лишь его оценкой нашего труда. Синьор Лодовико замечательный человек, вам следовало бы поучиться у него.

   - Ну разумеется. Латынь, риторика, римское и каноническое право, языки, геометрия, история... Как все это вместилось в его голову? Должно быть, она была в достаточной степени пуста, так что он с радостью заполнил ее этой дребеденью. Так вот, я не желаю учиться всему этому. С меня вполне хватает того, что в меня вколотили воспитатели под мудрым руководством моего благочестивого отца.

   - Чем же вы намерены заняться?

   - Поеду в Пезаро, там блистательный двор, где можно поучиться манерам и фехтованию, а заодно пофлиртовать с красавицами из высшего света. Может быть, мне удастся влиться в общество и жениться на знатной особе, взяв в приданое пару замков и несколько тысяч дукатов. Принадлежность к роду Монтефельтро дает большие возможности... чего до сих пор не удается понять тупице Лодовико.

   - Не мне вас разубеждать, ваша светлость, - сказал Фабио. - И все же позвольте мне заметить, что жизнь в Монте Кастелло нравится мне гораздо больше, чем при дворе какого-нибудь столичного вельможи. Ваш отец был не так уж неправ, считая, что благородному человеку к лицу умеренность и выдержка. Со временем вы сами это поймете, синьор Стефано.

   - Вижу, Лодовико уже повлиял на ваш рассудок, - хмыкнул Стефано. - Или, может быть, вы просто забыли, что значит быть молодым и честолюбивым. - Он слегка поклонился, сбежал вниз на несколько ступенек и небрежно бросил через плечо. - Спокойной ночи, синьор Сальвиати.

   Он считает меня глупым стариком, подумал Фабио с оттенком горечи. Он жаждет удовольствий, принимая их за непременный атрибут власти и успеха. Как же он не похож в этом на своего старшего брата...

   Раздраженный беседой со Стефано, он вышел во двор и, взяв на конюшне свою лошадь, отправился в город. Терезу удивил его поздний визит, но она, конечно же, была рада. Они проговорили до самой ночи, а потом отправились в постель. Занимаясь с женой любовью, Фабио чувствовал себя растерянным, не в силах полностью отдаваться желанию плоти. Ласки Терезы, несомненно, возбуждали его, но теперь ему было мало одних только ощущений. Он расслабился, закрыл глаза и, притянув к себе жену, стал страстно целовать ее, представляя себе Лодовико. Ее тело трепетало, охваченное страстным нетерпением, и Фабио почувствовал огонь возбуждения, когда ее пальцы, взяв его член, стали водить им по влажным лепесткам, прикрывающим ее горячее лоно.

   - Фабио, - молила она, извиваясь, - прошу тебя, скорее...

   Он поставил ее перед собой на четвереньки и овладел ею сзади, одной рукой держа ее грудь, а другой поглаживая округлые бедра. Застонав, Тереза мягко подалась ему навстречу, насаживаясь на его упругий ствол, и он пронзил ее так глубоко, что она вскрикнула. Смутившись, он отступил и стал двигаться размеренно и осторожно, захваченный ритмом производимых ими сосущих звуков, а потом, повинуясь внезапному порыву, оставил ее лоно и замер. Его член скользнул по ягодицам жены и провел между ними мокрую дорожку.

   - Фабио, почему ты остановился? - простонала Тереза, ловя рукой его плоть, но он отстранил ее и толкнул, прижимаясь к ней низом живота. Как это может быть, подумал он, как же... Он нашел вход в маленькое отверстие и нерешительно погладил его пальцем, затем уперся в него головкой члена.

   - Нет, не так... - испуганно прошептала Тереза, и он, дрожа от новизны ощущения, нажал, подавая бедра вперед, с силой вдавливаясь в тесную жаркую щелочку. Тереза мучительно закричала, и Фабио ласково обнял ее за талию.

   - Прости, - пробормотал он, отступая, - я не хотел причинять тебе боль...

   - Не делай так больше.

   - Не буду. - Он вытащил пульсирующий член и снова проник им в привычное место. Ему быстро удалось довести Терезу до экстаза: ее тело задергалось в его руках, исходя сладостной агонией, но он долго еще не оставлял ее, пытаясь получить такое же удовольствие сам. Наконец, сдавшись, он выскользнул и стремительными движениями руки сам доставил себе наслаждение, вспоминая сильные торопливые пальцы Лодовико, дарившие ему такие же ласки.

   Обессиленный, он лежал возле жены, задумчиво глядя в потолок, а она нежно поглаживала его грудь.

   - Ты изменился, Фабио, - сказала Тереза. - Может быть, ты боишься обладать мной как раньше? Напрасно, наш малыш еще совсем крошечный, ты не можешь повредить ему.

   - Я не хочу рисковать, - ответил Фабио, втайне радуясь, что в темноте спальни она не может видеть его лица.

   - Какой же ты милый! - Она поцеловала его в губы и, счастливо вздохнув, вытянулась на постели. - Мне так не хватает тебя здесь. Иногда я слышу, как Дзанетта и Орсо занимаются любовью в комнате внизу, когда они думают, что я ничего про это не знаю. Они так возятся, что могут и мертвеца поднять. - Она засмеялась. - Меня это ужасно заводит, и тогда мне приходится самой ласкать себя, чтобы успокоиться.