- На твоем месте я бы рассмотрел возможность такого брака, - протянул Стефано, улыбаясь, едва шаги матери затихли в коридоре. - Не зря говорится, что старый конь борозды не испортит, а кардинал скоро покинет этот грешный мир. Представляешь, какой опыт может быть у его племянницы, так что тут, наверное, и мне перепало бы кое-что...

   - Напрасно надеешься, у монсеньора кардинала Конти уже есть наследники - его племянники Адриано и Лоренцо, так что милой Леоноре не придется долго тосковать.

   Стефано захохотал и бросил в брата кусочком хлеба. Не обратив на его выходку внимания, Лодовико встал и вопросительно посмотрел на Фабио.

   - Мой брат неучтив и ведет себя как мужик. Иногда это бывает довольно утомительно, особенно когда они с матушкой начинают сватать мне окрестных девушек. Вы не хотели бы пройти со мной в кабинет, синьор Сальвиати? Доброй ночи, Стефано, надеюсь, сон пойдет на пользу твоему распаленному воображению.

   Сопровождаемый Фабио, герцог вышел из столовой и направился вверх по лестнице на второй этаж. Художник любовался его легкой походкой и гордой осанкой прирожденного правителя; ему отчаянно хотелось написать портрет этого чудесного юноши, ставшего реальным воплощением его снов. Кроме того, Лодовико отличался рассудительностью и острым умом, что ставило его на голову выше всех молодых людей его возраста, когда-либо встречавшихся Фабио. Несомненно, у Монте Кастелло был достойный хозяин, и Джироламо де Монтефельтро мог бы гордиться своим старшим сыном.

   Кабинет герцога оказался небольшой квадратной комнатой, выходившей двумя узкими окнами на запад. Лодовико быстро зажег свечи, и Фабио смог рассмотреть простую, но уютную обстановку: у темного камина - резные кресла, обтянутые бархатом; низкая кушетка с парой подушек, большой стол с астролябией, картами и письменным прибором, полки с книгами и связками пергамента, массивный сундук в углу, на полу неяркий ковер, пара картин на стенах.

   - Это была комната вашего отца? - чуть поколебавшись, спросил Фабио.

   - Нет, это всегда была моя комната, - просто ответил Лодовико. - Прошу вас, садитесь.

   - Я не очень стесняю вас, ваше сиятельство? Уже вечер, и я, вероятно, должен уйти...

   - Ни в коем случае, синьор Фабио. Я никак не мог дождаться вашего приезда. Верите ли, я даже не знал, удастся ли Риньяно разыскать вас. Но вот вы здесь, и это почти чудо! Наверное, вы задавали себе вопрос, почему я искал именно вас?

   - Признаться, да.

   - Два года назад мы с отцом были в Сиене. Город не особенно мне понравился, хотя он не такой шумный, как Флоренция, и не так грязен, как Имола. Но собор там оказался великолепнейшим! Фреска у алтаря показалась мне необыкновенной, я никогда не видел, чтобы фигуры на росписях в церкви так походили на обычных живых людей, а не на застывших в ритуальных позах плоских долговязых уродцев. Я до сих пор не могу забыть лицо святого Марка, его полный боли и прощения взгляд. Мне хотелось плакать, когда я смотрел на него... Именно тогда я понял, что рано или поздно должен встретиться с художником, нарисовавшим эту фреску. Я искал вас, но в тот раз отцу было не до художников, как, впрочем, и всегда. Пока он улаживал дела с наместником, я расспрашивал епископа и священников о людях, расписывавших собор. Увы, мне назвали несколько имен, а у меня не было времени разузнать о каждом подробнее. Я уехал, так ничего и не узнав. Если бы я был так же упрям, как Стефано, мне ничего не стоило бы бросить учебу в Болонье ради искусства, разыскать вас и брать у вас уроки, но... Мне жаль, что я не смог пригласить вас раньше, синьор Сальвиати.

   Фабио поднялся, вынул из камина уголек и, подойдя к столу, взял чистый листок пергамента.

   - Сколько вам лет, ваше сиятельство? - спросил он, усаживаясь в кресло напротив герцога.

   - Восемнадцать. Не считаете ли вы меня ребенком?

   - Ничуть. - Пальцы привычно сжали кусочек угля, и на пергаменте появились первые беглые штрихи. - Вы умны, образованны, у вас неплохой вкус и хорошие манеры.

   - Мне кажется, мои манеры не вполне соответствуют придворным обычаям знатных вельмож Италии, - усмехнулся Лодовико. - Моя мать говорит, что я мало бываю в обществе и оттого не умею вести себя на людях.

   - Действительно, ваше сиятельство, - кивнул Фабио. - Я не заметил в вас ни самодовольства, ни зависти, ни показного бахвальства - ничего из того, что так свойственно богачам.

   - Я не признаю грубой лести, синьор Сальвиати.

   - А я не умею льстить, монсеньор Лодовико. - Фабио всмотрелся в лицо молодого герцога и вновь опустил глаза. - Я действительно очарован всем, что видел сегодня в Монте Кастелло, и в особенности вами. Синьор Риньяно говорил, что местные жители любят вас, и теперь я понимаю, за что.

   - Наверное, потому что они плохо меня знают, - улыбнулся Лодовико. - Я просто стараюсь не беспокоить их без нужды, к тому же у меня нет на это времени. А если и меня не беспокоят, я просто счастлив.

   Он немного помолчал, внимательно следя за рукой художника, делающей набросок, потом заговорил снова, негромко, словно сам с собой:

   - Меня мало занимают развлечения, которые так любит мой брат Стефано. Иногда мне хочется жить в другом мире, где нет сплетен, интриг и войны, где людям не приходится лгать, чтобы выжить... Вы, может быть, не задумывались об этом, хотя вряд ли - ведь вы художник и понимаете, что я имею в виду. Ваши картины могли бы помочь мне создать для себя кусочек этого мира.

   Фабио покачал головой.

   - Я понимаю вас, ваше сиятельство, но моих способностей не хватит на воплощение грез.

   - Вы так думаете? - Лодовико поднялся и прошел к темному окну, постоял немного, глядя в непроглядную ночь, и опять повернулся к Фабио. - Одна из грез уже сбылась - потому что вы здесь.

   Его взгляд упал на набросок, лежащий на коленях художника: юное лицо с мечтательными сияющими глазами, черные завитки непокорных волос, чувственная линия рта, твердый подбородок с ямочкой, горделивая посадка головы на сильной шее.

   - Вы рисуете так быстро, - прошептал Лодовико, и его зрачки расширились, - и так похоже, что я боюсь вас. Вы повторяете бога, синьор Сальвиати. Я дам вам все, что потребуется, все, что будет в моих силах, чтобы вы творили еще и еще.

   Фабио отложил рисунок и потер испачканные пальцы. Похвала герцога казалась ему незаслуженной и смущала его; он считал, что Черути и Боттичелли рисовали гораздо лучше, а сам он лишь посредственно копировал натуру. Нельзя было, однако, не признать, что портрет Лодовико ему удался: неожиданно для себя самого он ухватил то сходство, которого безуспешно добивался, рисуя по памяти юношу, виденного им во сне.

   - Что вы хотите, чтобы я нарисовал?

   - Прежде всего, я попрошу вас расписать эту комнату. Она должна быть похожа на сад, а не на могилу. Здесь не хватает неба и солнца, птиц и цветов.

   - Пожалуй, я знаю, что вам нужно, - проговорил Фабио, оглядывая кабинет, - и могу завтра же приступить к работе.

   - Замечательно. - Герцог взял со стола нарисованный художником портрет и восхищенно посмотрел на него. - Знаете, мне очень не хочется отпускать вас от себя, синьор Сальвиати, но уже поздно и вы, наверное, устали; у вас сегодня был долгий день. Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату для ночлега. - Лодовико позвонил, и явился молчаливый слуга, которому и были отданы соответствующие распоряжения.

   - Благодарю вас, ваше сиятельство, - сказал Фабио, тронутый предупредительностью герцога.

   - Надеюсь, ваша жена не будет сильно беспокоиться?

   - Мне часто доводилось работать по ночам в Сиене, так что мое отсутствие ее не встревожит. А утром я непременно сообщу ей, что пробуду в замке какое-то время.

   - Ей придется обходиться без вас довольно долго, - улыбнулся Лодовико. - Пойдемте, я сам провожу вас.

   Пока они шли по замку, герцог время от времени останавливался и объяснял художнику, что именно хотел бы улучшить и переделать. Если снаружи Монте Кастелло напоминал крепость, то изнутри он должен был стать настоящим дворцом. Фабио подумал, что на осуществление этих планов Лодовико понадобится целая армия художников, архитекторов и скульпторов.