- Ты ешь, как свинья, Оттавиано, - заметил он за обедом. - И не говори, что делаешь это только дома.

  - Спасибо на добром слове, ваше сиятельство, - ядовито отозвался я. - Что делать, у меня хороший аппетит.

  - Да и ведешь ты себя, надо признаться, не лучше. Вчера только и разговоров было, что о твоем приключении с Фелицией.

  Я почувствовал, что краснею. Мне казалось, что мы не привлекали к себе особого внимания, и наше исчезновение из общей залы прошло незамеченным.

  - Ах, посмотрите, как мы смутились! - хмыкнул Асторе. - Должно быть, тебе неизвестно, что персона герцога, а равно и его семья постоянно в центре всеобщего внимания? Я же просил тебя быть рядом со мной, но видимо, ты позабыл о своем долге.

  - Может быть, ты мне просто завидуешь?

  - А есть чему? - поинтересовался он, развлекаясь. - Ты весь вечер таскался за Фелицией, как овца на привязи, потом вас видели в коридоре, а затем вы снова явились в залу, и ты нализался так быстро, что я не успел тебя остановить. Может, расскажешь, что случилось?

  Напустив на себя надменный вид, я посетовал на неуместное любопытство некоторых детишек, вообразивших себя всемогущими правителями, и сказал, что успел за прошедший вечер узнать достаточно много нового, чего детишкам из-за их нежного возраста знать не полагается. Асторе пришел в ярость.

  - Я всего лишь хотел, чтобы герцоги Фаэнцы не давали повода для пересудов, - побледнев, сказал он. - Если тебя это не устраивает, можешь вести жизнь, которая тебе нравится, но я не допущу, чтобы тень твоего грязного поведения падала на меня!

  Вскочив из-за стола, он поспешно вышел из комнаты, оставив меня в одиночестве раздумывать, насколько сильно он был уязвлен. Я знал, что его обида на меня глубже, чем бывало прежде, и сознавал свою вину перед ним.

  Я подумал о Фелиции, о быстрых неумелых объятиях в темном коридоре ратуши. Стоило ли это краткое сладостное затмение таких переживаний и душевных мук? Пожалуй, нет, решил я. Ведь я почти не знал Фелицию, а Асторе, как ни крути, был моим братом и государем. Если бы я вернулся к ней, то был бы хуже, чем предателем...

  До вечера мы с Асторе не разговаривали, подчеркнуто избегая друг друга. Сидя в своей комнате, я увидел, как он прошествовал мимо моей раскрытой двери со свечой в руке и книгой под мышкой. Обычно он заглядывал ко мне пожелать доброй ночи, но сегодня я зря надеялся: он даже не повернул головы в мою сторону. Ну и хорошо, усмехнулся я. Ему все равно быстро надоест эта игра в молчанку.

  Я улегся спать рано, но не мог заснуть, злясь на себя, на Фелицию, на Асторе, на всех городских болтунов и завистников. Не будь я Манфреди, им всем было бы наплевать, чем и с кем я занимаюсь на празднике! А родись я, скажем, пекарем, то давно уже беспрепятственно перепробовал бы сотню таких красоток, как Фелиция...

  Сон мой, пришедший с таким трудом, был беспощадно нарушен среди ночи. Мне показалось, что стены замка рушатся, даром что он был настоящей крепостью, способной противостоять пушкам. Грохот стоял такой, что спросонья у меня едва не заложило уши, а за раскрытым окном серебрилась стена ливня, ежесекундно подсвечиваемая всполохами молний.

  Проклиная все на свете, я встал и закрыл окно, по пути наступив в холодную лужу на полу. Ковер намок и хлюпал под ногами, как болотный мох. Я снова нырнул в кровать, натянул одеяло до подбородка и скорчился, пытаясь согреться.

  Внезапно дверь открылась, по полу простучали быстрые шаги босых ног.

  - Подвинься, Оттавиано.

  Мне не хотелось спорить, да и замерз я порядком, так что просто отодвинулся в сторону, и Асторе плюхнулся рядом со мной, по-хозяйски потянув на себя край одеяла.

  - Черт побери, Асторе!

  Он толкнул меня холодной ногой, и я взвыл.

  - Проклятье, почему это я должен пускать тебя в свою кровать? Тебе мало собственной?

  - Эта гроза сводит меня с ума, - пожаловался он, стуча зубами. - Я подумал, что вместе нам будет теплее и не так беспокойно... Кстати, это не дает тебе права считать, что я тебя простил.

  Он отвернулся от меня, придвинувшись вплотную и прижимаясь спиной к моему боку. От него исходило приятное тепло, и я невольно улыбнулся:

  - А я вроде и не просил прощения.

  Он промолчал, и тогда я решился.

  - Хотя, надо признаться, я просто не успел. Прости меня, братишка, я действительно вел себя как свинопас.

  Асторе хмыкнул.

  - Рад, что ты признаешь это. Впрочем, если уж ты все равно начал волочиться за девушками, так тому и быть, только будь поразборчивее. Дедушка Джованни, помнится, хотел подыскать тебе невесту из знатной семьи, ну вроде Орсини или Сфорца, а Фелиция - всего лишь горожанка, дочка одного из нобилей, она тебе не ровня. - Он повернулся ко мне лицом и спросил. - Интересно, как далеко тебе удалось зайти с ней?

  - Ну... - протянул я, наслаждаясь его страдальческим видом. - Не хвастаясь, скажу, что вчера получил от нее все сполна.

  Асторе ахнул, вытаращив глаза.

  - Ты хочешь сказать, что... ну...

  Я засмеялся.

  - Я хочу сказать, что получил гораздо более полное представление о назначении некоторых частей тел мужчин и женщин.

  - Ух ты. - Он задумался и на какое-то время притих, вздрагивая каждый раз от вспышек молний, потом приподнялся на локте и серьезно посмотрел на меня. - Я больше не хочу говорить об этом, Оттавиано. Не знаю почему, но мне это неприятно.

  - Хорошо.

  Он снова отвернулся от меня и буркнул через плечо:

  - Обними меня, мне холодно.

  Поколебавшись, я придвинулся к нему ближе и перебросил руку через его бок. Он схватил мои пальцы, прижимая их к своей груди.

  - Да, так теплее.

  Я вдохнул легкий чистый запах его волос - лаванда, шалфей, дым, - и прижался к нему, ограждая от грозы и дождя, от тьмы и страшных звуков ночи.

  - Спи, братишка.

  Его сердце ровно билось под моей ладонью, и я знал, что ближе его для меня никогда никого не было и не будет.

  Как и просил Асторе, мы больше не говорили с ним о девушках. Он был уверен, что рано или поздно в ворота Фаэнцы въедет карета с гербами Риарио и Сфорца, везущая к нему его нареченную невесту, о которой он знал только со слов матери. Не позволяя себе увлекаться местными красотками, Асторе постепенно становился предметом их тайных вздохов; уже не совсем мальчик, а гибкий, изящный юноша, всегда безупречно одетый, с царственными манерами и горделивой осанкой, он неизменно привлекал к себе восхищенные взгляды. Я стал его тенью, не покидая его, как он и требовал, и стараясь держаться как подобает герцогу. История с Фелицией не получила продолжения: какое-то время она пыталась привлечь мое внимание и завладеть мной безраздельно, но я устоял. Вскоре я с облегчением узнал, что она стала проводить много времени с младшим сыном старого синьора Браччано, и дело, по-видимому, шло к свадьбе.

  У нас с Асторе было не слишком много свободного времени. Из Рима и Неаполя шли тревожные вести, и вскоре мы узнали, что второй сын папы, кардинал Валенсийский Чезаре Борджиа сложил с себя сан, чтобы принять титул герцога и жениться на французской принцессе. Его святейшество тут же сделал его капитаном и знаменосцем Святой Церкви и отдал ему под командование римские войска. То, что рассказывали о Чезаре, просто не умещалось в моей голове. Говорили о десятках убийств, разнузданных оргиях, гнусных зверствах, перед которыми меркли злодеяния Нерона. Когда мне сказали, что он был замешан в убийстве родного брата и кровосмесительной связи с сестрой, я не хотел верить и с отвращением отверг возможность существования такого чудовища.

  Асторе посмеялся над этими рассказами и прямо заявил, что всего этого просто не может быть, потому что с герцогским достоинством подобные выходки несовместимы.

  - Все это придумали завистники и лжецы, их следовало бы повесить за клевету, если бы она не была так смехотворна, - сказал он.