Монсеньор

  Время - беспощадный судья. Оно выносит свой приговор с ужасающей неизбежностью, заставляя в старости постигать истины, о которых не имеешь понятия, когда ты молод и полон надежд, но постигая их, понимаешь, что уже слишком поздно. Отчаяние и глухая боль в том дальнем уголке сердца, где еще живы старые воспоминания - вот и все, что остается от любви и веры, от счастья и слез, от страстей и верности. Когда-то я думал, что впереди - вечность, слава, дальние странствия и подвиги. Теперь мои глаза видят хуже, а руки стали слишком слабы, чтобы держать меч, и жизнь моя близится к концу. Мои внуки подрастают, я узнаю в них себя, каким был когда-то давным-давно, но я не хотел бы, чтобы они повторили мою судьбу.

  Каждый вечер я непременно молюсь перед сном и прошу у Бога милости для человека, который мертв уже почти двадцать лет. Может быть, это стало привычкой, потому что часто я произношу молитву бездумно, как бессмысленную магическую формулу. Но иногда, когда я оказываюсь в полной темноте в одиночестве, воспоминания поднимаются из глубин души, и я снова вижу его - человека, за которого я молюсь. Его лицо встает из мрака - то волевое и энергичное, то задумчивое и усталое, то гневное и отчаянное. Порой это неподвижное мертвое лицо лежащего в гробу старика... и когда я его вижу, горечь утраты сжимает сердце ледяными тисками. Я умер бы за него или убил его самого - если бы еще можно было все вернуть! Но возврата нет, он давно мертв, а моя смерть никому не нужна, я стар и немощен, и тот наивный юноша, которым я когда-то был, живет лишь в моей памяти. Бесцельно потраченные годы, сожженные надежды, загубленная душа... Впрочем, жизнь моя сложилась не так уж плохо, но я не могу забыть. Я закрываю глаза - и память снова ведет меня в тот первый вечер, когда только началась вся эта запутанная история...

  ...В тот вечер я лег в постель и задул свечу, но заснуть не мог. Мне вспоминался взгляд, брошенный на меня кардиналом Ченчо Савелли за ужином. Он говорил с легатом Каффа о таинстве причастия, но смотрел на меня, и в его глазах были любопытство и легкая насмешка. Я слышал каждое слово разговора: легат глухим и надменным голосом монотонно бормотал насчет ереси вальденсов, а монсеньор кардинал рассеянно кивал, буравя меня взглядом. Я знал, что не должен реагировать ни на что из происходящего, кроме того, что угрожает жизни кардинала, и сейчас мой господин был в полной безопасности, однако его пристальный взгляд странным образом беспокоил меня.

  После ужина гости разошлись по своим покоям, я дождался, пока кардинал отправился в свою опочивальню. Теперь им должны были заняться слуги, их дело - помочь ему умыться, переодеться и отойти ко сну, а мое дело, пожалуй, на сегодня было окончено. Охранять духовную особу - работа не из легких, но я пока справлялся, к тому же мой господин был еще не стар и далеко не беспомощен, как большинство церковников, добившихся высокого сана. Ему больше подошла бы одежда светского властителя, чем мантия кардинала. Уверен, он и меч держать умел, только никому этого не показывал; да и зачем? Поговаривали, что он знается с сатаной, и мне думалось, что это сущая правда: у него было полно ученых книг на латыни, и далеко не все они написаны апостолами и отцами церкви. Еще у него были разные диковинные вещи: черепа, толстые свечи из черного воска, странные запаянные сосуды из венецианского стекла и кристаллы, похожие на глыбы зеленого льда.

  Я слишком мало знал о кардинале Савелли, только то, что говорили о нем слуги и другие охранники. Мне повезло, что в двадцать лет я оказался в его личной гвардии, благодаря протекции моей тетки - любовницы управляющего. Судьба юного сироты тронула сердце не только добряка управляющего, но даже кардинала. Хорошо помню тот день, когда меня впервые представили монсеньору кардиналу. Оказавшись в его роскошном палаццо, я оробел, а встретившись с самим монсеньором Савелли, прямо-таки лишился дара речи. Я ожидал увидеть дряхлого старикашку в рясе, но статный человек, смотревший на меня внимательными черными глазами, оказался вполне крепким мужчиной лет сорока пяти с гладко выбритым лицом, правильные черты которого хранили мудрость и спокойствие. Смущение мое достигло предела, когда кардинал приказал мне подойти, потом спросил, умею ли я обращаться с оружием, и на мой утвердительный кивок попросил выбрать из стойки двуручный меч и показать пару движений. Я выполнил его просьбу, и он удовлетворенно кивнул: "Ты мне подходишь. Я беру тебя на службу, буду кормить и одевать, а также платить неплохое жалованье". Так я стал личным охранником монсеньора, одним из многочисленной кардинальской свиты.

  Кардинал Савелли не был жестоким человеком, как большинство знатных властителей, но у него имелись свои тайны, в которые я не был посвящен. Мне всегда хотелось знать, чем священники отличаются от обычных людей, кроме молитв и одежды. Мое воображение будоражила возможность их общения с Богом, полученная в обмен на обет безбрачия. Я не верил в безбрачие и втайне надеялся застать монсеньора с любовницей, тем более что при его внешности и манерах он, несомненно, должен был иметь успех у женщин.

   Я стал шпионить за кардиналом, даже когда я не был ему нужен, и однажды он поймал меня подслушивающим у дверей своей спальни. Ровным голосом он сказал, что вторая попытка проникнуть в его личную жизнь будет стоить мне либо места, либо жизни - в зависимости от того, насколько серьезной он сочтет мою вину. С тех пор мой интерес к его тайнам значительно поугас, но в моих глазах уважение к нему возросло: он говорил со мной так, что я понял - угрозы не были пустыми. Он внушал страх и почтение, и я видел, как прочие люди боятся его. А я научился держать язык за зубами и не проявлять лишнего любопытства - и вскоре завоевал его доверие.

   По его просьбе я вот уже неделю спал в небольшой комнате, смежной с его спальней, всегда держа под рукой оружие. Поначалу я думал, что в этом есть необходимость именно сейчас в связи с приездом множества высокородных гостей, среди которых наверняка нашлись бы недоброжелатели, осмелившиеся покуситься на жизнь второго после Папы церковного сановника Рима. Но постепенно мне стало ясно, что мое присутствие рядом с монсеньором Савелли просто успокаивало его. Что ж, решил я, не так уж плохо, что он доверяет мне до такой степени...

   Я лежал с закрытыми глазами, когда услышал тихий скрип открываемой двери в спальню кардинала. Приподнявшись на локте, я стал всматриваться в полумрак. В сером прямоугольнике дверного проема возникла черная фигура мужчины.

   - Джованни, - негромко позвал кардинал, ступив в мою комнату. - Ты не спишь?

   - Нет, монсеньор, - отозвался я.

   Он подошел ближе и сел на край моей кровати. Я непонимающе смотрел на него, гадая, что ему понадобилось от меня в этот поздний час. На нем была лишь длинная ночная рубашка из тонкого льна, белевшая во мраке.

   - Джованни, дитя мое...

   Он замолчал ненадолго. Я невольно улыбнулся, понимая, что в темноте он не сможет увидеть моей улыбки: я уже не дитя, и меня давно никто так не называл. Тем более странно было услышать это от моего господина, обычно обращавшегося ко мне коротко и сурово.

   - Что вам угодно, монсеньор?

   Он наклонился ближе ко мне, вглядываясь в мое лицо, и слегка толкнул, заставив упасть на постель. Меня охватила дрожь. Я попытался снова привстать, но он с силой схватил меня за запястья и удержал на месте, одновременно навалившись мне на грудь. Внезапно испугавшись, я хотел оттолкнуть его, но его руки оказались сильнее, чем я предполагал. Прижав меня к постели, кардинал неотрывно смотрел на меня. Его глаза блестели во тьме. Я напрягся. Не говоря ни слова, он вдруг лег на меня сверху, тесно прижимаясь к моему паху своим, и ощутив твердую выпуклость между его ног, я стал догадываться, чего именно он хотел от меня. В смущении и страхе я забился в его руках, но он все еще крепко сжимал мои запястья, не давая вырваться. Его лицо, скрытое тенями, было совсем рядом.