18. Натуральный блондин, на весь Олимп такой один…

Когда Гера узнала, что муж ей изменил в который раз, теперь с богиней Латоной (Лето) – она отреагировала привычным образом. Мужу был обеспечен скандал со всеми вытекающими. Любовнице был обеспечен абзац – ну ладно, дракон, тоже, в принципе, со всеми вытекающими.

Дракона звали Пифоном, был он могуч, грозен и тормознут, а потому долго носился за беременной Латоной по Элладе, но ни разу не поймал. В конце концов Латона исхитрилась и спаслась на плавучем острове Делос, который тут же от такой чести плавучим быть и перестал.

Стонало море. Орали чайки. Родился Аполлон.

Рождение как всегда сопровождалось «пы-пыщ», вроде потоков света, пения птиц (видимо, чайки от удивления возопили голосами соловьев) и радостных воплей всяких божественных сущностей: «О, на Олимпе пополнение! Хы-гы, Гера позеленеет! Ну ладно, давайте немного пославим младенчика и дадим ему нектара!»

Младенчик, однако, оказался решительного нрава и быстро разобрался, что к чему.

Первым делом он послушал жалобы матери на дракона, добыл откуда-то стрелы, лук и кифару и рванул мочить зверюгу. Будучи при этом, заметим, нескольких дней от роду.

У тормознутого Пифона не было шансов. Бедняк только успел выволочь все кольца из своей пещеры, обалдеть и поинтересоваться: «А зачем кифа…» – как его уже нашпиговали стрелами.

После чего Аполлон, аккомпанируя себе на кифаре, быстренько воспел свою доблесть, и его тут же пустили на Олимп, ибо да: тест на неадекватность прошел.

Тушку Пифона новоявленный бог прикопал возле священных Дельф, где тут же основал оракул, притащил через море к оракулу корабль каких-то мореходов и сделал их своими жрецами (хотя мореходы рыбки всего-то хотели…)

Чем еще раз показал, что на Олимпе имеет быть полное право.

Аполлон и правда хорошо устроился, потому как – смазливый, златокудрый, да еще и музыкант. Сынок Зевса тут же загреб себе массу интересных обязанностей: лечить, очищать от пролитой крови, покровительствовать стрелкам, а главное – искусству… Любовь к искусству у Аполлона была такой, что за ним постоянно ходили девять муз – дочерей Зевса и Мнемозины. В их компании (девять!! Зевс только языком цокал от зависти…) Аполлон окопался на горе Парнас возле Дельф и только в зимний сезон мотался на колеснице с лебедями на курорты в южные страны.

Попировать Аполлон заворачивал на Олимп, потому что – музы музами, но…

- Мельпомена со своими трагедиями задолбала;

- Талия ржет даже если показать ей палец.

- Полигимния начинает сочинять священные гимны о трагедии Мельпомены и комедии Талии.

- Клио ходит и все время все записывает – «потому как история!»

- Урания тут же начинает искать причины истории в звездах.

- Эвтерпа сходу проникается лиризмом ситуации.

- Терпсихора одна нормальная, потому что молчит и танцует, но:

- Эрато при виде ее танцев тут же ревнует и начинает петь любовные песни.

- Каллиопа проснется, посмотрит минутку на этот беспредел – и готова эпическая поэма на час послушать.

Нет уж, искусство хорошо в гомеопатических дозах, а на Олимпе можно и на кифаре побренчать, и хороводы поводить, и с сестрицей увидеться.

Из неподтвержденных источников

Отдельные рапсоды упрямо намекают в песнях, что основными причинами неладов между Аполлоном и его громовержным отцом был как раз Дельфийский оракул. Будто бы на Олимпе не раз и не два сверкали молнии вот по какому поводу:

– Ну, и чего эти твои жрицы опять надышались, вот чего, чего?! Вот ты видел, что они напрорицали?! И ведь сказали же – что моя воля! И ведь придется же теперь это как-то воплоща-а-а-ать!!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: