В комнате воцарилось молчание, Бэнкс тяжело вздохнул несколько раз.

— Разве у тебя было больше опыта, когда ты взошел на борт «Индевора», Джозеф? — прервал этот допрос Кук.

— Нет, конечно, нет, — согласился Бэнкс и повернулся к другу, улыбнувшись от нахлынувших воспоминаний.

— Ну хорошо, мистер Мэссон. Видимо, вам повезло, вы получите это место, на которое больше никто не соглашался. Поэтому в экспедицию отправитесь именно вы, за отсутствием альтернативы.

Болтон облегченно вздохнул и в молчаливой благодарности вперил взгляд в потолок. Симмонс, который до сих пор прятался за спиной Болтона ввиду грозивших неприятностей, широко улыбнулся Мэссону и поднял вверх большой палец в знак одобрения.

— Но, сэр… — запротестовал Мэссон.

— Нет, мистер Мэссон, не благодарите меня, — произнес Бэнкс.

Он стал взглядом обшаривать комнату, потом порылся в стопках бумаг, открыл и снова закрыл несколько ящиков стола, пока наконец не нашел то, что искал.

— У вас еще будет возможность детально обговорить ваше задание с мистером Болтоном. Но есть еще одно дело исключительной важности.

Он подошел к Мэссону, держа в руке измятый и запятнанный лист пергамента. На нем красовался эскиз, наведенный карандашом и расцвеченный яркими акварельными красками.

— Вот это, — продолжил Бэнкс, — это вы непременно должны привезти с собой обратно.

— Это птица, сэр?

— Нет, никакая не птица. Это цветок, простите за такой грубый набросок. Мой художник умер, пока мы добрались до мыса Доброй Надежды, а я страдал от малярии, когда увидел этот цветок. Я был уверен, что собрал семена и засушил один экземпляр растения для своего гербария, но когда вернулся в Англию, то обнаружил, что растение непостижимым образом пропало. Все, что у меня осталось, — этот эскиз. — Он отвлекся, глядя на рисунок в руках, и, казалось, совершенно погрузился в мечты. — Словно дама, что встретилась мимолетно ночью, так и здесь, не знаешь наверняка, пригрезился этот цветок или нет.

Мэссон хотел выбрать подходящий момент, чтобы прояснить положение вещей, но небрежный эскиз заворожил его. Экзотическая красота цветка заставила его позабыть о неточностях рисунка, очаровала его и буквально лишила дара речи.

— Вы можете оставить рисунок при себе, но будьте осторожны: у меня нет дубликата, — продолжил Бэнкс. — Я показывал его королю, и тот был очень впечатлен. Он заставил меня поклясться, что я снова отыщу этот цветок, привезу в Англию, и его назовут в честь королевы. Предполагая, что сам вскоре отправлюсь к мысу, я дал ему слово, что найду цветок. — Бэнкс иронично ухмыльнулся. — Впрочем, у Адмиралтейства, очевидно, другие планы, теперь, сдержу я свое обещание или нет, зависит только от вас. — Бэнкс ненадолго замолчал, придавая тем самым вес своим словам. — Здесь речь идет не о лести, мистер Мэссон. У нас нет времени. На свете все меньше неизведанных мест, но в мире науки все не так. Если мы хотим стать во главе передовых открытий, нужно действовать сейчас. Нам нужно организовать не одну, а двадцать экспедиций. Но для них требуются корабли, люди и средства. Лишь у короля достаточно влияния, чтобы осуществить такие замыслы, поэтому мы не осмелимся его разочаровывать. Собственно, семян и засушенного растения недостаточно. Вы должны найти цветок и привезти с собой, к тому же живым. Я не могу рисковать и потерять его второй раз.

Когда Мэссон огляделся, то обнаружил, что все присутствующие в комнате напряженно ждут его ответа. Кожаная ручка, которую молодой человек все еще сжимал в левой руке, стала скользкой от пота, и сам ящик показался вдруг очень тяжелым. Мэссон переводил взгляд с одного лица на другое и внезапно понял: только он знал, что все, связанное с экспедицией, — это какое-то недоразумение. Он не тот человек, который нужен, и он не мог больше медлить.

— Сэр, — медленно, но уверенно произнес Мэссон, голос его лишь слегка дрожал. — Я очень ценю доверие, которое вы мне оказали, но боюсь, что произошло недоразумение.

Мэссон слышал, как от волнения позади него жадно хватает ртом воздух Болтон.

— Недоразумение? — переспросил Бэнкс.

— Именно так, сэр. Понимаете, сегодня утром я прибыл сюда по поручению мистера Айтона, чтобы доставить образец мистеру Соландеру. — Мэссон высоко поднял ящик, словно предъявлял суду доказательство.

Наконец растерянность Бэнкса сменилась осознанием ситуации. Пока он смотрел то на Мэссона, то на его ящик, на смену всему пришла железная решимость:

— Мне очень жаль, мистер Мэссон, но я не понимаю, к чему вы клоните.

— Я клоню к тому, сэр, что я прибыл сюда не для того, чтобы отправиться в экспедицию. Я хотел бы выполнить все поручения, которые дал мне мистер Айтон, а потом вернуться к своим обязанностям в Кью-Гарденз.

Воцарившаяся тишина казалась полной, гнетущей. Мэссон даже не решался оглянуться, но был уверен, что мистер Болтон и мистер Симмонс затаили дыхание. Кук больше не улыбался, он отошел к дальнему окну, дабы не стать непосредственным свидетелем переговоров.

Губы Бэнкса сжались в тонкой усмешке, взгляд оставался дьявольски холодным.

— Я думаю, вы осознали, мистер Мэссон, что ваши обязанности только что изменились. Наверняка я вас не так понял. Или вы намерены отказаться от выполнения задания, которое вам поручает ваш король?

Мэссону вдруг стало отчетливо ясно, что в тот миг, когда переступил порог этого кабинета, он потерял все шансы вернуться к своей обычной жизни в Кью.

— Нет, сэр. Конечно нет.

— Вот и прекрасно. Буду рад слышать о ваших дальнейших успехах.

— Можете быть уверены, сэр. Я приложу все усилия, чтобы не разочаровать ни вас, ни короля.

— Ничего другого я от вас и не ожидал, — холодно ответил Бэнкс без тени улыбки на лице.

Июнь 1772 года, Саут-Даунс

Мэссон сидел у изголовья кровати в комнате для гостей в доме своей матери и раздумывал над иронией Бэнкса и его наглым требованием. Он будет путешествовать с малым количеством багажа, но не по необходимости, а потому что нет выбора.

Багаж, который молодой человек прихватил с собой из Кью, состоял из единственного кожаного чемодана. Он носил его с собой на ремне через плечо. На потертой крышке, запятнанной и выцветшей, виднелись две массивные латунные застежки, на которых были выбиты инициалы Мэссона. В чемодане лежали туалетные принадлежности, две смены рабочей одежды и праздничные вещи: лучшая рубашка, жилетка и пара кальсон. Вот и весь гардероб Мэссона, включая то, что было на нем. Кроме новых туфель, которые он получил в то утро от матери и которые немного жали, так что Мэссон чувствовал уже водянки на ногах, почти каждая вещь была заштопана или зашита.

В распоряжении молодого человека имелись все инструменты и ботанический инвентарь, но он схватил лишь самое милое сердцу — маленькую шкатулку красного дерева и складной нож. В шкатулке лежали акварельные краски, кисточки, тростниковые перья и небольшой запас чернил. Маленькая безотказная шкатулка, как и одежда, уже ремонтировалась бессчетное количество раз.

Маленький складной нож он носил как постоянное напоминание, даже если в том не было особой необходимости. Его дал отец, прежде чем присоединиться к команде брига «Фейм» — судна, принадлежавшего известному британскому каперу[6] Фортунатусу Райту.

Мэссон вспоминал со смешанным чувством боли и радости, как отец рассказывал ему, пятилетнему мальчишке, о французских кораблях, которые потопил, и о сокровищах, часть которых хотел привезти домой.

Но отец так и не вернулся. Он погиб в открытом море, и вместо сокровищ Мэссону досталось в наследство полусиротское, нищенское существование. Фрэнсису никогда не забыть ту рану на сердце, когда он осознал, что все истории о сокровищах и приключениях оказались не более чем прелюдией к безысходной парализующей печали.