Особенно любопытным экземпляром в этой среде оказалась подружка, которую нашел себе этот бандит. Пустую ту девчонку он уверил, что его ждет богатство в Москве: сберкнижки и огромное наследство от умершего дяди. Более того, сам он представился ей как некий таинственный «майор» с особыми заданиями. Пошлый и зловещий спектакль разыгрывал в жизни этот мелкий актеришка.

А девчонка та верила. Всему верила! Хотела верить. Влюбилась? Вероятно. Ослепило возможное богатство? Безусловно, и разбудило жадность. И ее, конечно, заворожила его «суровая» таинственность. Подумать только, «майор»! Но вот он признается ей в убийстве некоего «чужого» человека. Да какая душа не содрогнется, какую женщину не охватит ужас! Ведь руки, которые ее обнимают, только что держали топор и били им по живому человеческому телу. Ну а в следующий раз он уже сообщает ей, что убил «своего». Как тут не кинуться в милицию? Как не убежать от этого страшного человека? Нет, она лишь затирает кровь на его одежде, моет и прячет топор…

Страшный человек со своей звериной философией и некоторыми существенными деталями биографии вошел в роман «Злым ветром» и получил там фамилию Мушанско-го. Это такой же редкий случай, как и Григорьев. Всего два, пожалуй, таких исключительных случая встретились мне за долгие годы. И исправить Мушанского, перевоспитать его тоже, мне кажется, нечего было и думать. Но если мы сегодня не можем еще лечить некоторые наследственные болезни или тяжкие недуги, разве это означает, что они в принципе непознаваемы и неизлечимы? Надо думать, надо искать, нельзя успокаиваться, пока общество несет такие нелепые, несправедливые потери. И надо что-то сейчас уже закладывать для будущего, для наших потомков. Им надо оставить не только леса, воды и чистое небо над головой, надо их самих сделать лучше и чище. И избавить от наших потерь.

Что Мушанский! Мы упустили в свое время даже Митьку (его история вошла в сюжет повести «Дело «пестрых»), даже парней с той улицы (это уже вошло в повесть «Стая» вместе с историей бандита Петра Лузгина по кличке Гусиная Лапа), упустили, если хотите знать, и Алека Гамидова.

Этот парень тоже не выходит у меня из головы. И в его печальной истории на первый взгляд кажется виноватым лишь он сам. Но только на первый взгляд. Судите сами.

Алек (Гамидов — как всегда, фамилия вымышленная, под ней он включен был мною в сюжет повести «…Со многими неизвестными») родился в Баку, в семье знатного нефтяника, бурового мастера. Заслуженным уважением окружена была эта трудовая, дружная и честная семья. Старший брат Алека стал инженером, сестра кончила мединститут. Алек кончил школу, но не смог поступить в университет. Как и всякая крупная неудача, к тому же в глазах семьи «престижная», переживалась она тяжело. И вот тут кто-то сказал Алеку, что гораздо проще можно поступить в Свердловский университет, там, мол, конкурс куда меньше.

На следующий год семья, родные, друзья торжественно провожали Алека в Свердловск. За длинным хлебосольным столом говорились горячие тосты, Алеку желали успехов. И он обещал их добиться.

Но поступить в Свердловский университет оказалось ничуть не легче, чем в Бакинский. И Алек снова провалился. На этот раз отчаяние, уязвленное самолюбие и «мужская гордость», как говорил мне потом Алек, не позволили ему признаться в поражении, кроме того, «это убило бы моих стариков», добавил он. И Алек написал, что в университет поступил. А сам ночевал где попало, грузил вагоны и голодал.

И вот однажды вечером, в вокзальном буфете, некий человек заметил его голодные глаза. Пригласил, накормил ужином, угостил водкой. Был добродушен, внимателен, полон сочувствия. Предложил подработать, так, по мелочи, пустяки: что-то кому-то передать, унести, принести, спрятать, посмотреть, предупредить. Появились деньги. Алек впервые был сыт, часто пьян, имел крышу над головой, красивые «тряпки» — новый друг умел делать все. Кроме того, Алек наконец осуществил свою мечту: послал подарок матери. Видите? Все у меня в порядке, вот как я хорошо живу, и учусь, и работаю. А новый друг между тем все глубже затягивал Алека в свои дела, разжигал в нем все новые инстинкты. К деньгам прибавились лихость, смелость, азарт, а потом и наглость, и глубокое презрение ко всем остальным людям. А вскоре добавилась еще и любовь. Друг позаботился и об этом. Уже потом Алек скажет мне с горечью: «Две опасности всегда поджидают мужчину: глупая гордость и красивая женщина». Он был убежден, что именно эти две причины и толкнули его на целую серию преступлений, которые он в конце концов совершил.

А я думал о том, откуда взялась эта «глупая гордость»? И почему эта «красивая женщина» заставила его забыть совесть, почему он не заставил ее вспомнить о ней? Да и какая там «красивая женщина»! Просто капризная, глупенькая и смазливая девчонка двумя годами моложе самого Алека. Да и какой был он сам «мужчина» в том горделивом смысле, который он сам вкладывал в это слово?

К великой своей досаде, я беседовал с Алеком уже в тюрьме, разговаривал с его отцом, братом, с той девчонкой и даже с тем другом, впрочем, последнее разговором не назовешь, и он, конечно, не знал, что я писатель.

Я искал ответа на вопрос: почему такое могло случиться? Каков первый слой причин, каков второй? И есть ли еще третий?

Сначала мне представлялось все только в одном плане и сравнительно просто: среди совершающих преступления есть те, которым надо только помочь выкарабкаться, которых надо и можно перевоспитать, если хотите, даже поддержать и защитить, а есть те, от которых надо защитить первых, есть самые опасные, самые отпетые, почти озверевшие, которых… Ну, что «которых»? Убивать, вешать, жечь?

Мои друзья, ученые-юристы из института по изучению причин преступности, рассказали мне однажды об опросе, который был проведен в одном небольшом, самом обычном, самом среднем городе. Перед определенным числом людей разного возраста, пола, уровня образования и так далее были поставлены несколько вопросов, и среди них такой: «Что, по-вашему, надо делать со злостными хулиганами?» И почти половина ответила: расстреливать, а некоторые даже потребовали: вешать на площадях. Люди дали выход своему негодованию, своему гневу, своей тревоге, наконец, за себя и своих близких.

Сколько раз мне приходилось беседовать на эту тему с весьма образованными, вполне интеллигентными людьми, и как часто я слышал требование, убежденное, горячее: рубить руку и вообще наказывать так, чтобы леденела кровь, лить «их» кровь, чтобы не текла наша.

В самом деле, можно ли страхом, запугиванием, жестокостью уничтожить жестокость? Реально ли это? Мудро ли?

Прежде всего, очевидно, нам следует различать два понятия: преступление и преступность. Преступление — это конкретный факт, преступность — это социальное явление. Как они связаны? Преступность конечно же не есть простая сумма преступлений. Преступление — это лишь единичное и конкретное проявление преступности. С чем же нам следует в первую очередь бороться? Бороться, видимо, надо с явлением, чтобы искоренить его проявления. Но среди арсенала средств общество обращается и к самому элементарному, очевидно необходимому и конечно же абсолютно справедливому с точки зрения человеческой морали, — каре за конкретное преступление, каре, рассчитанной, однако, не на слепую месть — страдание за страдание, кровь за кровь, — а на возможность, вероятность перевоспитания или, во всяком случае, исправления тех конкретных лиц, кто это конкретное преступление совершил, и определенная «доза» страдания входит лишь составной частью в понятие «кара».

В этом мудрость закона. Он не рубит сплеча, он оставляет человеку возможность разумного и нравственного выхода из критической ситуации, он смотрит вперед, много дальше этого конкретного случая. Тут закон не только мудр, он учит мудрости, подает пример ее. Законодатель предусмотрел и это.

Но ведь нам следует бороться и с самим явлением, даже прежде всего с ним. Это уже задача, так сказать, стратегическая. Помните? «Ребенок начинает воспитываться за сто лет до своего рождения». Борьба с преступностью, как и с любым отрицательным социальным явлением, требует не шумных кампаний, а труда поколений. Надо действительно в течение «ста лет», то есть из поколения в поколение, упорно, неуклонно, мудро изменять, совершенствовать наши социальные учреждения, приводить в действие все регуляторы нравственного, экономического, идейного и психологического воздействия, существующие в нашем обществе, чтобы создать условия, в которых полностью реализовался бы, как говорят ученые, наследственный этический код человека, то есть все лучшие, «человеческие» его качества, заложенные в нем природой, его собственной историей и новым общественным строем…