— Быстрее! В сани! — крикнула Милада, уже замахиваясь кнутом. — Давайте!
Филипп посмотрел. За огнем по полю приближалась бригада зачистки. На заднем плане высоко вздымалась снежная пыль, там была танковая колонна. Впереди несколько легких бронемашин, а со всех сторон, с трудом различимые на большом расстоянии, похожие на кривые коричневые черточки, шли пехотинцы.
Филипп подхватил на руки свою окаменевшую жену и при помощи Земфиры втянул ее в сани. Кнут со свистом ударил по спине дрожащего жеребца. Тот захрапел и кинулся вперед.
— Кажется, нам не уйти. — Жанна показывала на небо. — Мы все умрем теперь, да?
Жанна, как маленькая напуганная девочка, уткнулась лицом в живот Филиппа.
Наступающие били по догорающему селению длинными очередями, не жалея пуль. Снег вокруг саней кипел, а высоко над пустыней одна за другой явственно обозначились серебряные маленькие точки, это были реактивные истребители, снабженные прибором локального бомбометания.
Ноги жеребца глубоко проваливались в мокрый снег, и сани двигались слишком медленно, но по мере того как они удалялись от пылающих шатров, похоронное пение, парализовавшее Филиппа, ослабевало. Через пять минут он хоть и не в полной мере, но уже смог воспользоваться прибором.
Полковник Дурасов действительно находился в головном бронетранспортере, и увидеть его можно было бы, наверное, и без всякой телепатии, просто в бинокль. Филипп попробовал проникнуть в сознание следователя из прошлого и вдруг натолкнулся на преграду. Вероятно, из происшедшего в музее на Минском шоссе полковник сделал соответствующие выводы. Специальная каска защищала мозг от чужеродного проникновения.
— Да, у них есть индивидуальная защита, — поймав на себе болезненный взгляд Филиппа, сказала Земфира. — Конечно, я должна была раньше предупредить тебя.
Кнут в руке Милады со свистом обрушивался на костистую спину жеребца. Она хлестала с такой силой, что животное даже перестало всхрапывать. По лопнувшей от удара рыжей шкуре бежала кровь.
«Значит, я ничего не могу? — мысленно спросил Филипп. — Значит, мы действительно все умрем?»
— Умрем, умрем… — причитала тихо Жанна.
«Нет же! — также мысленно отозвалась Земфира. — Я, конечно, не уверена, не так я долго была в будущем, чтобы как следует во всем разобраться, но такая шапочка-каска почти уникальна. Ее изготовление по стоимости сравнимо с пятью космическими крейсерами. Их сделали, кажется, всего пять штук. Одна у твоего следователя Дурасова, одна, понятное дело, у Кински, а где остальные, я не знаю. Может быть, вообще на складе в сейфе лежат».
Слева от саней упало в снег зерно, и с легким электрическим шипением, разбрасывая снежные хлопья, в небо стала подниматься серебряная спираль. Спираль росла, как лестница, все больше и больше наклоняясь в сторону бригады зачистки. Филипп понял, что никакая это не механика. Спираль — живое существо, такое же разумное, как и он сам… Но точечный удар пустотной бомбы разорвал серебряную спираль на тысячи осколков.
Длинные кривые осколки разлетелись во все стороны. Один, пробив шубу Филиппа, вонзился в дерево саней.
Филипп Костелюк выдернул осколок, он был похож на длинный, обоюдозаточенный клинок. Попробовал пальцем. Больно. На пальце выступила кровь. Филипп закрыл глаза и сосредоточился. Похоронное пение почти ушло из его головы, и он легко поймал в зоне ближайшего действия ЛИБа несколько десятков самолетов. Поймал, будто на экран радара. Времени особо не было, и он не раздумывая вошел в сознание сразу всех доступных пилотов.
Продолжая размахивать кнутом, Милада уже стояла в санях. Жанна все так же прижимала лицо к животу Филиппа. Ариса лежала неподвижно на спине, и не понять — жива ли еще, а Земфира, вытащив бинокль, смотрела назад.
— Все верно, — сказала она. — Все верно. Только будь внимателен, Филипп. Нужно, чтобы бомбы накрыли точно авангард. Если полковник Дурасов выйдет из игры и не сможет отдавать приказы, ты легко расправишься с остальными.
Шатры догорали. За низкой полосочкой огня, похожей на желтую траву на снегу, разрывы бомб напоминали большие белые грибы. Грибы вспухали один за другим, полукругом охватывая всю линию атаки. Под руководством Филиппа обезумевшие пилоты легко расходовали свой боезапас, а когда у двух самолетов кончались бомбы, Филипп Костелюк безжалостно сводил их в последнем таране, и в снегу вокруг саней плясали голубые слепящие отблески мощных воздушных взрывов.
ЗЕРНО НА ЛАДОНИ
Бригада зачистки была парализована ударами с воздуха, и Филиппу со своими женами удалось оторваться на несколько километров. Но, увы, задача не была выполнена. Кто-то продолжал отдавать точные приказы, и как ни старался Филипп воздействовать на чувства гибнущих солдат, заставить их вспомнить, что дома остались матери и жены, что они не только пешки в чужой игре, а еще и люди, — вышколенные лишениями солдаты и под ударами бомб собственной авиации продолжали выполнять приказы командира.
Отняв у Земфиры бинокль, Филипп Костелюк сквозь дым и снег хорошо разглядел полковника Дурасова. Голова бывшего следователя была защищена обтягивающей виски желто-красной шапочкой, отливающей металлическим блеском. Он отдавал приказы, по пояс высовываясь из люка своего бронетранспортера, и приказы, усиленные динамиком, тут же исполнялись. Он не был даже ранен.
На таком расстоянии только Ариса из снайперской винтовки могла бы снять бывшего следователя, но снайперской винтовки не было, а сама Ариса лежала, неподвижная и бледная, посреди саней. Она была жива, но не двигалась и не говорила. В голове своей четвертой жены Филипп отчетливо улавливал обрывки похоронной песни, но и они становились все тише.
— Посмотри, что это у нее на груди? — сказала Земфира, показывая пальцем.
Филипп наклонился к Арисе. Действительно, на груди женщины была длинная серебряная цепочка. На цепочке свешивался и бился о расстегнутый, задубевший на морозе отворот шубы какой-то аккуратный черный мешочек. Филипп взял мешочек и развязал его. На ладонь выкатилось небольшое зерно. И тотчас похоронное пение женщины сменилось болезненным стоном.
«Нет, не нужно, не нужно… — мысленно попросила Ариса. — Это моя мать… Она не смогла прижиться на этой почве. Я должна носить ее на груди до самой смерти! Я дала клятву!»
Глаза Арисы смотрели вполне осмысленно, она протягивала руку:
— Прошу тебя, муж мой, отдай мне мать!
Снег перестал падать. Были ясно видны белые меловые следы зерен на синеве. Глядя в небо, Филипп Костелюк вложил мешочек в руку своей четвертой жены Арисы и сжал ее пальцы.
— Сохрани свое семя, — сказал он и добавил мысленно: «Но чтобы сохранить свое семя, ты должна жить… Ты должна проснуться и жить! Проснись, Ариса!»
Смолкшая было канонада возобновилась. Снаряды, правда, падали далеко справа. Но похоже, неосторожно подумав о снайпере, Филипп подарил свою мысль противнику. Пуля с визгом отрикошетила от полоза. Следующая сорвала с Милады высокую меховую шапку.
— Пошел! Пошел, проклятый! — Вероятно приревновав мужа к другой жене, Милада опять взмахнула кнутом, и это был последний взмах.
Рыжий жеребец безумно захрапел, встал на задние ноги, опрокидывая сани, по телу его прокатилась смертельная судорога, и он завалился на бок. Еще одна пуля снайпера попала прямо в брюхо несчастного животного.
Выбравшись из сугроба и отряхнувшись, Филипп Костелюк увидел вращающиеся от боли глаза коня. Он вынул пистолет и одним выстрелом в голову добил животное, после чего тут же между крупом мертвого жеребца и поваленными санями расстелил коврик, сориентировался на запад и обратился к Ахану.
Пешком да еще с четырьмя женами на руках далеко было не уйти. Ноги глубоко проваливались в снег. Вокруг, сколько хватало глаз, расстилалось белое ровное поле. И с запада двигались цепи солдат. Уже можно было уловить звук моторов и далекое «ура», выдавленное сквозь тысячи сжатых челюстей.
Милада, присев на корточки, гладила гриву мертвого жеребца. Жанна рыдала. Одной рукой сжимая коробку с фарфоровой тарелкой, другой она размазывала по щекам слезы. Ариса, только-только выходящая из транса, пробовала пальцами осколок спирали, примеряясь к нему, как к ножу. Земфира, широко расставив ноги, замерла с биноклем в руках. Свернув коврик, Филипп смотрел на небо. Только чудо могло спасти его.