Электронные часы над дверью показывали три часа ночи. Денис Александрович прикурил от зажигалки в форме черепа последнюю сигарету и отодвинул книгу. Потягиваясь, он прошелся по своему кабинету. Кабинет находился на первом этаже психиатрической больницы. Всего в больнице было тринадцать этажей. И сейчас тринадцать этажей сумасшедших мирно спали в своих палатах над его головой. Сидели в своих кабинетах тринадцать дежурных врачей. Двое из них читали книги, трое занимались онанизмом, один писал диссертацию, один писал донос на коллегу, четверо находились в состоянии эйфории, приняв то или иное лекарство, а один был просто пьян. Он разговаривал с рыжебородым больным в фиолетовой пижаме. Больной утверждал, что он профессор Гарвардского университета, и смачно плевался.

Денис Александрович подошел к окну и прислушался. Шел дождь, и могло показаться, что под окном-кто-то крадучись ходит. Он перевел свои механические часы на час вперед, приняв подарок государства, и, присев к столу, опять взялся за Эрвина Каина.

«…Многие находили себе убежище в прошлом, потому что будущего не стало. Люди по собственному желанию переносились по времени назад и занимали в минувших эпохах места рыцарей, должности нищих, королей и преступников. Осваивали профессии алхимиков, рабов и ростовщиков. Каждый перевоплощался на свой вкус. Некоторые пытались заниматься политикой, но в мире, где все всё могут, они быстро попадали в дурную бесконечность собственной галлюцинации…»

Денис Александрович бросил читать и сам набрал номер. Он звонил домой своей матери, мать работала по ночам и не спала.

— Это ты, Дениска? — спросила она как-то по-доброму.

— Я, ма, — отозвался он.

— Скучаешь небось, ну не скучай, не скучай, скоро уже все! А я, знаешь, никак не могу разобрать почерк одного идиота…

Мать Дениса Александровича была литконсультантом одного журнала. Родившись в профессорской семье, она удачно кончила школу, удачно вышла замуж, удачно устроилась на работу, удачно родила сына, по турпутевкам удачно объехала весь мир, была знакома с крупными писателями, художниками, композиторами, написала удачную книгу, и ее удачно издали, у нее было приготовлено даже удачное место на кладбище рядом с прабабушкой и прадедушкой.

— Неудачный рассказ! — сказала она в трубку. — Понимаешь, этот идиот пытается соблазнить читателя, описывая человека, у которого все в жизни хорошо!.. Ну ладно, сын! — Она подышала в трубку. — Приятного дежурства, не спи там.

Роман кончался так: «Размороженный пожелал, чтобы все всё забыли и никто ничего не мог и чтобы время, переместившись назад на два года, начало развиваться по другому, не этому руслу. Пожелав это, он тотчас оказался голый рядом со склепом в ванной из непрозрачного стекла, рядом стоял пьяный водопроводчик, комкая его одежду. Под ногами мелко дрожал, выражая свое мнение по поводу работы моторного агрегата, пластмассовый ящик с русской водкой.

— Нет, — сказал этот человек, — я не буду, не хочу в будущее, нечего там делать. — И они выпили с сантехником весь ящик в соседнем помещении.

На следующее утро человек этот проснулся с жуткого похмелья и понял, что нужно идти на работу. Он открыл глаза, повернулся в своей постели на спину, положив под голову руки.

«Чего я хочу? — подумал он. — Что я могу сделать единственно у меня оставшимся могуществом?! Сделать истинно хорошее для себя и мира?»

Через тридцать пять страниц он понял, что может сделать так, чтобы его не было. Не было совсем ни души его, ни тела, ни памяти, ни памяти о нем. Чтобы его не стало абсолютно.

«Материалисту такая мысль и не пришла бы в голову, — писал Эрвин Каин. — Но мой герой был глубоко верующим человеком».

Денис Александрович захлопнул книгу, у нее был ярко-красный переплет. На переплете было прописью вытиснено: «Там», сверху печатными буквами: «Эрвин Каин».

Дав телефону позвонить подольше (было двадцать семь минут четвертого, и за шторами кто-то явно ходил, там, на улице), Денис Александрович снял трубку. В трубке было пусто, только где-то очень далеко раздавались какие-то невнятные голоса. Потом трубка ожила и мембрану сотряс длинный гудок. За гудком послышался еще один и еще два.

«Наверное, что-нибудь на станции?!» — подумал Денис Александрович.

На том конце сняли трубку, и он услышал до странности знакомый голос:

— Психиатрия по телефону.

— Вас неправильно соединили повесьте трубку, — сказал Денис Александрович.

— Успокойтесь, — послышалось на том конце. — Успокойтесь, успокойтесь.

«Эрвин Каин начал свой творческий путь нашумевшим романом «Там» и мгновенно окончил его после возникновения так и не увидевшего свет романа «Здесь». Он оставил бы огромное творческое наследие, если бы наследие это не было безвозвратно утеряно. Он прожил бы поистине великую жизнь, если бы о жизни этой было хоть что-нибудь известно. После появления второго романа писатель бесследно и славно исчез. Произошло это ясным июньским днем в центре города, на планете, находящейся в центре галактики, и, в свою очередь, в галактике, занимающей центральное место во вселенной…» — так писал об этом он сам.

«Я погиб мгновенно, а по мнению некоторых критиков, и безвозвратно!» — писал он в небе горящими буквами. Феномен могли наблюдать сто миллионов человек, но поскольку восемьдесят миллионов в этот момент были утомлены алкоголем, десять миллионов занимались другими, не менее серьезными для государства делами, то наблюдали небесное явление только семь. Три миллиона не откликнулись на призывы редакции.

«Но вот он я, перед вами, вовсе без тела здоровый дух!»

Принято считать, что текст огненного послания трактуется разными гражданами по-разному. Например, утверждают, что фраза: «Вовсе без тела здоровый дух» — звучала иначе. Редакция берет на себя смелость предложить подписчикам только три наиболее вероятных варианта, а именно: «Вовсе без духа и без тела свободен!..», «Только в теле я счастлив был судьбою своей!», третье уже приведено.

Статья была на английском и Денису Александровичу давалась с огромным трудом. Упорствуя, он шел по ней от буквы к букве, перелистывая по тысяче раз четыре словаря: англо-русский словарь московского издательства «Русский язык», словарь матерных английских выражений, привезенный из Гонконга, рукописный сленговый словарик и знаменитый словарь Петуза-Ивановского. В предисловии к своему словарю Петуз-Ивановский нагло утверждал, что, пользуясь его словарем, можно прочесть любую книгу на любом иностранном языке. Возможно, система его и была верна, но автор скромно умалчивал, сколько времени понадобится читателю на преодоление «любой книги». По всей вероятности, это была одна книга на целую жизнь.

Хотя чтение и давалось Денису Александровичу с большим трудом, но было оно несравненно легче чтения предыдущего. Месяц назад на спор с товарищем Денис Александрович пытался освоить роман на родном, русском языке. Роман носил серьезное название «Гидравлика» и размещался в десяти переплетенных в серый ледерин томах. Спор был проигран. Дальше пятой страницы дело не пошло. Не помогли здесь ни водка стаканами, ни йоговские тренировки по системе Сидорова.

Несколько лет назад, прочитав первый роман Эрвина Каина «Там», Денис Александрович попытался достать еще хотя бы одно произведение полюбившегося автора и вдруг обнаружил, что не только произведений нет, а нет и упоминаний о них. И вот теперь он обнаружил статью, статью на английском языке, но проливающую свет на великого писателя.

Теперь Денис Александрович работал рядовым хирургом в рядовой поликлинике. Он уже давно научился не раздражаться ни на этих дурацких больных, ни на медицинскую сестру, сидящую напротив, по другую сторону стола, и неспособную связать по-латыни ни слова. Рецепты изобретать всякий раз приходилось самому. Спасали книги — читал он, как и все люди, в рабочее время.

С трудом осилив строку, оканчивающуюся словами: «третье приведено», Денис Александрович раздосадованно посмотрел на ввалившегося в кабинет больного. Больной — огромный мужчина, со сломанной рукой, в вельветовом костюме и без номерка, вдруг подмигнул ему и спросил: