Вот уже месяц продолжалось плавание, и даже те, кто раньше с удовольствием гулял по палубе, спал там или ел, теперь бóльшую часть времени поневоле вынуждены были проводить на тесных койках на средней палубе. Каждая койка была рассчитана на пятерых. Если членов семьи было больше, как, например, у Пренцлей, то лишний пассажир переходил на следующую койку. Между койками громоздились ящики и чемоданы. К тому же большинство пассажиров здесь же развешивали выстиранное белье, отчего в помещении становилось еще теснее.

Пассажиры поднимались около шести утра. Они одевались, опорожняли ночные горшки и собирали вещи, которые свалились со своих мест. Стюард следил за чистотой помещений. Иногда, чтобы избавиться от вони, по средней палубе проносили можжевеловые ветки или деготь.

На завтрак давали кофе или чай и хлеб. В рацион обычных пассажиров включали корабельные кексы и черный хлеб, такой твердый, что его приходилось вначале бить молотком, а уже после размачивать, чтобы не сломать себе зубы. Кроме того, давали бобы и сухофрукты, пшеничную кашу, иногда сало, солонину, соленную и жареную рыбу, селедку. Хотя, согласно предписаниям, на каждого пассажира полагалось два с половиной литра пресной воды, Йенс Йенсен уверял: столько не дадут никому.

— Но даже среди лицемеров не найдется ни одного, кто стал бы возражать против этого, — усмехнулся он и вновь замолчал.

Несмотря на трудности и тесноту, что, как назло, ощущалось больше всего во время непогоды, вскоре средняя палуба стала основным местом пребывания всех пассажиров. Здесь они сидели друг возле друга, рассказывали истории или музицировали, ели и пили. В такое время тут поднимался страшный шум: смех, ругань и детский плач. Именно в этом месте один из детей Пренцлей получил затрещину, и тут же перед обидчиком, неотесанным мужланом по имени Михель Ренц, возникла Фрида Пренцль, низенькая женщина с угловатой фигурой, и заявила, что только она имеет право бить своих детей. Но все знали, что Фрида никогда не била своих отпрысков.

Становилось немного легче, когда погода налаживалась. После трехдневного штиля и сильного шторма наконец подул попутный ветер. Пока одни пассажиры сидели на деревянных бортиках, греясь на солнце (немногочисленные скамейки и стулья предназначались для привилегированных путешественников), другие молча слонялись по палубе или болтали с соседями, распуская на корабле новые слухи. Дети носились друг за другом и прятались за свернутыми канатами. Кое-кто в это время смешивал алкоголь с натуральным кофе. Юлиус Мейер играл в шахматы с географом Паулем Клауссеном.

Рукавом блузки Анна вытирала со лба пот. В последние дни стояло настоящее пекло, так жарко девушке не было еще никогда. Но человек привыкает ко всему: к тошноте и скверной пище, к толпе людей и к тесной комнате, к ночному шуму, к качке, к скользкой, постоянно мокрой палубе и даже к жаре.

Сегодня стюарды выдали чернослив, немного масла и муки. Анна медленно жевала одну сладкую вяленую сливу за другой, запивая небольшими глотками воды.

Пассажиры часто жаловались на однообразное корабельное меню — Анну же это ничуть не смущало. Дома она ничего лучше и не ела.

От Юлиуса Мейера она узнала, что капитан основательно запасся чаем, какао и медом, а также у него было немного вина и пива, но все это, конечно, подавали только привилегированным пассажирам из кают. Им также подавали парное мясо. Анну и это оставило равнодушной. Такие пассажиры, как Виланды, взяли с собой колбасу, сало, сыр, даже мармелад, и за всеми этими припасами следила неусыпным оком госпожа Виланд.

Анна наблюдала за тем, как Фрида Пренцль высыпала сливы в железную миску, добавила масло, муку и одно яйцо и куда-то отнесла все это. Женщина энергично замесила тесто и свернула его в «колбаску» в локоть длиной, которую нужно было готовить в котелке с горячей водой.

— У нас сегодня сливовый штрудель! — радостно крикнула она наконец.

Анна рассмеялась. Фрида никогда не падала духом и всегда была в отличном настроении, но так вели себя далеко не все путешественники. Чем дольше они плыли, тем чаще между ними возникали ссоры. И сейчас снова все вокруг стали говорить на повышенных тонах.

Иногда, сидя в тесной клетушке, где было столько народа, Анна чувствовала что-то недоброе, но у нее не было возможности оттуда сбежать. Эта мысль заставила исчезнуть улыбку с ее лица. Девушка сунула в рот последнюю сливу. Это действительно безумная идея. От кого же ей сейчас бежать?

— Это мое место.

Анна вздрогнула. Прошло несколько недель после шторма, который едва не стоил ей жизни. Поздним вечером она отыскала себе это местечко. Иногда девушка встречала Юлиуса Мейера. Порой они перекидывались несколькими фразами, подчас лишь кивали друг другу в знак приветствия. Часто после таких встреч Анна спешила на среднюю палубу, чувствуя нечто странное, необъяснимое.

Она обернулась. Всего в нескольких шагах от нее стояла высокая стройная женщина с узкой, затянутой в корсет талией и внушительным кринолином. На расчесанных на прямой пробор и собранных на затылке светлых волосах красовалась соломенная шляпка с голубыми лентами, завязанными под подбородком.

Анна молча взглянула на незнакомку.

Вызывающая улыбка сияла на алых губах. Женщина сделала шаг вперед. Анна еще не решила, как ей поступить, и неуверенно убрала руки с поручней.

— Это мое место! — уверенно повторила блондинка.

Анна закусила губу, чтобы не извиниться.

«Это ведь не госпожа Бетге, — уговаривала она себя, — это не моя хозяйка. Значит, у меня столько же прав, сколько и у нее, стоять здесь. Мы обе пассажирки, и обе оплатили проезд».

Несмотря на это, Анна отвернулась, лихорадочно вспоминая, где и при каких обстоятельствах могла видеть эту даму раньше. Девушка отошла на несколько шагов, опустив взгляд, но держа спину прямо и всячески стараясь показать, что у нее тоже есть право стоять на этом месте.

— Анна Вайнбреннер? — раздался знакомый мужской голос.

Юлиус… Анна ускорила шаг. Она не хотела видеться с ним в присутствии этой дамы. Эта блондинка и Юлиус совершенно не подходили друг другу. Они наверняка знакомы, встречались на корабле, виделись в высшем обществе. Анна поспешила свернуть за угол. Голоса позади нее вдруг стали громче. Мейер и незнакомка заговорили друг с другом.

Разгорелась перепалка. Анна остановилась и прислушалась, но из-за раздраженного тона не смогла разобрать слов. Она раздумывала, не вернуться ли ей, но в этот миг где-то впереди, на палубе, у бушприта, раздался крик, который привлек ее внимание.

Иногда рулевые матросы забавлялись, направляя судно против течения, и пассажиров на носу окатывало брызгами холодной океанской воды. Но сейчас была иная причина для суматохи.

— Воры, воры! Меня обокрали!

Анна вытянула шею. Некоторые из ее соседей уже собирались группками и возбужденно что-то обсуждали.

Кричал мужчина по имени Михель Ренц, который когда-то отвесил затрещину ребенку Пренцлей. Он упер руки в бока, его лицо покраснело от гнева. Госпожа Виланд, которая в последние дни скверно себя чувствовала, страдая от приступов морской болезни, обняла ревущих детей.

— Кто-то хоть что-нибудь видел?! — воскликнул жилистый мужчина с бледно-голубыми глазами и оспинами на щеках.

— Я не знаю, все произошло так быстро, — пискнул один из белокурых сыновей Фриды.

Вдруг внимание Анны привлекло какое-то движение за старыми сложенными канатами. Там прятался тощий темноволосый парень, которого она, казалось, до сих пор ни разу не видела. Только девушка хотела крикнуть, как вдруг мужчина с оспинами посмотрел прямо на нее. Анна похолодела.

Пит Штедефройнд, так его звали. Он был другом Михеля. Они были не разлей вода. Пит направился к Анне.

Анна онемела от неожиданности. Пит уставился на нее. Девушка еще никогда в жизни не видела таких пустых, бесчувственных глаз. От его взгляда она задрожала.