Спустя несколько месяцев зубной врач уронил в вырез ее летнего платьишка кусочек пломбировочной амальгамы и стал доставать его. Вновь Джемма испытала смущение… Ведь свою жену-ассистентку врач живенько отослал в кладовую за каким-то препаратом. К тому же Джемме показалось, что его пальцы снуют и щекочутся совсем не там, где надо.

Она про себя проклинала этих мерзких лекарей, а тело ночами вспоминало их руки. Теперь она жалела миссис Хемсли и твердо решила не быть под стать ей, не оказаться рабой собственного потомства. Жизнь не может быть такой примитивной, считала Джемма и с презрением смотрела на свое поколение, на этих потных и пошлых парней и девок с сальными взглядами и грязными руками. Она благодарила Бога, что у нее есть возможность избегать их компании, но страдала всякий раз, когда, купив в магазине обычный набор продуктов — чечевицу, овсяные хлопья, дешевую баранину, репу, брюкву (они всемером питались этим неделю, но если честно, еды было мало и троим) — выходила на площадь и слышала похотливые реплики и грубое ржание. Джемма привыкла к строгости и лишениям (воспитание бабки Мэй!), но не могла привыкнуть к хамству и пошлости.

Джемма знала, что не похожа на других. Ей очень часто говорили об этом в школе. И несмотря ни на что, Джемма была рождена как дитя любви и страсти. Этим стоило гордиться. Да, отцом ее стал случайный заезжий актер. Но чем лучше появиться на свет стараниями грязного потного батрака? Эйлин вообще ничего не знала о своем отце. Но лучше не знать ничего (а вдруг это был переодетый принц?), чем искать свои черты в испитой роже местного донжуана. Это уж точно.

Джемма хоть и была всегда благодарна за добро, но не могла довольствоваться им. У нее были честолюбивые замыслы, пока, правда, абстрактные. Ради них она мыла, чистила, скребла. Она просто выжидала. А потом записалась на заочные курсы стенографии.

И вот однажды теплым июньским утром Джемма вошла в «женское» агентство по трудоустройству, что на Риджент-стрит. В руках у нее был чемоданчик, на плече сумочка, в сумочке пять фунтов пятнадцать шиллингов и диплом стенографистки, полученный на заочных курсах. Чтобы стать обладательницей такого документа, Джемма провела в трудах не одну ночь, сжигая киловатты вдовьего электричества и терзая допотопную пишущую машинку усопшего викария. Только эту машинку и оставил бедняга своей жене на память, если не считать, конечно, Хелен, Ханну, Гермиону, Гортензию и Элис. Вот так и отправилась Джемма по белу свету в поисках счастья.

Миссис Хемсли прощалась с ней не без облегчения, хотя и благословила перед дальней дорогой. Вдова в последнее время обнаружила в своей работнице некоторую небрежность и необязательность. И чем совершеннее становились стенографические навыки Джеммы, тем меньше радения проявляла она в домашних делах. Взять хотя бы вечные недомогания и разбитые коленки девочек, говорила соседкам миссис Хемсли, в семье это обычное дело, но Джемма почему-то принципиально отказывается вызывать к детям врача. К тому же, сокрушалась вдова, у нее появилась манера говорить сквозь зубы, да еще с оттенком цинизма. Разве это может быть хорошим примером для маленьких девочек?

Ханна, Гермиона, Хелен, Гортензия и Элис. Элис появилась на свет, а на следующий день у ее отца, то есть у викария, случился первый и последний инфаркт. Он отошел в мир иной, оставив жену одну подыскивать для дочери соответствующее предыдущим имя[3].

Еще по дороге в Лондон Джемма лишилась записной книжки, куда были внесены адреса и телефоны различных организаций, оказывающих помощь молодым. Но Джемма была полна юношеской отваги и дерзости. С первыми лучами солнца она сошла с поезда и бесстрашно шагнула в мир, а точнее на лестницу возле зала ожидания, где и просидела до начала рабочего дня. Лондон стал оживать, и Джемма отправилась на Пикадилли, которую считала сердцем столицы и которую единственную могла отыскать на карте. Лондон оказался больше, чем она представляла. А об его опасностях она тогда вообще не задумывалась. Опасность — понятие относительное. Был ли опасным тупик, где однажды мамаша Джеммы повстречала ее папашу?

Пробираясь по людному тротуару Риджент-стрит, где ходят с цветами дети земли[4], Джемма внезапно услышала из окон первого этажа громкий заливистый смех. Джемма пригляделась и увидела над окошком вывеску «Гэллент. Агентство по трудоустройству».

Ну, хоть кто-то доволен жизнью, подумала Джемма и толкнула дверь. Перед нею предстала мисс Хилари, старший инспектор агентства, которая и оглашала своим смехом округу.

На самом деле смех ее вовсе не свидетельствовал о довольстве жизнью. Просто это была обычная для понедельника реакция мисс Хилари на любой звонок, будь он от соискателя должности или от работодателя. На своем долгом опыте мисс Хилари давно убедилась, что кому не повезло в пятницу вечером, не повезет и в понедельник.

Мисс Хилари прожила уже пятьдесят шесть лет. Ее искусственные кудри у корней давно перестали быть белокурыми, а вот голос громким был всегда, и смех хрипловатым. Глаза у нее голубые, как небосвод, но во взгляде тоска, а на сердце печаль. Доброе у нее сердце, но чего она только не повидала.

Мисс Хилари сидит за пыльными окнами своей конторы как паук в паутине. Только попадись.

Она смотрела на Джемму с безжалостной иронией, как умудренный жизнью смотрит на зеленого юнца, и уплетала печенье за печеньем, запивая кофе. Наконец она предложила и Джемме немного. Девушка с благодарностью съела парочку. Это был ее завтрак.

— Что, голодная? — спросила мисс Хилари.

— Ага.

— Я полагаю, ты только что приехала в Лондон, у тебя пропала сумочка и тебе негде жить.

— Откуда вы знаете? — в изумлении воскликнула Джемма.

— Лондон всех гребет под одну гребенку, — заметила мисс Хилари. — Каждую неделю поезда привозят из глубинки девушек, и в каждом поезде непременно есть карманный вор. Как ты сказала тебя зовут?

— Джемма Джозеф.

— Неплохо. Имя сразу говорит о человеке. Если у матери есть воображение, окажется оно и у ребенка. Я полагаю, ты закончила заочные курсы стенографии? Нет-нет, диплом твой мне не нужен. Считай, что это пустая бумажка.

— Можете проверить. Я пройду любой тест — и по машинописи, и по стенографии. Честное слово.

— Сними-ка жакетик дорогая.

— Зачем? — удивилась Джемма.

Мисс Хилари предложила ей теперь шоколадные пальчики. Зажав печеньице в зубах, Джемма сняла жакет. Ее бюст предстал в самом лучшем свете, ибо блузочка была на размер меньше, чем следовало. Жакет, напротив, был велик, но ведь куплен он был на распродаже, а там не повыбираешь.

— Неплохо, — снова сказала мисс Хилари. — Однако гардероб тебе придется немного оживить.

— Для чего?

— Давай без обиняков, дорогая. Ты уже сегодня можешь начать работать. У меня есть славное местечко в фирме «Фокс-и-Ферст».

— Это еще что?

— Ты что, никогда не слышала ни о Фоксе, ни о Ферсте? Ты хоть воскресные газеты читаешь? Как ты вообще собиралась жить? Что, на стенографию и машинопись рассчитывала? Ты же самоучка. А Леон Фокс — один из самых известных в Лондоне людей. Холостяк. Богач. Блестящий ювелир. Бездна вкуса. А сколько выдумки — кольца для пальцев ног, кольца для носа, каменья в оправе и без, каменья на грудь, на шею, в пупок, золотые наручники для изощренных сластолюбцев, хочешь мужские, хочешь женские и так далее. Драгоценности для любой части тела, но все не ниже тысячи фунтов за штуку. Короче, им требуется девушка с культурной речью и хорошими внешними данными для работы с покупателями.

— Я бы предпочла зарабатывать на жизнь ремеслом, а не внешностью.

— Нищим выбирать не приходится, — жестко сказала мисс Хилари. — Приступай к работе немедленно. В субботу, в десять утра сюда за жалованьем. Двадцать фунтов! Дуракам везет! Все документы оформишь у секретаря. Следующий, пожалуйста!

— Простите, но сколько за меня получите вы? — поинтересовалась Джемма.