— Когда-то и я, наверное, представлял себе все так. Впрочем… — он медленно поправил на носу очки, — слишком уж извращена здесь идея, доведена до абсурда…

— Да, несомненно, — поспешил согласиться Занудин, хотя вряд ли понял, о чем имел желание сказать его гость.

Айк нервно закурил и подсел поближе к Занудину.

— Не знаю, можно ли просить тебя об одном одолжении, — он понурился, — но для меня это важно…

Айк был первым человеком в «Ковчеге», к кому Занудин так неожиданно проникся искренней симпатией, и поэтому ответил, что если это в пределах его возможностей, то он, конечно, поможет.

— Я очень хочу побывать в своем городе…

— Что за город? — поинтересовался Занудин.

— Ну, есть такой… На Неве.

Занудин плохо знал обозначенные края. Даже в период долгих скитаний к реке Неве его не заносило.

— Давно там не был, — вздохнул Айк и грустно рассмеялся. — Побродить по его гранитным набережным, вдохнуть знакомый воздух… даже и не знал, что могу быть таким сентиментальным. Вот же оно, тело, которое разговаривает и передвигается, дышит и чувствует, только подумай!..

— Да, Музыкант мне говорил, что ты сегодня должен уехать, — подтвердил Занудин, не представляя, что сказать еще.

Айк вскинул странный, изучающий взгляд на Занудина. Порывался, было видно, задать какой-то вопрос, но сдерживался.

— Так чем же я могу помочь? — нарушил затянувшееся неловкое молчание Занудин.

Айк со свистящим звуком вдохнул полную грудь воздуха и зажал кулаки между коленями.

— Когда Музыкант проснется… в общем, если ты скажешь ему, что я вернулся сам, а пока, не привлекая лишнего внимания, выведешь меня из «Ковчега» — то это все, о чем я прошу.

Занудин размышлял не дольше секунды.

— О чем речь! Мне не сложно, Айк. Пойдем.

Он и не думал, что вопрос коснется такого сущего пустяка. Музыкант не очухается до утра — а человеку пора уезжать. То, что Айк ведет себя как заговорщик — по всей видимости, следовало списать на его скромность, нежелание доставлять из-за себя лишние хлопоты. Занудин, между тем, тоже попросил Айка об одолжении…

Подхватив обмякшее тело Музыканта, они проворно вернули его в свою комнату, уложили на измятую неразобранную постель. Оказавшись в жилище соседа, Занудин, конечно же, выкроил минутку на то, чтобы оглядеться — и почти ничего из увиденного, пришлось признать, не вызвало удивления. Тьма-тьмущая музыкальных инструментов, развешанных по стенам. Нагромождения звукозаписывающей аппаратуры заслоняли окно. На полу валялись какие-то буклеты, проволочные огрызки и пустые бутылки. Посреди комнаты стоял огромный трельяж. Возле трельяжа — стойка для микрофона. Видимо, Музыкант любил порой от души поголосить караоке, выделываясь перед зеркалом…

Сразу после этого Занудин выполнил свое нехитрое обещание. Никем не замеченный, Айк покинул стены придорожного заведения.

— 23 —

Утро наступило ясное.

Когда Занудин сообщил навестившему его Музыканту, что Айк «вернулся сам», тот был очень обескуражен, но расспросов устраивать не стал. Он в недоумении послонялся по комнате, несколько раз бросил туманный взгляд на Занудина и вышел. Похоже, сообщение такого рода совершенно выбило его из колеи. Буквально через минуту — даже непонятно, из-за чего толком все началось, — он успел поцапаться в коридоре с Поэтом.

— Испарись, нечисть, не то я за себя не ручаюсь! — загрохотал озлобленный голос Музыканта на весь гостевой этаж.

Как и всегда случалось в подобных ситуациях, жильцы «Ковчега» начали потихоньку вылупляться из своих нор и наблюдать за сценой. Занудин тоже позволил себе присоединиться к числу зрителей.

— Поглядите-ка на него — поэ-эт! — надрывался Музыкант. — Стихоплет ты бездарный… зато обормот редкостный! Вот ты, чувырла, кто!

— Да ты… да ты… хам… наглец… — Поэт не находил слов.

— А иди ты куда подальше!

— Я сейчас тебе пойду, та-ак пойду! — замахивался в ответ своим маленьким кулачком Поэт, однако предусмотрительно держал дистанцию.

— Завали хлебало, очкарик! Сейчас линзы-то повыдавливаю, будешь знать! Поэтишка поганый! Стихоплет! Стихи писать — не петушки сосать, понял?!

— На «понял» не бери! Понял?! Тоже мне — Орфей! Ха! — Поэт принялся напевать (без малейшего намека на музыкальный слух) какие-то несуразные мотивы, тем самым, видимо, подковыривая Музыканта. — Ух, Ф-Ф-Ферзь какой! Тьф-фу! Козявка ты, а не музыкант…

Музыкант опешил и побледнел. Стрела, которую Поэт не мудрствуя лукаво пустил обратно, без труда попала в цель.

— К-козявка?..

Музыкант секунд тридцать стоял на месте как пришибленный. Вдруг встрепенулся. Нервным шагом удалился к себе в комнату и хлопнул дверью.

— Зрелище иссякло, — безучастно объявил Виртуал, — победа по очкам присуждается Поэту.

— Фи! — обронила Женщина с таким видом, будто выдала целую тираду.

— Из-за чего сыр-бор-то? — спросил еще кто-то, но так и не получил ответа на свой вопрос.

Зрители уже собирались расходиться, но внезапно дверь Музыкантовской комнаты распахнулась, и вылупившие глаза «ковчеговцы» оказались свидетелями того, как бедолага Музыкант, пыхтя и крякая, пытается вытащить в коридор ударную установку…

Любопытный поворот событий привлекал их внимание ровно до тех пор, пока Музыкант не завершил вынос установки и не раздались первые звуки соло на барабанах. Двери комнат дружно захлопнулись. Лишь Панки, натянув на головы длинноволосые парики, хохоча и улюлюкая, выскочили в коридор и принялись самоотверженно трясти бутафорскими лохмами.

— Я не козявка, я — бог! — в исступлении рычал Музыкант. — Я — бог, бог, Бо-о-ог!!

Поэт был вынужден ретироваться. Впрочем, любой в «Ковчеге» в эти минуты с радостью согласился бы, что Музыкант «бог», лишь бы тот прекратил наконец свою оду ядерной войне. Музыканта собственное выступление, наоборот, очень вдохновило, и он еще долго барабанил на весь дом, выкрикивая при этом какие-то гулко-разухабистые и напыщенные фразы.

Что касается Занудина, то он легко вышел из положения, заткнув уши ватными тампонами. Присев на край кровати и наслаждаясь наступившей тишиной, огляделся: не осталось ли чем похмелиться после вчерашнего…

* * *

А вот что произошло вечером того же дня.

С тех пор как за окнами стемнело, в доме стало непривычно зябко, и Занудин коротал время с дядюшкой Ноем у камина. Со стороны их соседство выглядело довольно странным и взаимоотстраненным. Они почти не обращали внимания друг на друга. Ной задумчиво курил трубку. Занудин, кисло облизываясь, потягивал вермут с гвоздикой. В камине весело потрескивало и стреляло, и только эти звуки наполняли отрешенную пустоту холла.

На старых дрожжах Занудин в какой-то момент почувствовал себя очень лихо — голова неистово закружилась, перед глазами заплясали огненные фигурки, виски сдавило.

— Спокойного сна, дядюшка Ной. Пойду-ка я. Что-то мне как-то не того… — вытирая со лба испарину, прокряхтел Занудин.

— Спокойного сна и тебе, — негромко отозвался старик, утопая в облаке табачного дыма.

Тело Занудина почти не слушалось. Одеревеневшие ноги еле-еле доковыляли до лестницы, а вот взойти по ней оказалось и вовсе настоящим испытанием. Поднявшись на второй этаж и мучаясь одышкой, Занудин с облегчением подумал, что до номера уже подать рукой. Опираясь о стену, не спеша двинулся дальше. И вдруг его что-то насторожило. В темном коридоре он был не один…

Оборвав шаг, Занудин плотнее прижался к стене и стал вглядываться. В глазах рябило как на экране поломанного телеприемника. Занудин попробовал проморгаться, и отчасти это помогло — рябь поредела. То, что ему удалось рассмотреть мгновением позже, заставило оцепенеть от ужаса…

Во мраке коридора присутствовал некто. Этот некто, судя по всему, не мог заметить приблизившегося Занудина, поскольку был всецело увлечен погоней за… головой, которая точно шальная кружилась по полу.