Голос Мириам прозвучал нежно и мягко, как мед. Она ехала на муле возле повозки Баруха, и Авраам увидел по ее глазам, что она улыбается. Одного теплого взгляда глаз орехового цвета было достаточно, чтобы он почувствовал себя лучше. Да и Барух ибн Саул приветливо смотрел на женщину. Он уже не один раз видел Мириам без покрывала. Несмотря на то что жены евреев на людях старались придерживаться обычаев арабов, во время встреч с единоверцами или в дни шаббата в синагоге они открывали свои лица, при этом волосы оставались прикрытыми. Красота молодой супруги Авраама ибн Якова была известна всем.

— И речь идет не о шелках, — мягко заметила Мириам. — Нет, я… мы думаем, что речь идет обо мне!

Барух ибн Саул испуганно посмотрел на нее и затем на Авраама, словно от того можно было ожидать чего угодно.

— Авраам ибн Яков! Ты хочешь продать свою жену?

Авраам и Мириам все еще смеялись над растерянным выражением лица Баруха, когда к вечеру добрались до Гранады, сняли комнаты на постоялом дворе и наконец порознь посетили купальни. Аврааму пришлось заплатить небольшое состояние за отдельные комнаты в трактире, но Мириам настояла на том, чтобы в тишине подготовиться к приему у эмира.

— Возможно, он распорядится казнить только тебя, — дразнила она мужа, — а меня заберет в свой гарем.

— Это не смешно, — пробормотал Авраам.

Чем меньше времени оставалось до аудиенции, тем все более сильные опасения его охватывали. Он не знал, действительно ли считались преступлением те небольшие прегрешения, которые сопутствовали его торговле, но постепенно начал сомневаться, стоит ли ему торговать мусульманскими реликвиями. Наверняка эмира не заботило то, что он обводил христиан вокруг пальца, но волосы из гривы священного коня Барака, которые на самом деле были выдернуты из гривы мулицы Мириам Сирены…

— Пойдем, Авраам, он ничего с нами не сделает, — попыталась успокоить его Мириам. Она выглядела невероятно прелестно, сменив простое дорожное платье на широкие, расшитые золотом шелковые штаны и соответствующее длинное платье светло-зеленого цвета. Она вплела жемчужные нити в темно-русые волосы, однако, разумеется, это великолепие будет едва заметным под тонким, как паутина, покрывалом, которое позволяло лишь угадывать правильные черты ее лица и слегка загорелую кожу. Эмир сможет восхищаться только ее глазами, в связи с чем Мириам тщательно подкрасила их — штрихи кайалом делали ее глаза более раскосыми и подчеркивали их теплое сияние. — Если бы он хотел взять тебя под стражу из-за обмана, а меня по другой причине, он мог бы просто отправить городских стражей. Тогда нас привезли бы в Гранаду в цепях. Вот увидишь, все не так плохо. А что ты будешь делать, если он и правда захочет меня купить?

Мириам с сожалением набросила на плечи серый дорожный плащ поверх дорогих одеяний, но им нужно было проехать еще несколько миль до Альбайсина, холма, на котором располагался дворец эмира. Фундуки, традиционные постоялые дворы для торговцев, обычно находились вне городских стен или по крайней мере на окраинах, и теперь Мириам и Авраам проезжали мимо рынка ремесленников Гранады. И если бы не беспокойство, связанное с предстоящей аудиенцией, они могли бы насладиться многообразием предложенных товаров, ароматом пряностей и многоцветьем тканей и гончарных изделий. Однако сейчас они пытались как можно быстрей добраться до дворца.

В Гранаде они очутились в конце очереди других просителей и посетителей, которые ожидали приема у эмира. Похоже, в этот день правитель вершил правосудие, причем публичное. Слуга указал Аврааму и Мириам места в задних рядах переполненного зала для приемов. Как и в большинстве маврских домов, здесь было совсем немного мебели. Полы были устланы коврами, советники эмира сидели у его ног на мягких подушках. Сам эмир восседал на высоком, заваленном подушками помосте, возле которого просители бросались на колени, склоняя головы перед правителем.

Мириам и Авраам с возрастающим беспокойством наблюдали за тем, как посетители и посланники из других эмиратов приветствовали эмира, как улаживались споры земледельцев и скотоводов и высказывались предостережения непокорным поданным, которые в чем-то провинились. Похоже, любой, кто считал себя потерпевшим, мог пожаловаться эмиру. На душе у Авраама становилось все тревожнее — вполне возможно, что на него подано не меньше жалоб. Мириам же, напротив, заметно успокоилась. До этого момента эмир не рассмотрел ни одного действительно серьезного правонарушения и не наложил ни одного достойного упоминания наказания. Все было так, как она себе и представляла: настоящими преступлениями занимался кадий, а эмир лишь проявлял благосклонность, мудрость и демонстрировал свою близость к народу, внимательно выслушивая каждого горожанина, которому нужны были совет или помощь.

Авраама и Мириам церемониймейстер подозвал последними. Оба бросились к ногам эмира, как и все просители. Авраам уже готов был произнести приветственную речь. Он долго обдумывал, как можно подольститься к эмиру, но все же не проронил ни слова, как и полагалось. Ни один проситель не смел обращаться к эмиру, пока ему этого не позволяли.

Эмир сначала повернулся к придворному, стоящему рядом.

— Евреи… из Мохакара? — удостоверился он.

Тот кивнул.

Эмир, совсем еще юноша со светлой кожей, но черной бородой и волосами, сделал благосклонный жест, позволяя посетителям перейти из лежачего положения в положение стоя на коленях. При этом темный дорожный плащ Мириам немного сдвинулся, и стало видно праздничное убранство под ним.

— Это ты предсказываешь будущее по звездам? — с удивлением спросил эмир. — Клянусь Аллахом, я представлял тебя совершенно по-другому! Я думал, ты старая карга.

Мириам подняла взгляд, чтобы он увидел блеск в ее глазах.

— Я буду печалиться до конца своих дней, — сказала она, — из-за того, что мой вид разочаровал моего господина.

Эмир громко рассмеялся.

— Быть разочарованным красотой, которой благословил тебя Аллах, означало бы оскорбить его, милостивого и великодушного, — учтиво произнес он. — Пусть я и твой господин, но становлюсь смиренным при виде тебя. — Мириам смущенно улыбнулась. — Причем, похоже, Аллах щедро одарил тебя и другими достоинствами. Но об этом… — Эмир поднялся. — Жители Гранады, на этом сегодняшний прием окончен. С помощью Аллаха я пытался ответить на ваши вопросы и разрешить ваши споры. На выходе вас ожидают небольшие подарки. Я благодарю вас за доверие. Господь укажет вам безопасный путь домой! — В зале раздались рукоплескания, а эмир повернулся к Аврааму и Мириам. — А вас я попрошу следовать за мной в мои личные покои. Нам нужно обсудить то, что следует знать не каждому…

Эмир направился к выходу, и Авраам, испытав безмерное облегчение, удивился не столько его величественной манере держаться, сколько невероятно дорогой парче, из которой была сшита его одежда. Поставка товаров к этому двору наверняка приносила немалый доход, возможно, все же следовало постараться заполучить заказы, за которые ему не было бы стыдно перед отцом.

Теперь слуга поклонился не только Аврааму, но и Мириам, и сделал знак следовать за ним. Вскоре они очутились в меньшей, с подушками и помостами для сидения, комнате, стены которой были искусно разрисованы переплетающимися растениями. Слуга принес фруктовые напитки и выпечку в меду. Эмир как раз вошел через другую дверь. Он сменил тяжелое одеяние из парчи на не менее дорогое шелковое платье. Мириам поняла намек и сбросила свой тяжелый дорожный плащ. Эмир не мог оторвать от нее взгляда, но все же взял себя в руки.

— Итак, что ты ей сказала? — обратился он к Мириам безо всяких предисловий.

Девушка нахмурилась.

— Кому сказала?

— Сюзанне, которую сейчас зовут Айешей, — с тех пор как она приняла ислам. Ты предсказала ей будущее по звездам. И… ты сообщила о каких-то переменах, о которых… она и помыслить не могла бы. Что ты ей сказала? — Эмир опустился на подушку и жестом позволил Мириам и Аврааму также присесть.