— Я останусь Линни, — сказала я. — Линни Гау. И если кто-то действительно будет меня искать, — перед моими глазами мелькнула небритая физиономия Рэма Манта, — я сама о себе позабочусь.
— Отлично. Я предоставляю своим девушкам комнаты, и ты можешь работать на меня, сколько хочешь, если, конечно, не вздумаешь обвести меня вокруг пальца. Если возникнут проблемы с клиентом или с кем-то из девушек — обращайся ко мне. Я честна с теми, кто не нарушает правила.
Когда я кивнула, женщина улыбнулась, продемонстрировав дыру на месте недостающего зуба. Остальные зубы Блу оказались длинными и крепкими.
— Кажется, в тебе есть задор, — сказала она. — Мужчинам, которые выходят на улицы, чтобы поразвлечься, нравятся девушки с огоньком. Если им по вкусу робость и стыдливость, пусть остаются дома, со своими женами.
Блу рассмеялась над собственной шуткой. Я тоже открыла рот и издала звук, отдаленно напоминающий смех.
Мои волосы отросли, а еще я наконец могла поднимать подбородок и расправлять плечи, не опасаясь боли и тянущего ощущения в груди. За возможность спать в тесной комнате с остальными девушками и пользоваться другой комнатой, разделенной на три части, с тонкими матрасами в каждой, которая предназначалась для обслуживания клиентов, я по договоренности отдавала Блу половину моего ежедневного заработка.
— Так откуда ты? — спросила Ягненок однажды вечером, когда мы сидели за липким от жира столом в «Козлиной голове».
— С Бэк-Фиби-Анн-стрит, что за Воксхолл-роуд, — ответила я.
— Воксхолл-роуд? Где в таком случае ты научилась правильно произносить слова? Те, кто живет на Воксхолл-роуд, говорят совсем не так. Я сама со Скотти-роуд и так и не научилась говорить красиво.
Я искренне улыбнулась.
— Благородная кровь, — сказала я. — Это все благородная кровь, дорогие мои.
Я подняла стакан с сахарной водой, и мы с Ягненком и Милашкой выпили за благородную кровь и за свободу, которую обретаешь, когда тебя перестает волновать то, что о тебе думают другие. Час нашей работы приносил нам больше денег, чем мы могли бы заработать за день в переплетной мастерской или на стекольном, свечном и сахарном заводах.
— У тебя, я вижу, нет недостатка в клиентах. И как это ей удается? — Ягненок взглянула на Милашку. — Как ей удается привлечь столько клиентов? Да еще с этим.
Я проследила за ее пальцем. Моя правая грудь с гладкой и чистой кожей плавно вздымалась над линией декольте. Но с левой стороны через всю грудь тянулся широкий морщинистый алый рубец. Я часто потирала его, когда меня никто не видел. Шрам все еще временами болел, словно от лезвия, глубоко вошедшего в нежную плоть, внутри остались невидимые отравленные шипы, которые кололись и жалили, даже после того как хирург вырезал поврежденные ткани и неуклюже сшил неровные края раны. Сосок остался неповрежденным, но из-за вырезанных мышц и жира на левой груди сбоку образовалась впадина.
Милашка пожала плечами.
— Не знаю, но я была бы не против, если бы она направляла кое-кого из своих клиентов ко мне. Иногда за ночь не попадается ничего, кроме пары крошечных, сочащихся мочой членов.
— Думаю, это потому, что она ведет себя с ними как благородная леди, которая только на минутку забежала сюда, чтобы потрахаться. Ведь я права?
Они громко заржали, и я презрительно подняла бровь. Я знала, что это моя кровь отличает меня от всех остальных. И еще я знала, что я здесь ненадолго. Мне была уготована более завидная участь. Люди еще запомнят имя Линни Гау!
Глава седьмая
И верно — недостатка в клиентах я не испытывала. Большинство из них я принимала в одной из крошечных комнаток с матрасами, прикрытыми стопкой грубых дешевых простыней — после каждого клиента верхнюю простыню снимали. Комнатка находилась на третьем этаже дома на Джек-стрит — узкой улочке, прилегающей к Парадайз-стрит. Но некоторые клиенты не хотели ждать так долго — они предпочитали перепихнуться по-быстрому за углом дома или в переулке.
Конечно, Рэму Манту не составило труда найти меня вскоре после того, как я ушла с Бэк-Фиби-Анн-стрит. Я не собиралась прятаться, и даже тугодуму Рэму было нетрудно вычислить, куда я могла направиться.
Он подошел ко мне, когда я стояла под фонарем, поджидая клиентов. Я узнала его по раскачивающейся походке и оттопыренным ушам. Даже в тусклом свете фонаря было заметно, что он в стельку пьян. Рэм нахально всматривался в лица всех девушек, мимо которых проходил, и я стала поближе к свету, сдвинув назад шляпку.
Узнав меня, Рэм ускорил шаг, а затем и побежал, раскачиваясь на кривых ногах, в моем направлении. Я шагнула ему навстречу, широко расставив руки, словно собиралась его обнять. Когда Рэм подбежал ко мне, я положила левую руку ему на плечо. А потом приставила поблескивающее лезвие моего остро наточенного ножа к пульсирующей вене на его шее.
— Привет, Рэм, — выдохнула я прямо ему в лицо. — Мне было интересно, как скоро я тебя тут увижу.
Я слегка нажала на его шею. Кожа под лезвием разошлась, и из пореза покатились вниз алые бусины.
Рэм захныкал, как ребенок.
— Линни, девочка моя, разве так следует здороваться со своим старым папочкой? — проблеял он, его глаза бегали.
Я смотрела на его щеки с сеткой лопнувших сосудов, на нос с широкими порами, который от пьянства стал напоминать по форме луковицу. Конечно, Рэм был сильнее меня и, даже будучи пьяным, мог легко отбросить в сторону и меня, и нож, прежде чем я успела бы им воспользоваться. Мы оба знали об этом. Но я чувствовала себя сильной, стоя здесь, в круге света. Я столько раз представляла себе эту сцену за последние несколько лет — как я буду угрожать ножом Рэму Манту. И я чувствовала — сейчас на моем лице написано, что я уже не та маленькая Линни Мант, которой была когда-то.
— Уходи, Рэм. Теперь мой дом здесь. Я больше не твоя собственность.
Мне понравилось, как это прозвучало.
— Линни! Ну же, Линни! Тебе нужно все как следует обдумать.
Я криво улыбнулась.
— Я уже давно это сделала, Рэм.
— Какие-то проблемы, Линни? — ко мне сзади подошла Блу. Рэм недовольно на нее уставился.
Я снова улыбнулась, не сводя глаз с Рэма.
— Нет, Блу, никаких проблем. Просто этот человек решил, что мы знакомы. Но он ошибся. Он совсем меня не знает. — Я опустила нож, продолжая держать его на виду. Лезвие поблескивало в свете фонаря.
Рэм открыл рот, затем снова закрыл его. Он с ненавистью посмотрел на меня, еще раз бросил взгляд на нож, затем снова взглянул на Блу.
— Она и тебя обдерет как липку, — прорычал он и напустил на себя важный вид. — Это пронырливая хитрая маленькая бестия. Ты еще пожалеешь, что с ней связалась.
— Это уж мне судить, — сказала Блу.
Рэм Мант развернулся и ушел. Я смотрела ему вслед и знала, что больше он меня не побеспокоит. Я почти жалела, что не вогнала нож в эту пульсирующую вену, когда у меня была такая возможность. Я поняла, что легко смогла бы снова убить. Первое убийство — это как потеря невинности: оно проходит тяжело, с болью и смятением. Но когда дело сделано, дороги назад нет. Вряд ли что-то может помешать тебе переспать с мужчиной снова. Или убить его.
Наступило лето, и клиентов было хоть отбавляй. Стоять на улице, когда ноги у тебя сухие и не мерзнут, а лицо и руки овевает теплый ночной ветерок, порою было очень даже приятно. Мне нравилось разговаривать с другими девушками. Мы часто стояли рядом, высматривая экипажи, иногда мы хрустели арахисом, смеясь и сплетничая. Это отдаленно напоминало мне старую дружбу с Минни и Джейн и те вечера, когда мы с мамой судачили в нашем дворе с соседками. Я вдруг осознала, как одиноко мне жилось последние несколько лет и как строго меня контролировал Рэм Мант. Теперь я наслаждалась своей независимостью, хотя редко отказывала клиентам. Конечно, я могла это сделать, если клиент вел себя слишком грубо или вызывал у меня подозрения. Мне нравилось сознавать, что половина заработанного останется у меня. Я вспоминала свои глупые девчоночьи мечты, которыми мы с Минни и Джейн делились, направляясь вместе домой из переплетной мастерской, и покупала себе бусы, вышитые бисером сумочки и шляпки с перьями. Я часто заходила в харчевню, чтобы купить себе горячий пирог, иногда по два раза за ночь, и начала собирать маленькие, уже не новые, но красивые книги в кожаных переплетах.