- Так. Чего, соседи, отмечаем? – бойко спросила Машка, водружая рядом с вазой свою бутылку. – Никак заключение брака?

- Ты торопишь события, - тихо ответила Евгения, заметив, как блеснули глаза Бориса, при виде горячительного.

Он же уже суетливо отвинчивал крышку, доставал рюмки из шкафа, разливал: дамам по половинке, себе – целиком.

- Мы празднуем другое не менее приятное событие! – ответствовал мужчина. – Теперь моя дочь Ника может приезжать ко мне на законных основаниях! Дернем!...

Машка как-то вульгарно хохотнула и замахнула рюмку. Женя же не смогла даже пригубить: всюду чувствовался запах помоев, резкий, противный, одуряющий. И посреди этого запаха разряженная соседка и Борис, раскрасневшийся, приосанившийся, как петух. Примерно через час Евгения ушла спать, сославшись на головную боль. Женщина слышала, как гости пели дуэтом на кухне, как бряцали посудой. Потом вдруг резко заснула.

А проснулась от тревожащей, бередящей душу тишины. Даже в ушах от нее как-то свистело, и где-то в закоулках сознания забрезжили мысли о нечаянном конце света. Женя отряхнула их резким движением головы, поднялась с дивана и неслышно ступая пошла на кухню.

Картина там была весьма красноречивая и не сказать, чтобы живописная. Наверное, где-то даже женщина была к ней отчасти готова. Гора немытой посуды на столе, опрокинутая пустая бутылка, разбитая подаренная ваза. Борис и Машка в обнимку спали на полу. В волосы соседки были воткнуты прабабкины тюльпаны. И поза, и непорядок в одежде не оставляли сомнений, что именно произошло между мужиком и бабой до того, как они заснули.

Евгения брезгливо откинула подальше вглубь от порога розовые трусики Машки. Потом глянула на часы: полседьмого, посуду вымыть уже не успеет, да и ЭТИ разлеглись… Женщина неслышно оделась и пошла на поезд, она знала примерно, где находится интернат, в котором жила Ника.

Встреча с дочкой Бориса прошла в каком-то тумане. Женя все пыталась почему-то оправдаться, почему к девочке приехала какая-то чужая тетка, а не родной отец. Ника сидела напротив нее, глядя невидящими, но все понимающими глазами, и аккуратно сворачивала фантики от съеденных конфет: сначала разгладит, потом сложит уголочек к уголочку, и так несколько раз, пока бумажка не превратиться в малюсенький квадратик.

- Я, когда папа приезжал, всегда его гладила по щекам. Выбритый. Значит, еще не совсем спился. Только похудел очень. Они ведь с мамой плохо расстались, - неторопливо, как старушка говорила Вероника. – И пахло от папы чистотой. Я не люблю плохие запахи, очень чувствую их остро…

Евгения, как в омут погружалась в этот тихий детский еще голосок, в эти беспокойные тонкие руки, в эти слова, в эту жизнь. И понимала, почему Борис всегда казался более чистым, бритым, чем другие у помойки. Не из-за себя. Из-за этой худенькой девочки с большими карими глазами.

Всю обратную дорогу встреча была перед глазами Жени. Разворачивалась, как кино. Почему-то черно-белое, только она и Ника были цветными. А еще краски: кричащие, броские – были у фантиков, не выкинутых, как попало, а старательно превращенных в правильные приглаженные квадратики.

Дома женщину встретил запах застарелого перегара. Машка с виноватым видом мыла посуду. Борис вообще отсутствовал, но недолго, оказалось - мусор на помойку выносил. И вернулся, пока женщина мыла руки, как раз успел подать полотенце.

Соседка, пряча глаза, поставила перед уставшей Женей тарелку свежесваренного супа.

- Ты уж, Жень, не обижайся, ладно, - присаживаясь на краешек табуретки, попросила она.

Мужик вообще молчал, только шумное дыхание, будто содрогало воздух.

Евгения съела суп, сама налила себе чаю, а потом вдруг неожиданно для своих «гостей» начала звонко смеяться.

Борис и Машка переглянулись. Он рванулся к шкафчику, где стояла настойка валерианки, принялся капать в вымытую, но еще не убранную рюмку, потом протянул ее Жене. Но она отвела его руку, и хохотнув в последний раз прочувствованно сказала:

- Господи! Какой же ты, Борис, мусор! А ты, Машка, не просто шалава. Ты ж, та, кто ходит к этому бачку мусорному, и ест содержимое, жадно, с чавканьем, с придыханием!...

И не видела женщина глаз тех, кому говорила все это, потому что видела свернутые аккуратно фантики, тонкие ловкие пальчики и святые карие глаза Ники.

Такая любовь

Павел лениво приоткрыл глаза и потянул носом: кажется яичница. Ну, зачем Ланка взялась за готовку в такую рань? Впрочем, он ведь сам попросил ее разбудить часиков в восемь.

Натянув шорты, выполз на кухню.

- Привет! – не смотря на напряженную спину девушки, попытался приобнять ее. – Хозяйничаешь?

Лана, сердито засопев, глянула искоса и промолчала.

- Дурочка моя, - ласково пропел Павел. – Я же все равно сейчас жрать ничего не смогу.

- Паш, я не могу так больше! - она сорвала с плиты сковороду и брякнула ее на стол.

Глазунья дымилась и шкворчала в маслянистой лаве. Завтракать не хотелось. Но воздержанию девушка обиделась бы еще больше.

- Как?

- Ты же все понимаешь, - Лана говорила с легким раздражением. - Мы как договаривались? Помнишь? Расписываемся и формально считаемся мужем и женой.

- М-м-м, - Павел засунул в рот слишком большой кусок, поэтому пытался поддержать разговор только междометиями и размахиваниями вилкой.

Лана продолжала:

- Тебе дают эту должность. Я, - она сглотнула, - у меня свои причины.

- Сказка! - было не понятно, к чему именно относится последнее высказывание: к пережеванной, наконец, пище или к словам девушки.

- Когда у меня появляется возможность приобрести квартиру, я съезжаю, - в ее голосе проскользнула дрожь.

- Солнышко, - он постарался казаться беспечным, - ты повторяешься. Уже третий раз за две недели. Что ты можешь купить сейчас? Комнату в коммуналке? С вечно пьяным соседом?

- У меня и сейчас такой сосед, - она сдалась и всхлипнула, - две недели!

- Не преувеличивай, Лан.

- Тебе тяжело. Мне тяжело! - девушка шумно вздохнула, будто перед глубоким заплывом. - Я не вижу больше смысла в нашем браке! - она так часто прокручивала эту фразу мысленно, что смогла произнести, едва запнувшись на последнем слове. - Можно было бы просто собрать вещи, оставить ключи на полке... Но я так не хочу!

Павел отодвинул сковороду, закинул вилку в мойку. Закурил, заметив, как задрожали пальцы.

- Лана, не парься ты! Я ж не требую ничего. Живи спокойно.

- Не могу я жить спокойно! Тебе не кажется, что наша затея затянулась? Одних целей достигли, а другие, - девушка всплеснула руками. - Мы свободны и не свободны! Не можем привести кого-то...

- А-а. Дело в этом? - он усмехнулся, прищурив глаза, выпустил струю дыма. - Я ж не запрещаю. Приводи. Предупреждай только... Заранее.

- Как я могу? - она затрясла головой. - А ты?

- А что я? - Павел отвернулся к окну. - Меня все устраивает.

- Меня не устраивает! - Лана подскочила к нему и забарабанила по деревянной спине кулачками. – Поймешь ты, или нет!

- Ага, - буркнул почти неслышно, давя сигарету в пепельнице.