От впитавшегося в кровь чувства тревоги и вины сводило судорогой руки и ноги, у меня дрожало всё похолодевшее и будто даже похудевшее ещё сильнее тело. Меня всю трясло, как в лихорадке, а в сознании отчаянно стучала паника.

У меня было такое чувство, что я забыла что-то очень важное. Очень нужное. Жизненно необходимое. Что-то такое, что просто сводило меня с ума долгое время, а сейчас осталось внутри звенящей пустотой.

Что-то очень важное. Оно вертится где-то совсем рядом, но постоянно ускользает от меня, скрывается в темноте, не даёт вспомнить.

Дверь открылась в тот самый момент, когда я от отчаяния уже хотела закричать. Дёрнувшись от неожиданности, я подняла голову и с недоумением взглянула на беззвучно вошедшего в спальню Аяра.

— Что происходит? — Голос предательски сорвался, выдав всю степень моего страха.

И тут же и без того яркий мир вокруг меня окрасился новым цветом — непроглядно-чёрным. Тёмный сгусток скользнул от прошедшего к кровати эора, по воздуху подлетел ко мне и окутал меня с ног до головы, словно коконом.

Дышать сразу стало легче, а напряжение, сжимавшее до этого каменными тисками, ослабло. Меня перестало трясти, хоть руки всё равно ещё мелко дрожали, паника перестала сводить с ума, и вообще как-то спокойнее стало.

— Заклинание успокоения, — поведал Аяр, осторожно пристраиваясь на край моей постели и не сводя с меня же внимательного взгляда, — обновляю каждые две маэ, ты их уничтожаешь с завидным постоянством. Что помнишь, Снежинка?

Его голос каким-то чудесным образом успокаивающе действовал на меня. Страх исчез окончательно, хоть и пугало только что услышанное, и ответить я смогла спокойно:

— Было больно, но я не помню, почему. Ты, твои глаза…

— Я, — мягко перебил он меня, — помнишь, как я выучил твой язык? То же самое я был вынужден проделать с тобой. Мне жаль, но ты не сможешь вернуться домой. Тебе придётся пройти курс обучения под присмотром одного моего доверенного, это займёт четыре года в лучшем случае. Твою семью уже навестили, твоя мама думает, что ты уехала обучаться на другой конец мира, с братом всё хорошо, его уже выписали и он сидит дома.

Р-р-раз! Острым клинком наотмашь! Несоответствие, несовпадение, что-то такое, что ярким огнём вспыхнуло в сознании, вынуждая меня испуганно замереть и мысленно повторить всё, что я сейчас услышала.

Обучение, четыре года… Почему так долго? Зачем?! Я не хочу! Что, он уже был у моей мамы? И даже не дал мне с ней попрощаться! Егор… воспоминания о брате отозвались щемящей болью во всём теле.

— Успокойся. — Резко велел Аяр.

Я вздрогнула от его непривычного холодного тона и удивленно пронаблюдала за тем, как от него отделяется тьма и окутывает меня вместо той, что только что растворилась прямо в воздухе. И снова спокойно и прохладно, снова ясные мысли, снова лёгкая отрешённость и безразличность.

— Что с Егором? — Спросила я у эора и скривилась от собственного безразличного тона.

Внутри меня будто всё заледенело.

— Он в порядке, я уже сказал тебе. — Не моргнув и глазом, глядя мне прямо в глаза, сухо бросил Аяр.

А я поняла, что он врёт. Поняла это столь точно, как и то, что он в этом не признается. Я могу сколько угодно догадываться, но он ни за что не подтвердит мои догадки.

— Почему ты не дал мне увидеться с мамой? — Ещё один вопрос, что вышел столь же безразлично.

— Потому что ты опасна. — Ответил эор и на это. — Я, как Верховный глава Совета, принял решение о сохранении твоей жизни. Отучишься четыре года, сдашь выпускные экзамены, сможешь держать себя в руках, передашь магию и можешь возвращаться домой.

Я только открыла рот, собираясь задать третий, последний вопрос, крутящийся у меня на языке, но эор опередил. Он поднялся с кровати, воплощением грозной уверенности нависнув над маленькой мной, одарил меня холодным взглядом и отчеканил с пугающей чёткостью:

— Опережая твой вопрос, мой ответ нет. Нет, ты не можешь не проходить обучение. Ты отучишься эти четыре года, нравится тебе это или нет. Под ударом слишком много жизней, чтобы я мог позволить тебе решать самой. Можешь обижаться, но моего решения это не отменит. Четыре года, а потом можешь быть свободна.

И он просто развернулся и вышел, ни разу не обернувшись и не пожелав услышать мои слова, что я ему обязательно бы сказала. Ушёл, закрыв за собой дверь, а через миг сквозь стену проскользнуло новое облако тьмы, окутавшее меня, только в этот раз не дарующее спокойствие, а утягивающее куда-то на тёмное дно, где было тихо и тепло.

За свою жизнь я совершил многое. Убивал, уничтожал, создавал заново. Всегда действовал решительно и никогда не колебался. Никогда не сожалел. Всегда знал, что сделал то, что было нужно.

Знал это и сейчас, но всё равно не мог избавиться от неприятного тянущего чувства в груди.

Мне было жаль эту девочку. Этого ребёнка. Она была маленькой по всем меркам моего мира. Неопытной, невинной, вызывающей неконтролируемое желание её защищать. Ещё там, в подземелье, куда её притащили Ищейки, появилось это желание спрятать её от всего мира — и от себя в первую очередь. Закрыть в высокой башне под тысячей замков, чтобы ничто и никогда не могло испортить её невинной красоты.

А теперь она стала магом Смерти.

Катастрофический просчёт с моей стороны. Не хочу и не буду оправдывать себя, но раньше ни один маг Смерти не пытался проникнуть в мой дом. Мой просчёт. Выяснить, как он оказался на защищённой территории, так и не удалось, есть лишь предположение: Снежинка.

Нет, она его не проводила, во всяком случае осознанно. Она выступала в роли якоря — на ней остался отпечаток его магии, по которому на неё вышли Ищейки и по которому сам Сах пришёл к ней. Зачем он это сделал, тоже пока непонятно, но подлянку мне подстроили знатную.

Зато было кое-что, о чём я точно не жалел: Снежинка осталась жива.

По её грустным глазам и так видно, что этот ребёнок пережил слишком много страданий, лишить её жизни было бы непростительным преступлением.

Хотя, да, она стала магом Смерти и уже к утру об этом будут знать все. И я сожру собственный язык, если хотя бы половина мира не попытается её убить.

Кахэш!

Не скажу, что я ненавидел себя в этот момент за всё совершённое, но врезать себе определенно хотелось.

Первый раз — за непростительный просчёт.

Второй раз — за упущенного в суматохе Саха.

Третий раз — за стёртые воспоминания Снежинки.

Нельзя было делать этого, но иначе она бы просто не смогла. Я видел, сколько боли ей приносят воспоминания о брате, как трудно ей понять и принять это. И сейчас, наложившись на её силы, это просто убило бы её. А вместе с ней и всех нас.

— Ваше величество, какие будут указания? — Ворвался в нерадостные мысли голос Мира — главнокомандующего войсками Ищеек.

Прежде чем ответить, я молча создал ещё одно успокаивающее заклинание и отправил его к зашевелившемуся источнику, что был тремя этажами выше и правее. Полезные заклинания — теперь я даже на расстоянии улавливал любые изменения в организме Снежинки, и плевать, что на каждое такое заклинание, которых я за остаток ночи сплёл уже штук пятьдесят точно, уходил приличный глоток энергии.

Восстановлюсь. А если этот новоиспечённый маг Смерти выйдет из-под контроля, не восстановится уже никто.

— За девушкой следить неотрывно. Усилить защиту замка. Усилить поиски Саха. Артефакторов ко мне.

— Кого именно? — Уточнил Мир как всегда спокойно.

— Всех самых лучших.

Ищейка поклонился и растворился в стене, оставляя меня одного в кабинете. Надо было тоже идти, дела не ждут, но желания не было. Хотелось плюнуть на всё и подняться на три этажа выше, пройти в тёмную спальню Снежинки и просто смотреть на то, как она спит. Хоть одну маэ.

Эта малышка действовала на меня странно успокаивающе. Она как необитаемый остров посреди штормового океана. Над ней хмурое небо, грохочет гром, кругом скалы и волны так и норовят тебя поглотить, но стоит коснуться земли, как ты чувствуешь себя куда лучше. Всё происходящее просто сдвигается на задний план, пока ты осматриваешь высокие хрупкие деревья, лёжа на песке.

Она необычная и мне это здорово нравится. Эти ясные голубые глаза, похожие на две льдинки, не выходят у меня из головы. Волосы, как снежное полотно. Кожа ровная и невероятно светлая в сравнении с обитателями моего мира. Она — снег. Снежинка. Маленькая и хрупкая, того и гляди — растает.