Часть 24

— Замужним айринам нельзя делать комплименты, тем самым ты бросаешь вызов её мужчине. — Спокойно и непринужденно проговорил Аяр, устроившись в полулежащем положении на зелёной мягкой травке. Он лежал на боку, опираясь локтем о землю, а свободной рукой тягал из большой корзины разные ягодки, которые затем ловко отправлял в рот. — По тем же самым причинам нельзя делать чужим айринам подарки.

Я слушала, но понимала едва ли половину. Просто сложно было вслушиваться в слова Аяра, куда больше внимания я уделяла самому его голосу.

Это был удивительный вечер. Мы сидели на обрыве холма в тени высокого ветвистого дерева, а прямо перед нами, внизу, простиралась далёкая зелёная равнина. Заходящее солнце окрасило небо в яркие оттенки красного, оранжевого, фиолетового, а зелёный луг — в нежно салатовый. Мы набрали целую плетёную корзину каких-то ягод и фруктов, Аяр настоял на светлом вине, заверив меня в том, что оно очень лёгкое. И теперь нам было хорошо.

Мне так точно.

Я прикрыла глаза, подставляя лицо тёплому солнцу и лёгкому ветерку, потрепавшему мои распущенные волосы. Удивительное чувство! Дома, пропадая на учёбе или за чертежами, я не обращала внимания на такие мелочи. Я не ловила порывы ветра, не наслаждалась последними лучами заходящего солнца, не сидела вот так — спокойно и тихо, всем телом и душой чувствуя, насколько же мне хорошо.

Разве может быть так хорошо с человеком, которого ты знаешь всего пару дней, а он тебя — и дня не знает? Например, с Андреем, о котором я уже говорила, мне за все два месяца не было так хорошо. Он просто был серьёзным парнем для красивой девушки, коей меня считают почти все мои знакомые. Наши отношения были скорее для окружающих. Но мне самой, моему сердцу, не было с ним так хорошо, как с Аяром.

— У меня такое чувство, что ты меня не слушаешь, — с улыбкой заметил Аяр.

Я улыбнулась шире, по-прежнему не открывая глаз, и со смехом отозвалась:

— Ты не прав. Я слышала каждое твое слово.

— А слушала ли? — В его невероятном голосе отчётливо проскользнула хитрая насмешка.

Боже, какой же у него голос! Мужественный, сильный, уверенный, лёгкой хрипотцой пробивающийся мне под самую кожу и заставляющий дрожать что-то под горлом, прямо у основания шеи. Его голос — это миллиард искрящихся искорок, обнимающих меня со всех сторон. Его голос мне хочется слушать всегда. Вот просто сидеть на мягкой травке и наслаждаться звучанием его голоса.

— Конечно, — не моргнув и глазом, клятвенно заверила я мужчину.

И получила возможность наслаждаться его упоительным смехом. Я вновь почувствовала себя губкой, зависимой от него.

— Ладно, — легко согласился он, откидываясь на спину и подкладывая под голову руку, — тогда слушай дальше.

Я в ответ тоже легла полубоком, так, чтобы видеть и сказочный закат, и сказочного мужчину.

— Приходя в гости, ты не должна акцентировать внимание ни на чём конкретном, иначе хозяин дома будет обязан подарить тебе этот предмет. Также, идя в гости, нельзя нести какие-либо подарки, тем самым ты оскорбляешь хозяина. Во время светской беседы нельзя говорить о финансах, это оскорбление. Нельзя также разговаривать о своих семьях, если твой собеседник не входит в круг твоих близких друзей. Если ты запланировала ужин на двоих, но твой гость по каким-то причинам не пришёл, ужин нужно отменить.

— Аяр, — тихо перебила я его и эор тут же замолчал, вопросительно на меня глядя.

Я думала об этом уже долго, но всё старалась гнать от себя неприятные мысли, а тут слова как-то сами слетели с губ. И, видя его внимание, я не смогла промолчать:

— Ты правда был у моей семьи?

Я хочу, чтобы он сказал правду. Тогда, тем первым утром, он мне соврал. Я не знаю, почему, но я точно это поняла — слишком он был напряжённым, суровым, прямым… Он смотрел мне в глаза и врал. В свете всего, что он сделал для меня за прошедшие дни, это кажется мелочью, я бы, возможно, и вовсе забыла, но: он врал о моей семье.

— Аяр, скажи мне правду, пожалуйста. Какой бы она ни была, просто ответь честно, я очень тебя прошу.

Он ещё ничего не сказал, но я уже понял, что правды не услышу. Сидела, смотрела, как леденеет выражение его утратившего всякие эмоции лица, и отчётливо это понимала.

Внутри всё болезненно стянулось узлами. Прикусив нижнюю губу практически до боли, я просто взмолилась:

— Хотя бы скажи, что с ними всё хорошо.

Он вновь ничего не сказал, но… в его глазах было сожаление. А в моих собственных — жгучие слёзы.

Я не знаю, что он утаивает от меня, но сейчас, глядя в его глаза, я точно поняла, что случилось что-то плохое. Об этом говорит и та ядрёная смесь, что сейчас разливается внутри меня, сжигая органы и опаляя кости. Смесь из сожаления, чувства вины, тревоги и безумной боли.

Боли настолько сильной, что мне хотелось кричать, лишь бы хоть как-то ослабить её.

— Кто? — Собственный срывающийся голос я узнала с трудом.

Аяра и вовсе уже не видела, он теперь был для меня пятном — непроглядно чёрным, плавно меняющим свои контуры, нечётким и самым тёмным в померкшей окружающей действительности.

А ещё я очень остро ощущала, как у меня закололо ладони. Сложно понять, с чем было это связано, но ощущение казалось правильным и нужным сейчас.

— Брат. — Глухо ответил Верховный эор, гулко сглотнул и мрачно потребовал: — Держи себя в руках, Снежинка.

Я едва ли слышала, что он мне сказал.

В голове учащённым пульсом стучало: «Егор, Егор, Егор».

Срывающееся от переизбытка охвативших меня чувств горячее дыхание беззвучно шептало: «Егор, Егор, Егор».

Вдруг ощутимо усилившийся холодный ветер шелестел травами: «Егор, Егор, Егор».

— Аяр, уходи. — Попросила даже не я, слова слетели с губ сами собой.

Просто что-то внутри меня отчётливо понимало, что сейчас произойдёт что-то кошмарное. Что-то, о чём переживали все вокруг. Что-то разрушительное. Что-то смертельно-опасное. И как бы я в данный момент не относилась к Аяру, мне искренне не хотелось, чтобы он пострадал.

— Не уйду, Снежинка. — В быстро сгущающихся сумерках его упрямые слова потонули в порыве злого ветра.

Ветра, что холодом вымораживал все мои мысли и чувства, оставляя лишь тупую, ничем не глушимую боль и медленно возвращающееся понимание: Егора нет.

Я словно вынырнула из какого-то наваждения, отчётливо поняв, что его не было со мной уже тогда, когда я только попала сюда.

И как наяву: белоснежные стены больницы, пробивающие дрожью до костей завывания сползшей на пол мамы, укол, что ей поставили две мрачные медсестры. И слова печального пожилого доктора: «Мне очень жаль, нам не удалось спасти вашего брата».

И бесконечная пропасть, что разверзлась в моей душе с этими словами.

И боль, что не глохла со временем. Боль, что выжигала меня изнутри, снедала всё моё существо, пожирала каждую мысль. Боль, что убивала меня каждое мгновение.

И снова чёткие картинки: пасмурный день, собравшиеся на кладбище люди, чей-то плач. И мамин крик, что оглушает меня даже сейчас.

Я с трудом подняла дрожащую ладонь и прижала её к приоткрытому рту. Меня всю трясло от этого осознания: его больше нет. Как будто я только что узнала эту страшную новость. Будто и не было тех бесконечных дней боли. Будто всё произошло только что.

Внутри меня всё кричало, визжало, выло и орало от отчаяния. Хотелось вскочить и рвать на себе волосы, чтобы хоть как-то избавиться от этого ужасного чувства.

— Уходи, — вновь хрипло простонала я, не видя Аяра, но чувствуя его присутствие.

Острое, мрачное, непоколебимое.

— Нет.

— Уходи! — Мне хотелось закричать это во всё горло.

Потребовать, чтобы он ушёл. Чтобы не страдал, потому что я чувствую отчётливо: оно вот-вот проснётся. То, что теперь было внутри меня. То, чего все так боялись. То, что было способно играючи уничтожить всё живое в округе.

Что-то жуткое. Опасное. Смертельное.

— Нет. — От мрачного ответа серьёзного Аяра мне хотелось смеяться и убить его.

— Ты что, не понимаешь? — Я не видела его из-за текших по щекам горячих слёз. — Я не могу это контролировать, пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты пострадал. Прошу тебя, уйди!

Он должен был уйти. Должен был послушать голос разума, должен был вспомнить о своей стране, должен был понять, что поступает глупо. Должен был, но…