Как всегда, Ольга много времени уделяла детям: читала с ними и рисовала, делала аппликации из лоскутов материи и коллажи из засушенных цветов и листьев — «приучала к чувству красоты»; и участвовала в дворовых играх, будь то лапта или «штандер»; и по-прежнему ставила домашние спектакли, только теперь более сложные — с пением и танцами, некие мюзиклы.

— Воспитание детей основной смысл жизни женщины, — говорила она. — Воспитание начинается с первых шагов. Книжки, которые нам читают, музыка, которую мы слышим, картины, которые видим — сильные впечатления детства, они остаются с нами на всю жизнь.

Анатолий тоже изредка занимался детьми: подсказывал, как сделать декорации к спектаклям, старшему сыну помог смастерить самокат на подшипниках и шахматные фигуры из швейных катушек, дочери склеил пяльцы для вышивания, младшему сыну из деревянных брусков выточил игрушки. Но на игры с детьми у него не было ни времени, ни сил — он слишком уставал на работе.

Весна сорок шестого года была для Анатолия с Ольгой особенно знаменательной — исполнилось десять лет их супружеской жизни. Событие отметили скромно, «в семейном кругу» за бутылкой портвейна. Анатолий подарил Ольге букетик ландышей и ткань на платье, она ему — портсигар.

— Досталось же нам с тобой, Олечка, — произнес Анатолий во время застолья. — Так хорошо началась наша жизнь на Правде и вдруг война, и все рухнуло. Не знаю, когда теперь все наладится.

— Скоро! — торопливо откликнулась Ольга. — Если у нашего народа хватило сил победить в этой жуткой войне, то все восстановить и подавно хватит. Мы вернемся в Москву и, я уверена, сразу получим комнату. У нас трое детей и мы все коренные москвичи. Мы с тобой будем работать и быстро купим все необходимое. Всего можно добиться, если упорно идти к цели и не опускать руки от всяких неудач.

Вскоре из Москвы в дирекцию завода пришел приказ: часть инженеров вернуть на прежнее местожительство для работы на новом авиазаводе. В список «ценных работников» попали начальники цехов, секретари профкома, те, кто достал ходатайства и справки, разные лизоблюды, вечно крутившиеся около начальства. Поговаривали, что некоторые из списка никогда и не жили в Москве, а попросту дали взятки. Анатолия в списках не было. Узнав об этом, Ольга пришла к директору завода и попросила объяснить, почему в списках нет фамилии мужа. Она говорила с директором вежливо, но твердо. Она со всеми говорила как с равными, невзирая на положение и титулы. Директор ее обнадежил, сказал, что скоро весь завод вернется в Москву. Через несколько лет Ольга узнала, что это было ложью; вторая часть приказа гласила: эвакуированные предприятия оставить на местах.

— Ты сам виноват, — говорила Ольга мужу. — Ведущий инженер, столько грамот имеешь! Нужно было требовать, чтобы тебя включили в список. Ты же палец о палец не ударил, а под лежачий камень вода не бежит. Как можно быть таким нерасторопным! Я бы на твоем месте…

— Да, пожалуй, ты права, Олечка, — вздыхал Анатолий. — Надо ж, обо мне и не вспомнили. За такой стаж работы. А ведь я кое-что сделал для завода. Побольше тех, кто уезжает. Обидно. Но такая несправедливость сплошь и рядом. У нас ведь ценятся не специалисты, а подхалимы, горлопаны… Но ничего, не огорчайся, еще неизвестно, где лучше — здесь или в Москве…

— Хм, как можно сравнивать несравнимые вещи! Ты же прекрасно знаешь, что мое сердце там, я не представляю свою жизнь без Москвы. А ты — как ветка, которую где ни ткни, приживется…

…Когда младшему сыну исполнилось три года, Ольга отдала его в детсад и снова пошла работать на завод — вначале в светокопировальный цех, а через несколько месяцев, после окончания курсов чертежниц, ее перевели в отдел главного технолога, где работал Анатолий. Их кульманы стояли рядом.

Как-то, разбирая тумбочку, Ольга нашла открытку с адресом Николая, курсанта из Саратова, с которым познакомилась, когда работала в столовой. Раньше она испугалась бы и почувствовала себя негодяйкой перед мужем, но после всех «похоронок» и всеобщего горя этот адрес был для нее всего лишь нитью к еще одной судьбе. Она написала письмо в Саратов, чтобы узнать, вернулся ли Николай с фронта. Ей ответила мать Николая: «Мой сын погиб в сорок третьем году. Благодарю вас, милая девушка, за то, что вы любили моего сына. Желаю вам счастья!».

Через три года после войны в центре Казани заводу выделили большой дом, в него перебрались разные предприимчивые люди и несколько многодетных семей. Остальным предложили ждать нового дома или отправиться на остров Сахалин, заселяемый в срочном порядке, или же переехать в небольшой поселок, достраиваемый в Аметьево на окраине Казани. О Сахалине Ольга и слышать не хотела, ждать нового дома предстояло целый год, выбрали поселок.

— Учти, — сказала она мужу, — это моя временная уступка обстоятельствам. Просто с заводом мы попали в трудное положение, но оставаться здесь навсегда я не собираюсь. Еще чего! И наши дети москвичи. Их корни там, а не здесь на чужбине.

Поселок представлял собой шесть одноэтажных белокаменных домов в двух километрах от города. С одной стороны к поселку подступал разъезд Аметьево, где когда-то выгружались из эвакуированного эшелона, овраги с сырой глухоманью и домами на склонах — все это вместе называлось Арское поле. С другой стороны примыкали карьеры, где добывали глину, а за карьерами виднелись кирпичные заводы, над которыми постоянно висела красная пыль. Но поселок окружал широкий ромашковый луг — он-то и понравился Ольге больше всего, ведь ромашки были ее любимыми цветами.

В каждом доме было две квартиры: крыльцо, чулан, крохотная кухня с русской печкой и две маленькие комнаты. Деньги за жилплощадь предстояло выплачивать десять лет, после чего дом переходил в собственность.

Переехавшим семьям завод выделил кредит, и к домам начали завозить строительные материалы; сколачивали дворовые постройки, вскапывали участки, закладывали сады, заводили кур и поросят — обстоятельно приживались на новом месте, а для общего дела от Арского поля тянули линию электропередачи и водопровод — каждая семья должна была поставить три столба и выкопать двадцатиметровую траншею. Дворовые постройки возводили по четко разработанному плану: сарай надлежало ставить напротив окон, туалет — в углу участка. Анатолий назвал план «нелепым» и все сделал по-своему: сарай поставил напротив крыльца, а туалет за сараем. Посельчане оценили «весомое преимущество» плана Анатолия и последовали его примеру; даже те, кто вначале придерживался официального плана, впоследствии убедившись в его «нелепости», переставили свои строения.

Переехав в поселок, Ольга первым делом посадила перед домом шиповник, ромашки и дельфиниум. Анатолий принес щенка — ощенилась собака при заводской пожарной. Беспородный пес оказался незлобивым и сообразительным, с явно врожденным чутьем на пожары: чуть где мальчишки разводили костер, начинал предупредительно гавкать. Его назвали Челкашом. Вскоре Ольга подобрала бездомного котенка.

— В каждой семье должны быть животные, — заявила посельчанам. — Животные не способны на коварство, предательство. Они возвышают нас, вызывают доброту, а где доброта, там и дети вырастают хорошими, настоящими людьми.

«Земледелием» занимались всей семьей; по периметру участка посадили вишни, смородину, крыжовник, остальную землю использовали под грядки. Анатолий со старшим сыном в огороде выполняли только тяжелую работу, а когда дело доходило до ухода за овощами, переключались на «плотничество».

— Олечка, ты уж, пожалуйста, уволь нас от грядок, — говорил Анатолий. — Я от одной прополки, от этого нудного занятия, устаю больше, чем на заводе. Да и нам с сыном надо еще кое-что доделать в сарае.

— А я люблю полоть, — невозмутимо откликалась Ольга. — Пока рвешь сорняки, размышляешь обо всем, наблюдаешь за насекомыми, правда ребята? — она обращалась к дочери и младшему сыну. Она прекрасно знала, что такое однообразный, «неинтересный» труд, и брала его на себя, чтобы родные не переутомлялись.