В ЛАВКЕ СУТОРМИНА

Лавка Сутормина стояла на бойком месте, возле Уфимского тракта, на краю станицы. Чтобы попасть к Суторминым, нужно было миновать Погорелку. Когда-то здесь загорелась баня, а с нее пожар перекинулся на дома, и сгорело несколько улиц.

Потом улицы отстроились снова, а название Погорелка осталось.

Когда еще не было железной дороги, казаки предпочитали селится с краю, поближе к тракту, заводили постоялые дворы и лавки, несметно богатели. Жили на Погорелке крепко, зажиточно. Те, что победнее, селились в Крутоярке и Москве — подальше от тракта.

Со временем стерлись границы старой крепости. Лишь ребятишки да молодые парни делили себя на погорельских и станичных. В праздники устраивали между собой драки. Дрались из-за чернооких казачек. Ребятишки готовы были учинить свалку по любому поводу.

— В Погорелке вечером лучше не показываться, — говорил Петька другу. — Страсть как ребят задирают. Мы завсегда сюда ватагой ходим. Они, казачата, под вечер табунятся… А сейчас жарко. Все купаются да по лесу носятся. Было бы нас трое альбо четверо, — рассуждал Петька, — я бы в любое время прошел. А то, кто тебя знает, вдруг струсишь.

Пока не схлынула жара, улицы действительно были пустынными. Приятели до лавки добрались без происшествий.

Витька оказался дома. Отец уехал в город за товарами, а мать отправилась в соседнюю станицу поглазеть на новоявленную икону «Кундравинского бога».

Дальше порога Витька ребят не пустил.

— Ну чего надо? — спросил он.

— Мы по делу, ты не больно кричи, — сказал Петька. — Штуку нашли, посмотри.

Витька взял в руки кортик, внимательно оглядел его, заметил цифры, выбитые на рукоятке, такие мелкие, что трудно сразу заметить.

— Ерунда, — пренебрежительно заявил Витька. — Грош цена этому ножику.

— Сам ты — грош цена, — обиделся Петька. — Мы узнали у дашника — с позолотой кинжальчик.

— Ну и идите к своему «дашнику».

— Не хочешь — не надо. Дашник-то дает за кинжал три рубля, не продешевить бы. Хотели с тобой посоветоваться. Ты в лавке отираешься, цену знаешь. Не хочешь — не бери, но сколько стоит — скажи.

Петька выжидательно посматривал на Витьку. Тот принялся вновь разглядывать кортик.

— Ты не задерживай, — сказал Петька. — Ждет нас дашник-то. На Ершовой горке рыбачить должен.

Витька, подражая своему отцу, нахмурился и важно промолвил:

— Покупать не буду. Если хочешь, возьму на комиссию. Продам в городе.

Но Петька знал Сутормина — тот просто морочил голову.

— Какая тут комиссия, — возразил он. — Ладно продам сам.

— Ты погоди. Давай в заклад. Сейчас дам рубль, а вернусь из города — остальные.

Петька не соглашался: отдашь, а потом будешь ходить за своими кровными к лавочнику.

Пробовал было Витька немного накинуть, но Петька решительно взялся за скобу двери и заявил, что сроду не любит торговаться.

И Витька выложил трешницу.

Петька даже растерялся. Заломил за кортик трешницу, а сам не верил, что хитрый Витька согласится на такую цену. Ну, два рубля даст — и то хорошо. А тут, пожалуйста, трешница в руках. Скорее ушли от Суторминых, чтоб, чего доброго, Витька не передумал.

— Купим две удочки, настоящие. Ага, Петька? Я видел в лавке лески шелковые, — тараторил Генка. — Какую хошь рыбу выдержит. А крючки здоровущие…

О вчерашней ссоре не было и помину. Приятели шли по улице в обнимку, как закадычные друзья, мечтали. На три рубля хотели столько накупить разного добра, что и в воз не уложишь. Но вот и избушка Суставовых. Возле нее распряженный буланый меринок уплетал из ходка сочную траву, лениво отгоняя хвостом надоедливых мух.

— Гляди-ка, дядя Егор приехал, — обрадовался Петька. — Как хорошо-то!