Княжна сама отправилась к портику. И действительно, её глазам представилась медная бляха.

Недоумевая, что бы это могло означать, она послала за дервишем, который долго жил в Константинополе, и старик, внимательно осмотрев надпись на портике, сказал:

   — Только двое людей на свете могут оставить эту надпись.

   — Кто именно?

   — Султан и его наследник.

Княжна Ирина не произнесла ни слова, а Лизандр предложил снять с портика турецкую надпись. Но дервиш воскликнул:

   — Не делай этого, княжна! Кто бы ни оставил этой надписи: сам Мурад, или Магомет, или посланный одного из них — она означает, что твоё жилище взято под покровительство повелителя турок. Если бы завтра возникла война с турками, то твой дворец будет находиться в полной безопасности от них.

Итак, княжна Ирина узнала, что Поющий Шейх и комендант Белого замка были одним и тем же лицом: сыном султана Магометом. Три раза он являлся к ней, высказал свою любовь и предложил руку. Надписью же на портике он, очевидно, хотел сказать, что удаляется без отчаяния в сердце. Всё это было так ново, неожиданно, что самые противоречивые мысли наполнили голову молодой девушки. Но среди этих чувств не было места для гнева.

Между тем Магомет, возвращаясь в Белый замок, выдержал тяжёлую борьбу сам с собою. Всё, что случилось с ним в последние дни, было так странно, так знаменательно. Отец вызвал его из Магнезии, где он управлял провинцией, в Адрианополь, так как выбрал ему невесту, дочь могущественного эмира. По правилу, ему следовало переправиться чрез Геллеспонт в Галиполи, но ему вздумалось заехать в Белый замок, а там он увидел княжну Ирину. С первого же взгляда на неё он забыл о своей невесте и влюбился в неё. Теперь же, возвращаясь из Терапии, он дал себе слово овладеть Константинополем не столько для славы и торжества мусульманства, как ради того, чтобы сделаться мужем Ирины.

Князь Индии не ошибся в своих расчётах, что император пригласит его во дворец. На третий день после приключения в Белом замке у дверей дома, где он жил, остановился придворный гонец и, введённый в кабинет, объявил, что его величество назначает аудиенцию в этот день, в три часа, во Влахернском дворце.

В положенный час князь Индии вышел из дома и сел в ожидавший его паланкин.

Он тщательно подготовился к визиту. Борода его была беспорочно бела. Тюрбан, белый, шёлковый, поражал блестящим пером из бриллиантов. Длинная чёрная бархатная одежда была опоясана жёлтым кушаком, украшенным драгоценными камнями. На боку у него висела сабля с богатой рукояткой. Широкие белые атласные шаровары и красные, шитые золотом туфли довершали его наряд.

Шествие князя Индии по улицам Константинополя было самое торжественное. Впереди шёл Нило в своём варварски сверкающем костюме, за ним четверо слуг несли паланкин, рядом с которым шёл Сиама в голубой парадной одежде, а позади двигались ещё двое слуг в такой же одежде: один из них держал большой бумажный зонтик, а другой — подушку громадных размеров.

Привлечённая этим зрелищем толпа сопровождала паланкин до самого дворца.

Миновав ворота святого Петра в Золотом Роге, процессия остановилась у больших ворот дворца. Князь Индии вышел из паланкина и, заявив о своём имени дежурному офицеру, стал ожидать допуска во дворец.

Он стоял на мраморной площадке, окружённой высокой стеной, в конце которой, между двумя восьмиконечными башнями открывался крытый проход. По обе его стороны возвышались две большие статуи Победы с трубами в руках, а у подножия этих статуй скамьи из порфира для часовых. Несколько часовых теперь сидели, а остальные стояли, вытянувшись во весь рост, все были в одинаковых медных шлемах и кирасах, украшенных серебром. Они отличались русыми бородами, высоким ростом и громадными секирами. Князь Индии тотчас узнал в них императорских телохранителей, известных под названием варангиев и состоявших из римлян, саксов и германцев. Но его взгляд скользнул по их лицам и остановился на возвышавшейся перед ним горе.

В его памяти воскресло зрелище, которому он был очевидцем на этом месте в 449 году. Тогда сильное землетрясение уничтожило городские стены, и Феодосий, восстановив их, оставил за ними весь северо-восточный горный скат, заросший лесом, и только в одном месте сохранил по эту сторону ограды древнюю Влахернскую церковь, посвящённую Богородице.

Близ этой церкви императоры устроили резиденцию. На берегу Золотого Рога развели зоологический сад, называвшийся кинигионом. Впоследствии к этому саду прибавлен был амфитеатр, в котором устраивались бои львов и слонов, а по временам отдавали на съедение диким зверям преступников и еретиков.

Он также вспомнил, что прежние императоры предпочитали жить в Буколеонском дворце, на Мраморном море, где он близко знал Юстиниана, Гераклия, Ирину и Порфирородных. В особенности сохранились хорошо в его памяти отношения к императору Гераклию, в царствование которого овары и персы опустошили Скутари на западном берегу Босфора и осадили Константинополь. Такая паника овладела византийцами, что они едва не подчинились врагам, но патриарх Сергий спас Царьград. Он вынес на городские стены святую панагию и прошёл с нею вокруг всего города. Враги вскоре бежали со страхом, уверяя, что на них посыпались стрелы от невидимых воинов и они видели на городских стенах женщину в белом. Спасённые византийцы признали, что эта женщина была Богородица и с тех пор посвятили свой город её святому имени, а император выстроил на месте старой церкви новую, более великолепную, для защиты которой он всю гору окружил крепкой стеной и внёс Влахерн в пределы города. Мало-помалу эта церковь всё увеличивалась пристройками и отдельными часовнями. В последней из них по постройке хранилась святая панагия, и в неё не имел доступа никто, кроме императора, а если князь Индии однажды и проник туда, то лишь по особому императорскому разрешению, и он сохранил память о священной хоругвии, окружённой бесчисленными драгоценностями. Не раз эта церковь горела, но часовня с панагией сохранялась от огня, так же как и от землетрясений и морских валов.

Пока князь Индии стоял у ворот, телохранители с любопытством рассматривали его, и один из них уронил даже свою секиру, не обратив этим на себя внимания старика.

Он вспомнил 865 год, когда Константинополь был снова осаждён, на этот раз русскими, под начальством Аскольда и Дира. Они явились на многочисленных судах, высадились на европейском берегу и, опустошив всё на своём пути, подступили к городу. Патриарх Фотий убедил императора вынести святую панагию на берег и погрузить её в воду Босфора. В то же мгновение вода в проливе забурлила, как в кипящем котле, русские суда погибли все без исключения, а люди, спасшиеся от смерти, поспешили во Влахернскую церковь и потребовали, чтобы их крестили в христианскую веру.

Потом перед его глазами восстал образ Петра Пустынника, которого торжественно принимали в этом дворце в 1096 году. Также ясно вспомнил он и об аудиенции, данной Алексом Комненом Годфриду Бульонскому и его рыцарям. Ещё живее представилась ему картина осады Константинополя в 1093 году варангиями, которые разбили наголову хвастливого графа Монферата и толстого графа Фландрского, несмотря на помощь, оказанную им галерами старого Дондолы. Храбрые молодцы были эти варангии! Равнялся ли по мужеству и храбрости теперешний их отряд своим предшественникам? Он вопросительно взглянул на воинов, сидевших на каменных скамьях, и подумал, что, быть может, на его вопрос скоро будет дан ответ.

Пока он размышлял таким образом, к нему подошёл придворный в мундире и пригласил его следовать за ним к его величеству. При этом он извинился, что князя Индии так долго задержали, но нельзя было сразу доложить о его посещении императору, так как последний был занят устройством церемонии, которая должна была произойти сегодня вечером.