Молодые люди молча смотрели друг на друга.

Довольный успехом своего плана, Демедий беспокоился всю ночь только об одном: что сделает русский послушник? Сергий инстинктивно понял, что ему не следовало обнаруживать своих чувств, и отвечал на взгляд Демедия так спокойно и хладнокровно, что последний растерялся.

   — Ну, — сказал Демедий, обращаясь к игумену, — я пойду и помогу в розысках. Награды назначены такие, что я не прочь заслужить одну из них.

С большим усилием сохранил Сергий своё хладнокровие при Демедии. Удалившись в свою келью, он стал с ужасом размышлять о судьбе бедной Лаели. В ушах его как бы раздавался её голос, звавший его на помощь, и он невольно отвечал: «Я слышу, но где ты?»

Услышав церковный колокол, он поспешил в церковь, но и там в ушах его звучал жалобный зов Лаели.

По окончании церковной службы он вышел на площадь, чтобы принять участие в общих поисках.

На улицах он всюду слышал только один вопрос:

— Ну, что, нашли её?

В сущности, он не обращал внимания ни на кого и шёл прямо, сам не зная куда. У него не было никакого определённого плана, и он сознавал только одно, что сердце его надломлено, что всё его существо обуреваемо страшным желанием отыскать молодую девушку и отомстить злодею за похищение.

Он не понимал, что им руководило новое для него чувство любви, что оно незаметно подкралось и овладело им.

Машинально он прошёл через ипподром, миновал святую Софию и отправился через ворота святого Иулиана на городскую стену, где остановился только у скамьи, на которой он подслушал рассказ Демедия о преступлениях в императорской цистерне.

Долго сидел он на этой скамье, припоминая всё, что говорил юный грек, и теперь эти слова получили для него новый страшный смысл. Он теперь был уверен, что Лаель была сокрыта в императорской цистерне и что виновником её похищения был Демедий. Он хотел отправиться к князю Индии, но, поразмыслив, захотел сам убедиться в том, что императорская цистерна могла играть ту роль, которую он ей приписывал. Он невольно стал думать о последствиях своего поступка. Если он станет уличать Демедия в преступлении, то, очевидно, игумен с монахами восстанет против него и примет сторону Демедия. Как было ему, молодому чужестранцу, без всяких связей, вести борьбу с могущественным братством, имевшим громадную силу при дворе? Но эти мысли нисколько не охладили его пыла, и он прямо отправился к императорской цистерне.

Там он увидал сторожа, сидевшего у открытой двери. На первый взгляд он показался ему приятным человеком.

   — Я приезжий в Константинополе, — сказал Сергий, подходя к нему. — Могу я осмотреть цистерну, она, кажется, открыта для публики?

   — Да, ты можешь осмотреть её. Вон дверь в конце коридора, она ведёт во внутренний двор. Но если ты не найдёшь спуска, то позови меня.

Сергий положил несколько маленьких монет в руку сторожа.

Двор был вымощен римским жёлтым кирпичом и не отличался большим пространством. Посредине его был огороженный овал, означавший вход в цистерну. Ничто не мешало свету падать с голубого неба во двор, за исключением одного угла, где возвышался маленький навес, под которым стоял паланкин с жердями, прислонёнными к стене. Сергий взглянул на паланкин и его жерди, а затем обратил внимание на четыре ступени, опускавшиеся к платформе в три или четыре квадратных фута. Он сошёл на эту платформу и убедился, что вся лестница находилась в восточной стене цистерны. Уже темнело, и он ощупью опустился ещё на четырнадцать ступеней до другой площадки, одинаковой ширины с первой, но имевшей десять футов длины и несколько залитой водой. Он не мог идти далее и потому стал внимательно озираться по сторонам. Хотя он не мог многого рассмотреть из-за темноты, но простиравшаяся перед ним водяная поверхность, терявшаяся по краям во мраке, производила сильное впечатление своей безграничностью. На расстоянии двух футов и с таким же промежутком возвышались два гигантских устоя, за ними виднелись другие устои, но как бы в тумане. Внизу ничто не останавливало взгляда. Подняв глаза вверх, он в темноте с трудом мог разобрать кирпичный свод, опиравшийся на коринфские капители ближайших устоев, и он понял, что крыша цистерны состояла из бесконечной системы отдельных маленьких сводов.

Но как ему, стоя на платформе в восточном углу резервуара, было определить его ширину, глубину и длину. Нагнув голову, он устремил свой взгляд в простиравшийся перед ним мрак, надеясь увидеть противоположную стену, но это ему не удалось: он видел только одну стену, бесконечную, непроницаемую. Он глубоко втянул в себя воздух и убедился, что он был хотя и сырой, но очень мягкий. Он стукнул ногой изо всей силы, и удар откликнулся только наверху свода. Он громко крикнул:

   — Лаель! Лаель!

Ответа не было, хотя в этом крике он вылил всю свою душу. Тогда он решил далее не пытаться разгадать тайны этого древнего сооружения и промолвил про себя, качая головой:

«Это возможно, совершенно возможно. Тут может быть дом на плоту, а в доме она. Да поможет ей Господь. Нет, да поможет мне Господь отыскать её, если только она здесь».

Выходя во двор, он снова взглянул на паланкин, стоявший под навесом.

   — Благодарю тебя, — сказал он, подходя к сторожу. — Давно построили эту цистерну?

   — Константин начал её постройку, а Юстиниан окончил.

   — А что, ею пользуются?

   — Да, черпают воду вёдрами, опуская их через отверстие в сводах.

   — А велика она?

Сторож засмеялся и отвечал:

   — Я никогда не обследовал её вполне, да, вероятно, и никто другой не занимался этим делом. Говорят, в ней тысяча устоев и источник её небольшая речка. Рассказывают также, что многие опускались туда с лодками и никогда не возвращались на свет Божий. Ещё существуют легенды о водяных, живущих в глубине этой цистерны, но я ничего об этом не знаю.

Сергий кивнул головой и быстро удалился.

Всю ночь Сиама не отходил от двери комнаты своего господина и внимательно прислушивался к его шагам, которые ни на минуту не останавливались.

Наконец настал следующий день. Уель хорошо выспался и, встав рано, пошёл на рынок, откуда послал к князю Индии всех свободных писцов.

Вскоре весь город покрылся новыми объявлениями:

«Византийцы!

Отцы и матери Византии!

Лаель, дочь купца Уеля, не найдена. Я предлагаю 10 000 золотых тому, кто доставит её живую или мёртвую, и 6000 тому, кто представит сведения, на основании которых можно будет отыскать и предать суду похитителя.

Это предложение действительно только в продолжение настоящего дня.

Князь Индии».

Это объявление не вызвало таких поисков, как накануне. По общему мнению, нечего и негде было искать, а потому все разговоры сосредоточивались на том, кто был этот богатый князь Индии. К десяти часам уже столько было наговорено о нём фантастического, что он изумился бы, узнай, что о нём говорят. Многие пришли к выводу, что он был очень богатый индиец, но не князь, и что интерес, проявленный им к похищенной молодой девушке, носит странный характер. Больше всего об этом говорил Демедий.

Никто во всём городе так не заботился о розыске Лаели, как Демедий. Он метался от места к месту, от городской стены к церквам, от садов к кораблям в гавани, так что не осталось ни одного уголка в Константинополе, куда бы не заглянул. Он был очень доволен результатами первого дня поисков. Особенно его радовало то, что никто не упоминал о втором паланкине и, по-видимому, никто его не видел, тогда как разговорам о первом не было конца. К концу дня он первым прекратил поиски и стал убеждать всех, что, очевидно, еврейку похитили болгары и отвезли в турецкий гарем.

На другой день Демедий собрал своих товарищей по академии Эпикура и, сформировав из них несколько групп, разослал всюду: в Галату, в города по Босфору, на западный берег Мраморного моря, на острова, даже к Белградскому лесу. Он сделался героем дня.