— Берегись! — воскликнул он.

И стрела вонзилась в отверстие между кольчугой и головным убором турка. Он даже не вскрикнул и грохнулся на землю мёртвым.

Всё, что было у убитого соперника: лошадь, оружие, доспехи, — принадлежало теперь победителю, но Корти не обратил на это никакого внимания, отъехав назад на несколько шагов, начал снова трубными звуками вызывать на бой нового охотника.

Более десяти воинов просили султана разрешить им принять вызов дерзкого гяура.

   — Тебе надоела жизнь? — отвечал Магомет одному из них, арабскому шейху, который всего более настаивал на вступлении в бой с христианским рыцарем.

Шейх высоко поднял длинное, тонкое копьё, которое он держал в руке, и спокойно отвечал:

   — Меня побуждает честь моего племени и слава Аллаха.

   — А сколько раз ты молился вчера? — спросил Магомет, видя, что он возлагает твёрдую надежду на своё оружие.

   — Пять раз, государь.

   — А сегодня?

   — Два.

   — Ступай. Но так как у твоего противника нет такого копья, то он поступит справедливо, защищаясь мечом.

Шейх, сидя на кровном арабском коне, высоко поднявшись на своих коротких стременах, полетел на врага.

Видя, что шейх быстро вертит копьём в воздухе, Корти понял его манёвр и, не подпуская его близко, выстрелил из лука. Стрела отскочила от кольчуги. Корти выхватил меч и стал гарцевать то вправо, то влево, стараясь помешать удару врага.

Шейх, неожиданно направив копьё, бросился на графа с диким криком.

Те, кто стоял на городской стене, затаили дыхание.

Корти прильнул к шее лошади и закрылся щитом. Копьё пролетело над его головой, и, прежде чем шейх успел осадить лошадь, граф наскочил на него и, положив руку на плечо, крикнул:

   — Сдавайся!

   — Никогда, христианская собака! Делай со мной, что хочешь.

Граф одним ударом меча рассёк его копьё пополам.

   — Отчего ты меня не убил? — спросил шейх.

   — Я хочу дать тебе поручение к Магомету. Скажи ему, что он находится под выстрелами пушек на башне и только присутствие императора удерживает от стрельбы. Поторопись предостеречь его. А теперь сойди с коня, он мой.

Шейх соскочил с лошади, но насупил брови, а когда до его ушей долетели восторженные крики греков, то он остановился и сказал:

   — Христианин, дай мне ещё раз побороться с тобой! Сегодня, завтра, когда хочешь.

   — Пусть твой государь разрешит это.

Граф вернулся со своим призом к копью, которое он воткнул в землю, и набросил на него поводья арабской лошади, затем ещё раз громко раздались звуки его трубы.

Шейх подошёл к Магомету и передал ему слова соперника.

Султан нахмурил брови.

   — А он ничего более не велел мне сказать? — спросил он, думая о княжне Ирине.

   — Он сказал, что готов со мной сражаться ещё раз сегодня или завтра, как ты решишь. Умоляю тебя, государь, позволь мне снова помериться с ним: я не могу жить без моей лошади.

   — Дурак! — отвечал Магомет, покраснев от гнева. — Разве ты не понимаешь, что когда мы возьмём Константинополь, то ты получишь обратно свою лошадь. Я не позволю тебе больше с ним драться, в день приступа ты будешь мне нужен.

С этими словами Магомет повернул коня и медленно удалился к своим всадникам.

Между тем Корти, видя, что никто более не принимает его вызова, перестал трубить и вернулся в город со взятой в бою лошадью.

Император со своей свитой, и в том числе графом Корти, отправился осматривать далее турецкую позицию. Всюду виднелись войска и быстро воздвигаемые земляные укрепления.

При закате солнца Константин осмотрел море и Босфор против Золотого Рога. Там виднелись сотни судов.

   — Осада начата, — сказал генуэзец, обращаясь к императору.

   — А результат в руках Божиих, — ответил Константин. — Поедем теперь в святую Софию.

На следующее утро первый луч солнца осветил часовым на городских башнях знаменательное зрелище. Всю ночь они слышали отдалённый гул, как бы от тяжёлой работы, производимой толпами народа, а теперь тотчас за линией их выстрелов возвышался бесконечный земляной вал, в котором местами торчали мраморные плиты с соседнего кладбища.

Хотя Византия не раз подвергалась осадам, но никогда осаждающие не принимали таких мер.

Наступил полдень, а работа с турецкой стороны по-прежнему продолжалась: вал рос, а за ним, против ворот святого Романа, виднелись столбы дыма от громадного лагеря.

Настали сумерки, а работа не прекращалась.

В полночь городским часовым показалось, судя по долетавшим звукам, что враги приближаются к константинопольским стенам. И они не ошиблись. С восходом солнца обнаружилось, что впереди вала выдвигались отдельные заграждения. Греки по приказанию императора стали забрасывать осаждающих камнями и копьями. Турки старались прикрыть перестрелкой постройку своих ограждений.

Это был открытый бой. В полдень он ещё продолжался и не переставал до самой ночи.

Первый успех был на стороне осаждённых.

Однако это не мешало работе на сооружении заграждений, и с городских стен было видно, как к ним подвозились всякого рода осадные орудия, известные со времён Александра и до крестовых походов.

На третий день работа была окончена и передовые заграждения полностью вооружены.

Турки начали стрельбу из своих укреплений, но очень медленно, как бы привыкая, что вызывало шутки среди старых солдат, оказывавших помощь грекам.

   — Это новички, — смеялись они, — турки не умеют направлять удары. Не бойтесь, — прибавляли они, обращаясь к молодым воинам, — ваш город охраняют две стены, а между ними ров с водою. Мы ещё весело отпразднуем не одно Рождество в следующем столетии, прежде чем мусульмане доберутся до нас, если они будут действовать так же, как до сих пор. Стреляйте, ребята, хладнокровнее, не торопитесь и каждым выстрелом кладите врага.

На внешней стене, которая была ниже и естественно подвергалась большей опасности от врагов, так же, как на внутренней, постоянно появлялся император, не зная ни усталости, ни страха.

   — Эти стены прочны, — говорил Константин, стараясь поддержать дух осаждённых. — Персы хотели их уничтожить, но после долгих усилий должны были отступить. Мурад, отец этого юноши, потерял много месяцев, осаждая наши стены, и когда он бежал, то ни один камень в стенах не оказался сдвинутым с места. То же повторится и теперь. С нами Бог!

По истечении первых трёх дней молодые греки привыкли к опасности и стали даже подшучивать над ней.

На четвёртое утро император, сделав объезд всех городских стен, взошёл на Багдадскую башню, возвышавшуюся над воротами святого Романа, и, найдя там Джустиниани, сказал ему:

   — Этот бой шуточный, капитан, у нас убито только два человека, и ни один камень в стене не дрогнул. Мне кажется, что султан только отвлекает наше внимание от подготовляемых им серьёзных действий.

   — Государь, — отвечал генуэзец, — небо одарило тебя душой и глазом настоящего воина. Только что старик Иоанн Грант говорил мне, что жёлтый флаг на возвышенности против нас означает главную квартиру султана и что с ним не следует путать его боевое знамя. Поэтому я полагаю, что если бы нам удалось проникнуть чрез толпы янычар, то мы увидели бы, что султанская палатка поставлена там недаром и что он готовится атаковать именно эти ворота. К тому же посмотри, против нас нет ни одной стенобитной машины или какого-либо старинного орудия для метания камней. Наконец обрати внимание на то, что мы не слыхали ещё свиста ядер, бомб и пуль, а мы знаем, что у них и пушки, и мортиры, и ружья в изобилии. Я убеждён, что султан, по справедливому твоему замечанию, государь, только играет с нами до сих пор, а тайно устанавливает свои новые орудия. Завтра или послезавтра он откроет из них огонь, и тогда...

   — Что тогда?

   — Миру дан будет новый урок в военном деле.